» – бессмысленно повторял он.
Любовь может возвышать нас, вдохновлять нас, мотивировать нас, позволять нам проявлять свои лучшие качества – а еще любовь может быть самой разрушительной силой в нашей жизни.
Как и любое другое чувство, которому мы позволяем контролировать ход своей судьбы.
Однажды я случайно увидела, что в документах моей мамы, крайне не сентиментальной женщины, обычно наотрез отказывающейся от любых старых вещей, по каким-то известным лишь ее сердцу причинам до сих пор хранится выцветшая страница со стихотворением Postscriptum Иосифа Бродского – и я знаю, что это подарок отца. Эта поэзия – будто гимн безответной, разрушающей любви, пронзительная и скорбная иллюстрация болезненной привязанности.
Как жаль, что тем, чем стало для меня
твое существование, не стало
мое существованье для тебя.
…В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения… Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
В разных периодах своей жизни я пыталась понять своего папу. Его сестра до сих пор задается вопросами, которые никогда не дойдут до адресата. «Почему это случилось с ним? Умным, добрым, талантливым. Чутким, добрым, деликатным, все понимающим. Почему он иначе не мог?» – горькие слова, навечно обреченные остаться без ответа. Абонент навсегда недоступен.
Я, закованная в цепи тревожно-избегающей привязанности, пыталась понять его. Мне было 21, и тогда я предпочитала детскую позицию и ругала его за то, что он оставил нас с эмоционально нестабильной матерью. «Как ты мог так поступить? Как ты мог нас бросить?» – пыталась я мысленно докричаться до него.
В то время я смотрела на него снизу вверх, сливаясь в истерике со своей детской частью.
Я, околдованная мыслью о своей собственной (затмившей мне взгляд) значимости, пыталась понять его. Мне было 26, и тогда я осуждала его за то, что он не смог найти в себе сил бороться. «Неужели ты не нашел в себе смелости поступить иначе? Неужели ты был таким слабым?» – пыталась я мысленно достучаться до него.
В то время я смотрела на него сверху вниз, с пьедестала псевдоосознанного человека.
Я, раздумывая о том, хочу ли детей, пыталась понять его. Мне шел 31 год, и тогда я боялась, что, усвоив уроки воспитания, которые мне преподали родители, я не смогу обеспечить своего ребенка безопасной привязанностью. «Что мне нужно делать для того, чтобы не повторить твою судьбу?» – пыталась я тихо прошептать ему вслед.
В то время я смотрела на него издалека, будучи во власти страха будущего, над которым довлело прошлое.
Я до сих пор пытаюсь понять его. Но сейчас я не задаю вопросов. Все, что я говорю ему, – это простые слова «мне так жаль».
Теперь я смотрю на него с позиции взрослого человека – как на равного себе. Я вижу красивого молодого мужчину, моего сверстника, которому очень тяжело. Я вижу, как ему больно. Я вижу, что он не может найти другого выхода. Я вижу, что он пытается помочь себе – так, как он может на тот момент, с теми средствами, которые у него есть. Я вижу тебя, папа. И мне так жаль…
Мне так жаль, что я никогда не услышу твоего голоса.
Мне так жаль, что ты никогда не посмеешься вместе со мной.
Мне так жаль, что я никогда не смогу сказать тебе «я люблю тебя».
Мне так жаль, что ты никогда не улыбнешься мне.
Мне так жаль, что ты никогда не увидишь, какими мы с Ирой стали.
Мне так жаль, что мы никогда не встретимся.
Мне так жаль, что твоя молодость прошла в эпоху таких жестких социально-экономических перемен.
Мне так жаль, что тебе никогда не исполнится 34 года.
Мне так жаль, что твои последние дни были наполнены голодом, ужасом и страхом.
Мне так жаль, что тебе было так тяжело.
Мне так жаль…
Принятие – это тяжелый труд. Мне потребовалось много лет для того, чтобы я смогла принять то, что сначала казалось мне ужасающе отталкивающим. Сначала меня отталкивала история отца. Затем – моя собственная история. Теперь я чувствую – чувствую всем своим телом, – что я принимаю.
И его. И маму. И сестру. И себя.
Это было так. Это не могло быть иначе. Каждый из нас делал то, что он мог, – с тем, что у него было. И я искренне, от всего моего сердца надеюсь, что вы тоже сможете прочувствовать силу принятия. Я напоминаю: я рядом с вами на этом пути.
Второе дыхание
Моя жизнь начала плавно меняться, но это была крайне медленная скорость. Я все еще встречалась с М., но между нами все было неспокойно – мы продолжали жить и употреблять вместе, слетали на лето в Америку по студенческой программе, ругались, расходились, но вновь сходились обратно. Мы барахтались в наших отношениях, даже не пытаясь на них толком повлиять, и вся наша «работа» над ними заключалась в том, что мы решали, будем мы вместе или же не будем.
Я все еще была во власти диссоциации и нигде не присутствовала полностью: ни на учебе, ни в семье, ни в романтических отношениях, ни в своих мечтах – исключение, как и всегда, составляла лишь дружба.
Когда я была с М., в своем воображении я регулярно строила отношения с другими людьми. Иногда это был вовсе не мысленный эксперимент – я изменяла ему, и не раз. С людьми из прошлого, с новыми людьми, и это были странные, непонятные связи. Я делала это, потом винила себя, потом убеждалась, что горячо люблю М., потом снова срывалась. О чем-то он знал, о чем-то нет – иногда он читал мои переписки, устраивал мне скандалы, я вяло пыталась убедить его в своей невиновности, мы оба не верили моим словам, но оставались вместе.
Я будто писала несколько рассказов параллельно и ни один не могла закончить. Вместо того чтобы сосредоточиться на чем-то одном, я начинала новый рассказ, и так по кругу. Это было время недописанных историй, нежизнеспособных решений, болезненных связей – это было время, когда в моей психике царил диссоциативный хаос.
Когда М. говорил о том, что он больше так не может, я неистово цеплялась за него. Я переживала сильнейшие панические атаки, я рыдала, я не хотела, чтобы он уходил. Он был частью моей истории, но как только он сдавался во власть моих страданий, доводов и слез, я снова начинала участвовать в своих играх разума, отталкивая его.
Я боялась выбирать, я не хотела нести ответственность за свои решения, я создавала множество запасных аэродромов, я впутывала в свою запутанную историю других людей. Я умоляла их участвовать в своей жизни. Я убеждала их, что однажды мы сможем быть вместе. Нужно только подождать.
Я не была неискренней – я действительно сама верила тому, что говорила. Проблема в том, что моя вера менялась день ото дня. Сегодня я хочу одну жизнь, а завтра другую. Сегодня я живу в одном направлении, а завтра в другом. Сегодня я люблю М., а завтра планирую счастливое будущее с другим человеком.
Летом 2013 года я решилась оборвать нашу связь, однако на тот момент была не способна сделать это хоть сколько-то здоровым способом, и мне потребовалось влюбиться в одного из его лучшего друзей для того, чтобы позволить себе уйти.
И я ушла. После нашего разрыва я употребляла наркотики всего один раз – в Амстердаме, в качестве туристического развлечения. Когда у моего друга случилась передозировка и его не стало, я больше к ним не прикасалась.
Я начала работать – в жаркую июньскую субботу я получила диплом, а в понедельник в моей трудовой книжке появилась первая официальная запись «психолог». Это был первый шаг к созданию еще одной здоровой сферы в моей жизни – моей карьеры.
Но все же это был странный, смазанный в моей памяти год. Я хорошо помню свою первую работу и плохо помню все, что ее окружало. Я жила с лучшим другом М., очень добрым, теплым, но потерянным в своем мире человеком. В первый свой отпуск зимой 2014 года я улетела на Камчатку, встретила там своего одноклассника К., который был там на каникулах, и он вновь предложил мне свою руку и сердце – мы все еще тянулись друг к другу. К. предложил мне переехать с ним в Петербург.
Я вернулась к лучшему другу М. и раздумывала над этим предложением – я все еще проживала несколько жизней параллельно. Я сняла квартиру, стала жить одна, но не обрывала связи ни с тем, ни с другим. С одним я общалась по скайпу, с другим ходила на свидания.
Я не хотела выбирать. Но все же заставила себя это сделать. Я решила, что попробую дать жизнь тому, что началось еще со школы. И это был красивый, длительный роман, о котором, пожалуй, тоже можно написать целую книгу. Но мы с К. не смогли найти способы, которые позволили бы нам остаться вместе. Нам пришлось отпустить друг друга. Он является неотъемлемой частью моей истории, он стал частью моего исцеления, и мне жаль, что наши отношения стали лишь стартовой площадкой для более здоровой любви. Мне хочется надеяться, что он счастлив. Из всех моих отношений до брака лишь на эти я смотрю с особенным теплом, доверием и светом.
Я переехала в Петербург. Он стал частью моей жизни, а я стала частью его семьи. Мы путешествовали, мы мечтали, мы строили планы, мы видели совместное будущее, мы оба были уверены, что поженимся. У нас было много общего, у нас была красивая история любви со школьной скамьи, у нас было много шансов.
Но мы упустили каждый из них.
Если вы читали мои книги и посты, что ж, значит, вы читали тексты о нем. Все, что связано с идеей о том, как больно отпускать, – это моя память о наших отношениях.
Между нами было очень много нездоровых процессов. И конечно, я приложила к этому руку. Я скандалила на пустом месте, предъявляла очень много требований, кидала в него вещи, убегала, хлопнув дверью, из дома, была с ним груба и неласкова – как наедине, так и в присутствии других людей. У меня все еще были сильные трудности с саморегуляцией. К. пришлось стать участником моей травмы в то время, когда я сама не была о ней толком осведомлена.