В груди нестерпимо зажгло и закровоточила какая-то старая рана: недолюбленность, одиночество и слабость. Жаль, что мы с Румпелем не встретились при других обстоятельствах или в другом мире. Может, тогда я бы и смогла позволить себе по-настоящему влюбиться?
Нет, это неправильные мысли.
— Покажешь свой дом?
— С удовольствием.
Признаться честно, самая извращенная часть меня хотела бы, чтобы он начал экскурсию со спальни, но Румпельштильцхен вместо нее отвел в кабинет, который скорее походил на библиотеку или музей. Подойдя к одной из полок, я обратила внимание на золотой маленький чайник, на вид очень старинный и дорогой.
— Это лампа джина?
Колдун подошел и обнял меня за талию, уткнувшись носом в затылок. Я почувствовала его руки на своем животе и закрыла глаза, стараясь сохранить это ощущение в памяти навсегда.
— Ты не перестаешь меня удивлять.
— Спасибо. — я улыбнулась. — Так в этой лампе и правда есть джин?
И сможет ли он вернуть меня домой?.. Эта идея сначала обрадовала, а потом ядовитой стрелой пронзила сердце. Я была не готова возвращаться сейчас. Только не сейчас.
— Нет, она пуста, — ответил Румпель, — уже очень-очень много лет. А что, неужели ты хотела загадать желания?
— Конечно, хотела.
— И какие же? Уверен, я смогу исполнить любое. Зачем тебе джин, если у тебя уже есть я?
— Прости, но я из принципа не собираюсь прибегать к твоим услугам, не хочу, чтобы мне потом навязали еще несколько сделок.
Колдун усмехнулся. Я почувствовала дыхание на своей шее и спросила, стараясь собрать разбегающиеся мысли:
— Так, значит, лампа пуста, потому что Аладдин уже ею воспользовался?
— Не понимаю, о ком ты. Загадывал желание я.
— Ты? Ты ведь и без джина способен на все.
Из-за удивления я обернулась и поймала на себе его чуть лукавый взгляд.
— Конечно, но ведь так было не всегда. Несмотря на магические способности и силу, раньше я рисковал погибнуть из-за собственной уязвимости, поэтому нашел джина и попросил его сделать меня несокрушимым.
Я не могла представить Румпельштильцхена слабым или беззащитным. Неужели он не всегда был непобедимым колдуном, при виде которого пропадал весь воздух из легких? Забавно… Сразу захотелось увидеть его прежним, уязвимым, равным мне.
— Но джин не смог его исполнить.
Румпель отстранился, чтобы ему было удобнее разглядывать мое лицо.
— Почему?
— Потому что у всех должны быть слабости, которые могут их погубить. Таковы правила мира.
Я отвела взгляд и поежилась из-за странного холода, пробежавшегося по телу.
— Только не говори, что твоя смерть спрятана на конце иглы, засунутой в яйцо, которое в утке, которая в зайце, который еще не-помню-где.
Румпельштильцхен сначала просто растерянно на меня смотрел, затем тихо рассмеялся.
— Я уже говорил, что ты иногда меня очень удивляешь? Вроде говоришь на моем языке, однако ни понять, ни осмыслить нельзя. Игла в яйце?
— Ага, а яйцо в утке, — кивнула я.
— К сожалению, ни я, ни джин не могли похвастаться такой фантазией, как у тебя. В моем случае все предельно просто. Убить меня может лишь тот, кого я люблю всей душой и сердцем.
— Даже игла в яйце звучит надежнее. Получается, тебе нельзя никого любить?
Этот вопрос возник так просто и вырвался наивным мотыльком, который полетел на свет и сгорел в зареве ответа:
— Ну почему же? Я ведь люблю. Тебя.
Ни я, ни даже сам Румпельштильцхен не ожидали, что прозвучат подобные слова. Мы уставились друг на друга в полной растерянности.
Но сказанного не воротишь. Колдун шагнул ко мне и повторил:
— Я люблю тебя.
И когда он взял мою ладонь и медленно поцеловал кончики пальцев, реальность от меня уже ускользнула. Единственным, что я могла различить, был громкий звон в ушах.
Любит. Он меня любит? Он? Меня?
— Ну скажи, каково быть той, кто может одолеть чудовищного колдуна? — Он не остановился на ладони, прокладывая дорожку поцелуев вдоль запястья и предплечья.
— Ты ошибаешься, — хрипло ответила я.
Колдун быстро поднял взгляд и четко произнес:
— Я ни в чем и никогда не был так уверен.
— Ты даже меня не знаешь… Сам ведь называл самозванкой.
— Я влюблен в тебя, кем бы ты ни была на самом деле. Для меня ничего не имеет значения, кроме того, любишь ли ты меня в ответ или нет.
— Я… — голос дрогнул и оборвался.
Ну какая, к черту, любовь? Хотя я и без того знала, какая. Такая, что может стоить мне возвращения домой, а Румпелю — жизни. Очевидно, ничего хорошего она не могла принести ни ему, ни мне.
— Уже поздно, мне пора в замок.
Румпель наконец отпустил мою руку и, отступив, посмотрел с мрачным прищуром, словно в чем-то меня заподозрив.
— Ты можешь остаться со мной. Здесь, навсегда. Тебе не нужно возвращаться.
— И все же…
— Я не хочу тебя отпускать.
— Пожалуйста. — Я сама удивилась собственному протесту, который разгорелся внутри. — Отведи меня в замок.
— Я обидел тебя? — он вопросительно приподнял бровь. — Или напугал?
— Нет, просто мне надо подумать. Пожалуйста.
Хуже всего, что во мне проснулся иррациональный страх. Я почти поверила в то, что, если не сбегу сейчас, то навсегда останусь заложницей этого темного замка. Останусь пленницей любви, колдуна и сказки.
— Хорошо. Иди, раз хочешь.
Румпель взмахнул рукой, и между нами появился портал, полностью отделив нас друг от друга. Я не видела лица колдуна, но чувствовала, как он уязвлен и рассержен. Признаться в любви, а потом увидеть, как от тебя сбегают — это, наверное, очень неприятно.
— Какое второе желание ты загадал джину? — спросила я.
— Я пожелал ему свободы, — ответил колдун.
Переместившись в уже ставшую родной комнату, я сразу села на ковер и закрыла лицо руками. Спутанные мысли и чувства намеревались свести меня с ума.
Кто просил Румпельштильцхена в меня влюбляться? Кто заставлял его признаваться? Нечестно.
Я боялась, что станет слишком поздно… Что ж, вот и стало.
В комнате почему-то было холодно, и причина этому выяснилась почти сразу, едва я подняла голову — открытое настежь окно, через которое осенний ветер нагло заглядывал в спальню и гулял по ней. Только вот я его не открывала.
— Приятный сегодня вечер, не правда ли?
Фея-крестная сидела в кресле и держала в руках волшебное зеркало. Она улыбалась:
— Мне очень понравилось наблюдать за этой сценой. Надо же, великий колдун был так взволнован, что даже не заметил моего внимания. Как мило.
— Что ты здесь делаешь? — я сразу же поднялась и сжала кулаки.
— Пришла узнать, как у тебя дела и как скоро мне ждать свадьбу своей крестницы. Но вместо этого ты доставила мне удовольствие лицезреть ничтожность Румпельштильцхена. Он был таким жалким, когда признался и не получил взаимности.
— Да что ты вообще понимаешь⁈
— А ты? — ведьма ухмыльнулась. — Не надейся, что, если он освободил джина, то отпустит и тебя.
Её слова полностью опустошили меня, забрав последние силы. Я махнула рукой и села на кровать, не желая больше говорить. А старая карга положила зеркало на стол, подошла и погладила меня по голове, почти ласково и заботливо.
— Может, теперь тебе придется уговаривать саму себя, чтобы уйти? Хочешь ли ты домой или уже нет?
— Хочу. Я больше всего на свете хочу вернуться домой.
«К маме, к Женьке».
— Пожалуйста, верни меня домой, — попросила я.
— Тц-тц, не раньше, чем закончится эта история. Ты еще имеешь значение для сюжета, я чувствую это.
Этот сюжет уже сидел у меня в печенках, честное слово.
Ведьма какое-то время молчала, а потом вдруг перед носом у меня возникла маленькая хрустальная туфелька. Я машинально схватила ее.
— Что это?
— Ты меня порадовала, наконец-то стала покорной, — сказала Фея надменно, — возьми, если разобьешь ее, то я незамедлительно появлюсь.
Я скептически на нее посмотрела, и ведьма пояснила:
— Расценивай это, как благосклонность. Я хоть и не собираюсь отпускать тебя, пока ты не принесешь мне на блюдечке желаемый финал, однако могу помочь, если возникнут сложности. Так уж и быть.
— Сложности?
— Например, с Румпельштильцхеным. Ты ведь обречена. Он не отпустит тебя. Он спутает все карты. И если поймешь, что твои чувства мешают тебя двигаться к цели, то позови меня, и я заберу их.
— Мои чувства?
— Верно, Виталина. Или тебе больше нравится Анастасия, потому что так называет тебя сам Румпельштильцхен? — она расхохоталась
А затем исчезла.
Виталина… Собственное имя закружилось вокруг, как сотни раздражающих комаров. И каждый их укус заставлял думать и вспоминать о том, что я сейчас проживаю чужую историю.
Но главная проблема заключалась даже не в этом, а совершенно в другом.
Я люблю колдуна.
И совершенно не знаю, что с этом делать.
Я подошла к зеркалу, чтобы взглянуть на себя — единственного реального человека в этом иллюзорном мире, но обратила внимание не на лицо. Эти рыжие, рыжие волосы, чужие, выдуманные. Как я их ненавидела: они были пламенем, которое напоминало о проклятии, были огнем, который грел и приковывал к себе. Они сводили с ума, потому что я привыкла к ним, как птица привыкает к клетке и погибает, покинув ее.
— Жалкая ты и никчемная, — сказала я отражению, или оно сказало мне. — Настолько отчаялась, что влюбилась в сказку? Он не реален. Ничего не реально, понимаешь? Соберись.
Один классик однажды написал, что чувство легче вырвать, когда оно только расцвело, сильное и прекрасное, иначе потом от него уже не получится избавиться. Я решила тоже вырвать любовь…
Даже в мыслях слово «любовь» вызывало невнятный ужас. Но было самым подходящим. Поэтому я собралась вырвать из сердца именно любовь, пока она не вросла в меня слишком глубоко, как неискоренимый сорняк.
И для этого мне не нужна была помощь старой карги — вот еще! — я сама справлюсь.
Принятое решение разорвать отношения с Румпелем показалось тихой гаванью, чем-то спокойным, верным, знакомым. Это необходимый побег. Влезая в привычный панцирь, я задышала ровнее и уже совсем пришла в себя, когда в дверь деликатно заскреблись.