— Мы много говорили о них тогда, в детстве.
— Это ты все время их упоминал. — Кажется, Кьяра поняла, куда клонит брат. — Изводил меня нелепыми вопросами. Они и теперь нелепые. Ничего не изменилось.
— Значит, тебе несложно будет ответить еще на один нелепый вопрос. Как они назывались?
— Ложные нарциссы.
Кьяра и секунды не потратила на то, чтобы вспомнить, а ведь у нее была масса времени, чтобы забыть о них. Целых пятнадцать лет! К. только кажется слабосильным, лишенным жизни маленьким городком. Но вырваться из его объятий Кьяре не помогли ни чужие преступления, ни собственные странствия. Тот, большой мир ничто по сравнению с К., вырваться из его объятий невозможно. Алекс и его сестра не только пленники «Левиафана», они — пленники лживого городишки с его легендами и прыщавыми подростковыми тайнами. Не такими уж безобидными, как показывает опыт Джан-Франко. Им обоим придется приложить немало усилий, чтобы не оказаться в компании бармена.
Или… они уже там оказались?
«Все умерли» еще не означает, что все мертвы.
— «Все умерли» еще не означает, что все мертвы? — медленно произнес Алекс.
— Да, — отозвалась темнота. — Наконец-то ты начинаешь что-то понимать.
— Ничего я не понимаю! К кому это относится? К тебе, ко мне, к Джан-Франко, к собаке?
— И еще к десятку людей.
— Я видел только Джан-Франко. И собаку. И брата Лео, Себастьяна. Но он жив. Был жив, когда я… покинул его. А Лео? Вы ведь были вместе. Что случилось с ним?
— Я не знаю.
Никакое это не чудовище. Никакой не охотник за кукурузными початками. Чудовище обязательно прибегнуло бы к словесному иезуитству, чтобы запутать Алекса и лишний раз напугать его. Никакое это не чудовище! Это его сестра, Кьяра. Такая же несчастная, как и он сам. Она держит его за руки, чтобы ощущать человеческое тепло. Братское тепло. Она никак не может согреться, она боится света. Бояться чего бы то ни было — не слишком похоже на Кьяру, и в любой другой ситуации Алекс бы только позлорадствовал: и на старуху бывает проруха, вот и тебе пришлось несладко, голубушка! Серийные убийцы, с которыми с таким азартом общалась Кьяра, к моменту общения уже были схвачены и засунуты в клетки. Опасности (по крайней мере физической) они больше не представляли. Другое дело — оказаться в лапах такого убийцы: расправившегося сначала с Джан-Франко, а потом с собакой. И, возможно, с Лео. И с кем-то еще. Кьяре удалось ускользнуть, но изменения, произошедшие в ней, удручают.
— Ладно. Тогда скажи, что случилось с тобой? Уж это ты должна знать!
Ответом ему снова было молчание, и Алекс решил зайти с другого конца.
— Все началось с того дневника? Ты сказала, что расшифровать его невозможно, но ведь ты солгала, да? Что в нем было? Кому он принадлежал?
— Что в нем было? Лживые откровения, запоздалое раскаяние, никчемные мечты.
— Настолько никчемные, что ты вернулась в город, в который поклялась не возвращаться?
— Я вернулась вовсе не из-за дневника.
— Из-за Лео. Ты прикатила сюда потому, что этот дневник как-то связан с Лео.
Эти мысли приходили Алексу еще в комнате с портретами на мягких стенах, он даже выстроил что-то вроде теории, осталось только вспомнить ее. Осталось вспомнить сами портреты (кажется, их было десять или около того; еще десяток людей, как заметила Кьяра). Десять воздушных змеев, парящих над домами в Генуе, Кальяри, Салерно, Виареджо… Десять воздушных змеев против одного поезда, идущего на Каттолику.
Билет на поезд висел на противоположной стене — той, которую Алекс назвал про себя «стеной палачей». Ее украшало лишь одно имя — фельдфебеля Барбагелаты, заочно обвиненного в убийстве альпийских стрелков. Был и еще один обвиняемый — Нанни Марин. Лейтенант берсальеров, нашедший упокоение в пожелтевшем конверте из семейного альбома близнецов. Настолько похожий на Себастьяна и Лео, что речь может идти только о близком, кровном родстве.
— Это был дневник Нанни Марина, так?
Кьяра тихо рассмеялась, и на этот раз Алекса обдало горячим ветром. Он принес с собой песок. Алекс мог бы поклясться, что на зубах у него скрипят песчинки, — ощущение не из приятных. Смех сестры тоже неприятен Алексу, в нем звучит утерянное было превосходство.
— Ты умнее, чем я думала, братец…
Комплимент получился сомнительный, вполне в духе прежней Кьяры. По ее мнению интеллект «братца» превосходил интеллект легко обучаемого морского котика, но не дотягивал до интеллекта дельфина. Теперь Алекс чуть ближе к дельфину, к скрипящим на зубах песчинкам прибавляется шелест маленьких плавников, как будто во рту поселились маленькие беззащитные рыбки. У них есть имена, вот только имен никак не вспомнить! Почему Алексу так важно вспомнить эти чертовы имена? Пока он раздумывал об этом, Кьяра продолжила:
— …но не настолько, чтобы понять — где правда, а где ложь.
— Правда состоит в том, что Нанни Марин невиновен.
— Он виновен.
— Виновен?
Странно, но это известие Алекс воспринимает так, как воспринял бы его Лео, для которого «ONORE» не просто слово на полуистлевшем плакате времен Второй мировой. Нанни Марин — убийца ни в чем не повинных альпийских стрелков, и мрачная тень этого злодеяния ложится на весь род красавчика-метеоролога. В нем лежат истоки болезни Себастьяна и печальной участи самого Лео, а в том, что она печальна, у Алекса нет никаких сомнений.
Не зря Лео отправил ему радиограмму с мольбой о помощи.
Нанни Марин — убийца. И все старания Лео доказать обратное были напрасными. И все воздушные змеи с вымоченными в крови хвостами, все змеи, которые он запускал и за которыми вынужден был идти, бежать, нестись сломя голову, привели его сюда, к месту преступления, совершенного его прадедом.
Круг замкнулся.
Но почему в центре этого круга оказался Алекс?
Насекомые, без устали копошившиеся в позвоночном столбе, наконец-то притихли, чего не скажешь о маленьких рыбьих плавниках. Рыбешки обжили рот Алекса и чувствуют себя совершенно свободно. И даже что-то нашептывают ему. Странно, ведь рыбы не умеют разговаривать!.. Они и не умеют, оттого и шепот получается невнятным. Его трудно расслышать, но, кажется, Алексу это удалось:
Невиновен, невиновен, невиновен.
— Он не виновен, Кьяра. Ты ошибаешься.
— Нет, — Кьяра всегда была безжалостной. Вот и сейчас она разит Алекса наповал. — Он виновен. Но не в том, в чем его обвинили много лет назад.
— Значит, он не убивал тех парней?
— Он сам — один из этих парней. Такая же жертва, как и все остальные. Хотя… Назвать его жертвой язык не повернется.
Язык Алекса столь же неподвижен — самый настоящий обломок кораллового рифа. Вокруг него и снуют маленькие рыбки, одинаково блестящие, но Алекс в состоянии различить их, он откуда-то знает их имена — Виктория, Себастьян, Тулио, Марко… Виктория — девушка, мысль о которой заставляет сердце Алекса биться чуть сильнее, чем обычно. Себастьян — брат Лео, Тулио… Воздушный змей с самым длинным, самым кровавым хвостом, он до сих пор полощется в мягких небесах из кожзаменителя. А Марко? Кто такой Марко? Этого имени не было на стене! Быть может, это святой Марк покинул развалины монастыря, нарастил плавники и обратился в рыбешку? Он ведь святой, ему подвластны и не такие чудеса! Это объяснение не слишком удовлетворяет Алекса, еще больше ему не нравится существо, появившееся в окрестностях кораллового рифа совсем недавно. Это не маленькая веселая рыбка, а какое-то земноводное.
Амфибия или того хуже — жаба.
— …Он сам вырыл себе могилу. И она оказалась такой глубокой, что в нее поместились еще девять невинных.
— Выходит, Нанни Марин был плохим человеком?
— Разве я сказала, что он был плохим человеком?
— Ну да… Лживые откровения, запоздалое раскаяние, ничтожные мечты… Разве это не характеристика плохиша?
— Это характеристика каждого из нас. Тебя в том числе. Разве не так?
По здравом размышлении Кьяра права. Во всяком случае в том, что касается мечтаний Алекса, их и впрямь можно назвать ничтожными. Прибавка к зарплате, новый плазменный телевизор, в котором комиссар Рекс смотрелся бы еще эффектнее, кожаная куртка, как у Лео. Дорогущий «ламборджини», как у Лео. И чтобы женская половина населения в К. относилась к нему так же, как к Лео. Да и сам Лео — разве Алекс не мечтал стать ему другом?
Эту мечту ничтожной не назовешь. Хотя со стороны может показаться, что она корыстна: вон идет Алекс, глядите-ка!.. Кто такой Алекс?
Друг Лео.
Друг Лео, а потом уже все остальное: торговец рубашками, жених официантки из бара, любитель долгоиграющих собачьих сериалов.
Спаситель мира в одном, отдельно взятом регионе (именно эту роль играет Лео) не стал бы тратить время на никчемных людей. Так подумали бы все, кто окликает Алекса приветственным свистом и взмахом руки. Лео даже не знает, что потерял, отказавшись от дружбы с ним. Уж Алекс умеет ценить хорошее к себе отношение, он в лепешку бы разбился ради близкого товарища!
Стоп-стоп. Разве он уже не сделал этого? Разве не доказал свою надежность, отправившись сюда без всяких предварительных условий? Без оглядки на дивиденды, которые могла бы принести ему операция по спасению метеоролога, завершись она удачей? Еще как доказал! Жаль только, что эти доказательства некому предъявить. Разве что Кьяре, но и она не выглядит особенно впечатленной подвижничеством брата.
Она вообще никак не выглядит.
Она все время ускользает, прячется в темноте.
— …Мечты, пусть и глупые, пусть ничтожные, не делают нас плохими людьми, ведь так?
— Так, — неторопливо соглашается Алекс.
— И уж тем более раскаяние, даже если оно запоздало.
Алексу не в чем каяться, он не сделал ничего дурного, разве что ввел в заблуждение Ольгу, заставил ее поверить в то, что питает к ней чувства. Ведь как рассуждает большинство женщин? Если мужчина намерен жениться, он определенно питает чувства. Всякий раз, когда Ольга спрашивала его «Ты меня любишь?», Алекс отвечал «Да».