тники рейда всегда порождали тревогу во многих домах. Около 22:30 прилетают «Апачи», курсируют крест-накрест по округе, чтобы никто не понял, где именно будет десант. Потом приземляются «Чинуки» возле дома, и из них быстро выбегают «броневики-человеки». C-130 и «Апачи» всё это время страхуют с воздуха, чтобы, если десант попал в засаду, удар с воздуха мгновенно уничтожил засевших талибов. После окружения «целевого дома» жителям предлагают выйти и сдаться. Раньше они ломились внутрь, но двери начали минировать, и после больших потерь враг эту практику прекратил. Теперь, если люди не выходят, коммандос подрывают двери, стреляют в окна и начинают обыск. Если из дома раздаётся хоть один выстрел, десант сразу отходит и C-130 сносит дом до основания.
C-130, имея 105-мм пушку, бьёт с 300-метровой высоты точно по «мыши», сам понимаешь… Если не готов погибнуть в последнем бою, лучше покинуть место заранее. На всю операцию им давалось ровно четыре часа. В последние 10 лет «ночной десант» таким и был.
Я спрашиваю:
– Это были янки?
– Половина десанта состояла из афганцев, но весь командный состав – американцы. Афганский спецназ («коммандос») – единственные, кто мог подходить к западным военным, потому что оставаться даже среди коллаборационистской армии было небезопасно, там у нас повсюду были агенты. В «коммандос» же набирали проверенных, пропущенных через фильтр.
– Значит, чужими руками всё делали.
– Да, таков их стиль везде.
– Но ведь в советское время у моджахедов было полно «стингеров»! Почему вы не применяли их против C-130 и «Чинуков»?
– Да, брат, «Стингеры» нам бы очень пригодились, и их действительно было много. Но приблизительно за полгода до «9/11» на рынке возник гигантский спрос на эти ракеты. Цены взлетели от 300 тысяч до миллиона долларов. Для здешнего человека 5000 – уже мечта, а уж миллион – это что-то за гранью. За 200 долларов тут можно нанять смертника, который взорвёт мечеть, даже если в ней одни дети.
– Хочешь сказать, что американцы заранее избавили вас от ПВО?
– Да, «Стингеры» исчезли из Афганистана. Ни одного не осталось. И мы были бессильны перед их авиацией – «Апачи» и «Чинуки» с хорошей броней. Автомат или пулемёт, если это не крупный калибр, для них не угроза.
– Но как же тебе удалось уцелеть?
– Ко мне «ночной десант» собирался дважды, но в первый раз у них что-то сорвалось. Накануне они атаковали дом двух братьев неподалёку, те приняли бой и оба погибли. Их жён привезли к нам, а всё это засёк беспилотник. Значит, вертолёты вылетели к нам. Мы ушли, в доме остались только женщины. По окрестностям кто-то шнырял, собаки лаяли, адреналин зашкаливал, но что-то нарушило их планы – через четыре часа вертолёты улетели. Во второй раз всё пошло по «полной программе»: до вечера нас предупредили «стукачи», днём летал дрон, но мы покинули нашу «базу» втроём. Уехали подальше на машине, прятались, но показалось, что и вовсе тревога ложная. Мы решаем вернуться, и как только приблизились к дому, увидели C-130. Стало ясно, что машину придётся бросить. Тут вдруг прилетают «Апачи» и «Чинуки». Они окружили нашу «базу», мы слышали их «сдавайтесь!», они расстреляли машины соседей – думали, что в них кто-то сидит. Мы побежали по улице, по нам начали стрелять, пули свистели над головой. Мы спрыгнули в засохший канал, здесь их зовут «джой». Была зима, под ногами зловонная жижа, но я заранее туго зашнуровал ботинки, а мои товарищи чуть не остались босиком. У меня был один магазин к автомату, у них обоих – один на двоих. Мы не были готовы к бою. Когда звук двигателей C-130 переходил в «боевой» режим, мы прятались под мостиками, перекинутыми через каналы. Там порой можно было лишь ползти на четвереньках. Потом, когда звук менялся и самолёт шёл на новый круг, мы бежали. Было очень холодно, январь, сначала мы не чувствовали этого из-за адреналина, но по мере нашего удаления становилось всё зябче. Где-то в два ночи прогремел страшный взрыв, и мы почувствовали мощную волну. Через час вертолёты улетели, дрон ещё кружился. Мы ждали до утренней молитвы «фаджр», пока наконец беспилотник не исчез, потом нашли наши брошенные ботинки, спрятав автоматы под накидками, вернулись к машине. Мы совершили молитву, подъехали к нашей базе и увидели, что там всё сровняли с землёй – как будто бассейн построили. «Хаммер», который мы использовали как источник запчастей, валялся на боку. У соседей тоже ворота взорвали, потому что их дом был «домом разведчика» – он звонил жене и говорил, что приедет, но планы изменились, и Аллах его уберёг. Ночные десантники были особым видом «существ». Если натыкались на что-то ценное, не стеснялись взять с собой или съесть на месте. Солнечные батареи, аккумуляторы, даже мотоцикл могли прихватить. Найдут мешок с орехами – съедят. Помню одну женщину, которая всё лето заготавливала соленья, маринады, варенье на зиму: десантники всё раздавили. Она плакала, когда увидела, во что превратили её хозяйство. Как-то ночью джамаат собрался на ужин в мечети – только зажарили шашлык, тут «ночной десант» откуда-то свалился! Братья покинули помещение, им удалось ускользнуть, а десантники съели шашлык и на следующий день в местной прессе опубликовали, что «провели успешную спецоперацию и поблагодарили за вкусный ужин». Они могли просто так расстрелять любого, кто ночью ехал на мотоцикле. Мол, раз едешь ночью, значит, талиб!
– А почему нельзя было устроить им засаду?
– Когда мы окрепли, у нас появились мощные пушки и приборы ночного видения, мы могли бы попытаться. Но мы знали, что тогда они сравняют с землёй половину деревни, а безопасность людей для нас всегда важнее. Мы стремились защищать народ, а не подвергать его опасности.
Слушать описания войны и жизни в Афганистане от местного жителя, пережившего всё это на своей шкуре, – захватывающе. Ночь близка, усталость после разных часовых поясов тянет меня в сон. Всё же выслушиваю ещё рассказ о местной системе воспитания детей и незаметно отключаюсь.
Афганское воспитание
Полагаю, не ошибусь, если скажу, что для большинства современных «западных» родителей дети играют огромную роль в их понимании смысла жизни, и на них тратится значительный (не)материальный ресурс заботы. Многие стараются дать «всё самое лучшее», «образование», тренировки, кружки, бассейны, путешествия и аниматоров – все эти слова для афганской детворы непостижимы. Здесь маленькие мальчишки и девочки растут «сами по себе» и «табуном», как только могут свободно ходить. Если в поле или по хозяйству нет дел, родители выставляют малышей за двери до вечера: «Пусть (вы)живут». Ведь жизнь здесь всегда была survival. Афганцы считают, что родителя в любой момент может не стать, а дети обязаны уметь вырасти без них. Похоже, это одна из стран-лидеров по количеству сирот, но общий народонаселения лишь растёт. Как чеченцы, которых война вроде бы «проредила», но рождаемость оказалась выше потерь, так и тут население не уменьшилось, несмотря на тысячи погибших.
– Мальчишка прибегал жаловаться, что ему страшно ехать на велосипеде мимо соседней деревни, потому что тамошние могут отобрать велосипед, – рассказывает мой хозяин. – Я ему сказал: «Сколько ещё ты будешь бояться? Однажды придётся с этим столкнуться, и чем раньше, тем лучше. Выбери их главаря и подерись с ним! Если заберут велик – ничего страшного, зато начнут тебя уважать».
Хозяин показывает мне пистолет, купленный старшему пасынку к 12-летию. Пришло время «охранять дом». Это египетский экземпляр 1952 года, обошёлся в 20 000 афгани, то есть примерно 225 долларов. «Почти не использован, только пластик “устал”», – поясняет Юсуф. Оружие здесь – вполне нормальный аксессуар, гарант чести и безопасности. Оно есть в каждом доме. Ни армия, ни полиция не дают свободу и достоинство – скорей наоборот.
– Не знал, что в Египте делают пистолеты! – восклицаю я.
– О, брат, не только пистолеты, но и “калаши”, – отвечает Юсуф, – хотя качество, конечно, не высшее, но лучше иранских. Когда модель устаревает, оружейные компании продают лицензии и технологии другим странам.
Я осматриваю пистолет и думаю: «Кому и когда он успел послужить?» Если бы мог говорить, какие бы истории поведал…
Встреча с «большим и очень уважаемым»
Утром меня снова ведут к джамаату, и мой переводчик Хамза радуется моему новому виду. К нему тут же присоединяются Садих и Абдуррахман – все в восторге от моего внешнего облика. Только вот бороду осталось отрастить (жаль, у меня она растёт медленно и реденько), и я бы стал настоящим моджахедом.
В тексте вы можете встретить непонятные термины: моджахед, мухаджир. В чём разница? Моджахед сражается за свою Родину, а мухаджир – обычно человек из другого края, но воюет солидарно, движимый верой и моральным долгом. Юсуф – и мухаджир, и моджахед. Все остальные здесь – просто моджахеды. В рядах афганских талибов немало выходцев из постсоветского пространства, особенно таджиков и узбеков, а есть и русские, чеченцы, дагестанцы…
Мы направляемся в местную администрацию, расположенную на бывшей военной базе. Проезжаем несколько блокпостов и охранных лабиринтов, немного ждём в приёмной и вот уже тепло приветствуем «большого и очень уважаемого».
По традиции «мира и благополучия твоему дому» и «как дела у тебя и в семье?» меня вновь расспрашивают о цели приезда и ближайших планах. Я очень рад такой возможности, ведь моя главная задача – увидеть реальную ситуацию и ощутить, как устроена афганская самоуправляемая власть. Каждая встреча приближает меня к пониманию.
«Большой и очень уважаемый» предлагает мне задержаться подольше, пожить месяц или несколько, но я объясняю, что у меня есть неотложные дела, которые невозможно отложить. Тогда он спрашивает, что я планирую в ближайшие дни. Уже вчера я прикинул, что пора возвращаться, ведь основное я увидел, а бюджет и время поджимают. Решаю ехать в Мазари-Шариф, куда ближе, чем в Кабул, а оттуда – в Термез (Узбекистан). Из Термеза в Ташкент ходит поезд, а из Ташкента – прямой рейс в Ригу. Снова пересекать легендарный перевал Саланг и терпеть «похабную» Дубай мне кажется дорогим и сложным.