Ее пригласили в просторную гостиную, обставленную в стиле Людовика пятнадцатого. Она остановилась, и глаза сами заскользили по стенам. Какие картины! Фрагонар, Ватто, Буше, Клод, Пуссен… Какое буйство живописи рококо! Дамы в пенах шелка и атласа, кавалеры, также пышно разодетые. Фантазия вычурности в сочетании с тонкостью деталей, позволяющих почувствовать богатство материи, оттенки фруктов и цветов.
Сзади раздался голос:
– Рококо больше не в моде, но, признаюсь, мне оно очень нравится. Отражает все самое прелестное в живописи.
Голос, произнесший эти слова, был безукоризненно смодулирован, с легким французским акцентом. И не похож на голос молоденькой девушки, с которой Алекса столкнулась в дамском туалете на благотворительном вечере. Она повернулась.
Женщина средних лет, но с фигурой тридцатилетней, модно одетая, стояла у огромного мраморного камина на обюссонском ковре между двумя обитыми шелком диванчиками. Платье на ней от кутюрье – это Алекса сразу разглядела, – на шее перламутровое, в несколько ниток, ожерелье. Подкрашенные волосы уложены в изящную прическу, на лице – безукоризненный макияж.
А глаза… Глаза зеленые как изумруды.
Алекса, не мигая, смотрела на нее.
– Да, – сказала дама, заметив удивление Алексы, – мой сын унаследовал цвет глаз от меня.
Ее сын? Алекса нисколько не сомневалась, что мадам де Рошмон – это жена Гая.
Женщина, которая была не женой Гая, а его матерью, – да и могла быть только его матерью – сделала несколько шагов навстречу Алексе и протянула руку. Алекса, тоже шагнув вперед, пожала ее.
– Садитесь, пожалуйста, мадемуазель Харкорт.
Мадам де Рошмон указала на шелковый диван, а когда Алекса села, опустилась на диван напротив. Зеленые глаза окинули Алексу быстрым, пытливым взглядом – наружность гостьи произвела на хозяйку благоприятное впечатление.
Алекса терялась в догадках. Что происходит? Зачем матери Гая понадобилось ее увидеть?
– Благодарю вас за то, что пришли, мадемуазель Харкорт. Я давно хотела с вами познакомиться.
Алекса в замешательстве молчала, не зная, что сказать. Спустя секунду она наконец поняла, зачем ее пригласили.
– Я хотела лично поблагодарить вас, – продолжала мадам де Рошмон, – за портрет Гая. Он подарил его мне в прошлом месяце на день рождения, и я осталась очень довольна.
– Я… я рада, – выдавила из себя Алекса.
– Я весьма благодарна вам за это.
В голосе матери Гая послышалась странная и непонятная интонация.
Наступила пауза. Мадам де Рошмон молча смотрела на Алексу, а у Алексы создалось впечатление, что ее оценивают.
– Вы ведь путешествовали, не так ли? – прервала молчание мадам де Рошмон. – На Востоке? Неожиданный маршрут для молодой женщины.
– Я… я хотела чего-то нового, – снова выдавила Алекса.
Странно, что мать Гая озаботилась тем, чтобы узнать, где Алекса провела несколько недель.
– Обычно в эти места молодые женщины не стремятся, – заметила мадам де Рошмон.
– Ко мне относились с уважением, мадам. Я постаралась не привлекать к себе внимания, а люди, у которых я жила, были ко мне очень добры.
– Вы долго там пробыли?
– Я работала, мадам. Рисовала. У пустыни своя особая красота.
– Конечно. Вы собираетесь выставляться?
Алекса покачала головой:
– У меня весьма скромные способности. Занятие портретной живописью обеспечивало меня материально.
Алексу удивляло, как ей удалось, преодолевая сумятицу в голове, поддерживать нормальный разговор.
– Вы недооцениваете себя, мадемуазель.
Голос мадам де Рошмон прозвучал немного загадочно.
Алекса по-прежнему ничего не понимала. Она перевела взгляд на картину Клода над камином, изображавшую мифологическую сценку на лоне природы.
– Видите ли, мадам, перед одним-единственным шедевром все остальное меркнет.
Мать Гая кивнула и сказала:
– Тем не менее скромности может сопутствовать весьма основательный природный дар. Портрет Гая, написанный вами, это подтверждает. Вы очень удачно уловили сходство.
Алекса с трудом сглотнула слюну, вспомнив все, что было связано с этим портретом.
– Спасибо, – тихо ответила она, опустив глаза, у нее не было сил смотреть на мать Гая.
– Мадемуазель, а не согласились бы вы написать и мой портрет?
Алекса подняла голову:
– Я… простите меня. Нет.
Ответ прозвучал отрывисто.
– Нет?
Выгнутые брови мадам де Рошмон слегка приподнялись.
Алекса покраснела. Больше всего ей хотелось встать и уйти.
– Простите, – повторила она.
– Может быть, мадемуазель, вы мне объясните – почему.
Это было сказано вежливо, но с надменностью в голосе.
Ясно. Такая великосветская дама, как мадам де Рошмон, не привыкла к неприкрытым отказам, особенно если предложение настолько лестно.
Алекса сжала губы. Что ответить?
– Мадам, я больше не рисую портретов. Мне очень жаль.
– Понятно. Я права – портрет моего сына был последним, написанным вами портретом?
У Алексы перед глазами возник, как живой, демонический портрет – двойник того портрета, который Гай подарил на день рождения матери.
– Да. Это так, – ответила она. – Это был коммерческий заказ.
– Разумеется. Зачем еще вы стали бы писать портрет моего сына, мадемуазель?
Алекса перевела взгляд на картину Клода – маленькие фигурки на широком лугу. Одна из фигур сливалась с пейзажем. Это Дафна в тот момент, когда она превращалась в лавровый куст, чтобы спрятаться от Аполлона.
«Я тоже убежала, стала затворницей, прячась от жизни. От Гая. От того, чего он хотел от меня».
Алекса отвернулась от картины и встретилась глазами с матерью Гая. И – о, ужас! – поняла: его мать знает… знает, кем она была для ее сына. Она побледнела, ее охватила паника. Она вскочила. Ей надо скорее уйти. Прямо сейчас.
– Простите, мадам де Рошмон, но я должна уйти.
Мать Гая продолжала сидеть.
– Прежде чем вы уйдете, я бы хотела попросить вас оказать мне любезность.
Как странно звучит ее голос! Но нужно уходить. Бежать!
– Простите, но я действительно не смогу согласиться на заказ, о котором вы говорили… – торопливо произнесла Алекса.
Мадам де Рошмон повелительно приподняла руку, заставив Алексу умолкнуть.
– Это не любезность, а скорее просьба, – сухо произнесла она. – Я бы хотела, чтобы вы полетели во Францию. И поговорили с Гаем.
Алекса оледенела. Не ослышалась ли она? Неужели мать Гая это сказала? Но почему, о господи?
Слова застряли в горле. Те слова, что невозможно произнести. В особенности перед этой внушающей благоговение дамой – матерью Гая, которая знает все об их с Гаем отношениях. Но надо что-то сказать…
– Это невозможно, – наконец сказала Алекса безжизненным, каменным голосом.
– Почему?
– Полагаю, мадам, что вы согласитесь со мной – это было бы не comme il faut. [21]
Зеленые глаза, так похожие на глаза, в которых она когда-то тонула, удивленно расширились.
– Я вас не понимаю, – сказала мать Гая.
Алекса сжала руки и посмотрела прямо ей в глаза:
– Но ваша невестка поняла бы, мадам.
Мадам де Рошмон тоже смотрела прямо в лицо Алексы.
– Вы должны простить мою настойчивость, – сказала она, – но это совершенно необходимо. Вы должны поговорить с Гаем.
– Я уже сказала все, что сочла необходимым.
Алекса отвернулась. Это сюрреализм какой-то! Она стоит перед матерью Гая, а та почти приказывает поговорить с ее сыном.
– Но всего, что следовало вам сказать, мой сын не сказал вам, – продолжала мадам де Рошмон. – Вот почему вы должны полететь во Францию и поговорить с ним.
Алекса забыла об официальности.
– Простите, если я покажусь невежливой, но я вообще ничего не понимаю. Зачем я сюда пришла? Что вы от меня хотите? И почему? Буду с вами откровенной. Вы ведь знаете о моих отношениях с вашим сыном – они вышли за рамки «клиент-художник». В прошлом году у нас с Гаем была непродолжительная связь. И все. Для него это мало значило. Он сообщил мне о своей помолвке и в тот же день оборвал наши отношения. – Алекса удержалась и не упомянула, что Гай попытался их возобновить. – Мадам, наши отношения закончились. Смею вас уверить, что с моей стороны…
И снова повелительный жест заставил ее замолчать.
– Все, о чем я вас прошу, это уступить моей просьбе и поговорить с моим сыном.
– Зачем?
Алекса с вызовом вскинула подбородок.
– Ради будущего счастья моего сына, – ответила мадам де Рошмон.
– Его счастье, мадам, не имеет ко мне никакого отношения. Я надеюсь… я надеюсь, что он будет счастлив в браке.
– И я тоже надеюсь, мадемуазель Харкорт. Любая мать желает этого для своего ребенка. Вот почему очень важно, чтобы вы поговорили с Гаем.
Она встала и направилась к двери, и Алекса последовала за ней.
– Это не отнимет у вас много времени. Машина доставит вас в аэропорт, а через два часа вы уже будете в замке.
– Мадам, я не могу…
Мать Гая остановилась и повернулась к Алексе.
– Пожалуйста, – произнесла она.
Что-то в ее лице, глазах заставило Алексу остановиться и сказать:
– Хорошо, раз вы настаиваете. Я не понимаю, почему вы так решили… и не могу предположить, к чему это приведет.
– Я думаю, что жена Гая сочла бы, что это поспособствует ее браку.
Понятно. Теперь Алекса все поняла. Мадам Гай де Рошмон необходимы уверения Алексы в том, что она не представляет угрозы ее семейной жизни. И, чтобы ее успокоить, женщина, которая подозревается в любовной связи с ее мужем, должна прилететь к ним и по просьбе Гая сказать жене – которая каким-то образом узнала об Алексе, – что она не любовница ее мужа.
– Я сделаю это, мадам, – заявила Алекса, – но лишь при условии, что у меня в дальнейшем не будет никаких контактов с кем-либо из вашей семьи. Простите, если это звучит грубо, но моя жизнь изменилась и возврата к прошлому нет.