— Но чего точно я не видел в Америке, так это столь изысканно украшенного слоеного торта. Кухарка превзошла самое себя.
Пока лакей разрезал десерт и раскладывал его на тарелки, лицо Риса внезапно стало серьезным. Он откинулся на стуле и медленно потягивал вино, не сводя глаз с Джулианы. В своем нарядном костюме он смотрелся просто великолепно. На какую-то долю секунды она вспомнила прошлую ночь и его грубые притязания. Но сегодня все было иначе. Хотя он и казался ей по-прежнему властным и самоуверенным, в его взгляде она прочла также и приглашение. Приглашение и желание. Он дождался, пока их обнесли тортом, затем отставил свои стакан и наклонился к ней через стол.
— Кухарка была не единственной, кто превзошел себя. Это был настоящий праздник для изгнанника, Джулиана. Если бы я сам заказывал каждое блюдо, я не сделал бы лучшего выбора. Должно быть, ты готовилась к этому приему с самого нашего приезда.
Его похвала воодушевила ее. Глядя в тарелку, Джулиана ответила:
— Поверишь или нет, но я думала об этом обеде для тебя с тех самых пор, как ты покинул Уэльс. Я была уверена, что, если… что, когда ты вернешься, тебе захочется отведать тех блюд, которых ты был лишен… за границей. — Она не смогла заставить себя сказать «на флоте».
— Спасибо. — Когда она подняла на него взгляд, Рис мягко сказал: — Спасибо за такое внимание. Это было не тем, что я… Я просто не знал, чего ожидать.
Он был так искренен, что она не удержалась:
— По правде, после вчерашней ночи я не хотела тебе ничего подавать, кроме обыкновенной овсянки, но кухарка просто восстала. Ей так хотелось порадовать тебя своими кулинарными талантами!
Рис рассмеялся и отрезал себе кусок торта. Но не стал его есть, а задумчиво смотрел на Джулиану.
— А ты? Ты не хочешь порадовать меня своими талантами?
Она пристально рассматривала свой кусочек торта.
— Может быть.
— Я просто потрясен, уверяю тебя. Но я был потрясен и раньше, Джулиана. Домом… обстановкой… прислугой… Я считаю, ты прекрасно со всем справилась, даже если ты сделала все это и не для меня.
Она хотела ответить, что все это было для него, но вдруг заколебалась. Так ли это? Для него ли она старалась, поднимая Ллинвидд? Или же только для того, чтобы доказать семье, что она способна сама позаботиться о себе? Чтобы доказать свою значимость в мире, где женщину расценивают только как покорную жену, не более?
Да, сначала ее любовь к Ллинвидду, гордость за него были связаны с одним лишь желанием сохранить его для Риса. Когда же надежда увидеть мужа исчезла, стремление остаться в Ллинвидде только окрепло. Она видела истинное счастье в том, чтобы превратить этот край в цветущий уголок. И это уже не имело никакого отношения к Рису.
Теперь же она смело глядела в глаза мужу, гордясь тем, что ей удалось совершить.
— Вот например, — Рис обвел рукой столовую, — мне нравится, что ты сделала с этой комнатой. Она мне всегда казалась слишком темной. С этими подвесными лампами и по-новому окрашенная она выглядит значительно веселее. И не кажется такой пустой. В ней стало больше мебели?
— Прибавился только этот буфет. — Джулиана указала на предмет ее гордости — массивный валлийский фигурный буфет из красного дерева с резными дверцами.
Рис поднялся и подошел поближе.
— Прекрасная работа. Где ты его нашла?
— Я заказала его у одного столяра в Кармартене.
— Прекрасно. Я полагаю, ты заплатила за него из доходов от Ллинвидда?
Она покачала головой.
— Не совсем так. Я купила его еще до того, как Ллинвидд стал приносить доход. Я воспользовалась своими деньгами, тем содержанием, что выплачивал мне отец, и заплатила за буфет.
Рис с удивлением взглянул на нее, будто она сообщила ему нечто странное.
— Твоим содержанием? И твой отец одобрял это?
— Он не знал. Я распорядилась этими средствами по своему усмотрению.
— Сколько именно из твоего содержания шло на поддержание Ллинвидда?
— Иногда половина. В какой-то год — две трети.
Он подошел к ней и решительно заявил:
— Ты поступила благородно, но теперь этому конец. Тебе больше не нужно тратить ничего на Ллинвидд. У меня для этого достаточно денег. Я предпочел бы, чтобы ты расходовала свои деньги на всякие женские безделушки: туалеты, украшения…
— Я предпочитаю вкладывать эти средства в Ллинвидд. — Она встала. — Здесь еще столько нужно сделать, стольким обзавестись!
— Позволь мне этим заняться. А ты больше ни о чем не беспокойся. Если тебе нужно что-нибудь из мебели, скажи мне, и я об этом позабочусь… Иначе…
— Иначе ты будешь делать все сам, без меня? — Джулиана больше не могла сдерживаться. — Почему ты хочешь так поступить? Я доказала, что могу заниматься хозяйством без тебя, и ты должен разрешить мне продолжить это дело. Это ведь также и мое имение. Я не могу целый день сидеть и вышивать, если в силах помочь тебе управлять Ллинвиддом.
Его лицо стало совсем мрачным, и Джулиана смягчилась.
— Я понимаю, ты думаешь наказать меня, сделав гостьей в собственном доме. Но разве ты не видишь, как это глупо? Вместе мы сможем сделать для Ллинвидда гораздо больше, чем ты один. И если мы должны жить как муж с женой…
— Жить как муж с женой? — Воган удивленно взглянул на нее. — Но в этом-то и вся загвоздка. Ты моя жена, только когда тебя это устраивает — в кабинете, на кухне. Но не в постели.
Джулиана густо покраснела. Аицо Вогана впервые за этот вечер стало суровым, хотя голос звучал обманчиво мягко:
— Ты приказала лакею вынести твои вещи из нашей спальни в Голубую комнату, хотя я недвусмысленно тебе это запретил.
Джулиана заложила дрожащие руки за спину. Она проделала это, пока Рис был в конюшнях, и велела лакею ничего не говорить мужу. Откуда же он узнал?
Словно бы услышав немой вопрос, он ответил:
— Помнишь, я велел слугам приходить ко мне, если у них есть вопросы. Они не так глупы и поэтому пообещали. Они понимают, кто хозяин в доме. Поэтому они сделали, как я сказал, и перенесли твои вещи назад.
Потрясенная услышанным, Джулиана попыталась отвернуться, но Воган схватил ее за руку и притянул к себе. Он наклонился к ней так, что его губы почти касались ее щеки.
— Ну так что, Джулиана? Я вижу, ты хочешь обладать главной привилегией супруги — быть хозяйкой в доме. Я признаю, что у тебя это хорошо выходит, и считаю, что недурно было бы управлять имением вместе. Но только при одном условии. — Когда он обвил рукой ее талию и прижался губами к ее волосам, стало совершенно ясно, каким будет его условие. — Обещаешь ли ты быть женою мне во всех смыслах? Обещаешь ли ты делить со мной постель? По своей воле?
Ей так хотелось ответить «да», особенно когда он был так близко и ей так легко было вспомнить то трепетное ощущение, которое вызывали в ней его поцелуи. Его дыхание на ее щеке было таким теплым и манящим, а его рука у нее на талии искушала ее сделать один шаг и упасть к нему в объятия.
Но Джулиана не могла принять это условие. Если она позволит ему таким образом купить ее, она скоро сама пожалеет об этом. Рис жаждет не ее, а ее тела. Он хочет видеть в ней бесчестную предательницу и в то же время заниматься с ней любовью. Вся ее гордость, все достоинство восставали против этого.
— Нет, — прошептала она. — Я не хочу делить с тобой постель до тех пор, пока ты не перестанешь видеть в любви еще одно сражение.
Рис отскочил от нее и прорычал:
— Прекрасно. Спи, где хочешь. Но приготовься к долгим дням вышивания и безделья. Потому что этот дом только тогда станет твоим, когда ты будешь принадлежать мне.
И Воган стремительно выбежал из комнаты.
14
Дарси торопливо шагал по направлению к дому Летиции. Беспокойство его было вызвано запиской, переданной ею накануне. Раньше Летиция никогда сама не просила его прийти. Она выжидала, пока страсть возобладает над ним и он прибежит к ней сам. Это и нравилось Дарси, и раздражало. Он не был нужен ей так же сильно, как она ему.
Но сегодня она вызвала его, и, вместо того чтобы сразу броситься к ней, как он поступил бы прежде, Дарси провел некоторое время в раздумьях. От излишней поспешности его удерживал страх. Он перебирал в голове все возможные причины, по которым Летиция могла захотеть его видеть, и ни одна из них не была приятной. Либо Воган поговорил с ней, либо привез какое-то известие от этого негодяя Пеннанта, либо… Он не решался даже и помыслить об этом: что, если Морган Пеннант вернулся живой и невредимый…
Дарси шел по извилистой тропинке, освещенной светом, падавшим из окон домика. Внезапно он подумал, что ему, пожалуй, следовало бы получше подкрепиться горячительным накануне такой встречи.
В доме царило зловещее молчание. Малыш Эдгар, должно быть, уже в постели. Обычно Дарси еще издали слышал, как Летиция снует по дому, хлопоча по хозяйству. С бьющимся от недобрых предчувствий сердцем Дарси толкнул дверь, не утруждая себя стуком.
Увиденное лишило его дара речи. Его возлюбленная Летиция была в объятиях незнакомого мужчины. Дарси почудилось, будто все его тело налилось тяжелым свинцом. В глазах потемнело, словно с яркого солнечного света он внезапно попал в мрачное подземелье. Подземелье, где бродят призраки. Ибо Дарси догадывался, кто этот незнакомец.
Громко выругавшись, он вошел и с грохотом захлопнул за собой дверь. Летиция мгновенно отскочила от незнакомца и виновато посмотрела на Дарси. Мгновения хватило ему, чтобы утвердиться в своих подозрениях. Пеннант, разрази его гром! Он не только вернулся в Уэльс, но и еще прямиком заявился к Летиции! И та встретила его с распростертыми объятиями!
— Вон из моего дома! — прорычал Дарси. — Убирайся! Ты не имеешь права переступать этот порог!
Пеннант заслонил собой Летицию.
— У меня больше прав, чем у тебя! Это моя женщина и мой сын, и ты привязал их к себе ценой своей наглой лжи!
Дарси замолк, ошеломленный. Эдгар — сын Пеннанта? Да как он посмел утверждать такое?