а агрессивная нация, а «…агрессивные нации… — и должны быть более подготовлены к войне, чем нации миролюбивые… Это, если хотите, — историческая закономерность…»
Вот ведь как! «Закономерность!» Значит руководители не при чем. Не могут же они идти против закономерностей. Ну, а кто с этим не согласен, тот не марксист. Ну, а с ними у нас разговор короткий и определенный.
Да, прав — трижды прав! — был покойный президент США Кеннеди, когда заявил, что у победы — много родственников, поражение же — всегда круглая сирота. Наше поражение 1941 года тоже не избежало сиротства. Все, кто имел тогда отношение к руководству войной, — родственники одной лишь победы. Ну, а поскольку поражение совсем не может быть без родных, то эта малопочетная роль великодушно предоставляется объективным причинам и закономерностям.
Думается, однако, что этот номер не сможет долго удержаться на исторических подмостках. Даже самому Сталину не удалось полностью уклониться от личного признания своего «родства» с поражениями начального периода «Великой Отечественной войны. На приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года он вынужден был, хотя и в присущей ему демагогически-лицемерной форме, все же признаться: „У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-42 годах, когда наша армия отступала… Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь… Но русский народ не пошел на это… Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!“
Забудем на минуту, что в то время, когда в Кремле, по предложению Сталина, пили за здоровье русского народа, по его же приказу, лучших сынов этого народа, своими телами затормозивших сокрушительный бег германской фашистской военной машины в 1941-42 гг., десятками и сотнями тысяч гнали в сталинские лагеря. Помолчим сейчас об этом. Обратим внимание лишь на признание Сталиным того, что в начале войны у правительства имелись такие ошибки, за которые ему следовало указать на дверь.
Каковы эти ошибки, в чем их суть — Сталин не сказал. Больше того: он попытался еще раз усилить «теоретическую» базу под своими оправданиями. В ответе на письмо полковника Разина, он, привлекши к себе в помощь древних парфян и Кутузова, попытался представить поражение нашей армии в начале войны как сознательный и планомерный отход с целью завлечь более сильного противника в глубь страны для решительного его разгрома. Эта бесстыднейшая фальсификация была превращена угодниками и подхалимами в «гениальное сталинское учение об активной обороне», что надолго умертвило творческую мысль в военном деле и в военно-исторической науке.
Чтобы разобраться в фальсификациях и понять, что же происходило в действительности, необходимо прежде всего установить соотношение сил сторон к началу войны. Оказывается, по количеству дивизий было примерное равенство, по числу танков мы превосходили противника впятеро, по боевым самолетам — более чем в 2,5 раза. Имелось у нас превосходство также в артиллерии и минометах.
Но один количественный перевес — еще не свидетельство превосходства. Всегда, а в современных условиях — особенно, огромное, зачастую — решающее, значение имеют качественные показатели вооружения и боевой техники.
Так, наши истребители старых образцов, даже при большом их численном превосходстве, не могли достаточно эффективно противодействовать «хейнкелям» и «юнкерсам», потому что уступали им в скорости и мощи вооружения. Что же касается наших старых бомбардировщиков, то они против вражеских истребителей были, по существу, беззащитны. Однако, нельзя забывать, что в составе наших ВВС (Военно воздушных сил) имелось 2700–2800 боевых самолетов новых конструкций (т. е. немного меньше, чем в гитлеровской Германии было тогда всего боевой авиации). А эти наши самолеты по своим боевым качествам не только не уступали соответствующим типам самолетов напавшего врага, но во многом превосходили их.
В отношении танков все пишущие о начальном периоде войны обходят вопрос о подавляющем численном превосходстве наших танков и акцентируют на том, что в числе имевшихся в наших западных военных округах танков было всего 9 процентов машин новых образцов. Приводя эту цифру, они не упоминают о том, что девять процентов означают весьма внушительное число — 1700–1800 машин. Не затрагивают они и важнейшего вопроса о качествах германских танков. Тем самым читателю предоставляется право думать, что у противника танки были значительно лучше наших, хотя они, если брать весь их парк, как уже указывалось, были, примерно, равноценны нашим. Но танки противника нельзя было даже сравнивать с нашими «Т-34» и «КВ». Только к 1943 году — к Курской битве — противнику удалось создать машины, приблизившиеся по качеству к имевшимся у наших войск с самого начала войны танкам новых конструкций. Но и эти, новые фашистские танки и самоходки были все же хуже нашей «Т-тридцатьчетверки», оставшейся в течение всей войны непревзойденной боевой машиной.
Качественное превосходство наших новых танков над фашистскими было столь большим, что последние и в тех случаях, когда у них было большое численное превосходство, не рисковали ввязываться в бой даже с одиночными «Т-34» или «КВ». Если бы эти наши танки, численность которых лишь в два раза уступала всей численности фашистских танков, были использованы массированно, то противнику не помогло бы не только двойное, но и десятерное их численное превосходство. С одними этими нашими танками можно было бы не только противостоять гитлеровскому танковому удару, но и разгромить танковые группировки врага.
Таким образом, и количественный и качественный анализ соотношения сил сторон убедительнейшим образом свидетельствует, что ни о каких материальных преимуществах противника не может даже и речи идти. Сил у нас было вполне достаточно не только для того, чтобы остановить врага, но и для полного его разгрома в первый же год войны. Легенда о подавляющем техническом превосходстве противника, которую создал Сталин для самооправдания и которую до сих пор культивируют некоторые горе-историки, не выдерживает проверки цифрами и качественными характеристиками боевой техники.
Но наши явные военные преимущества изложенным не исчерпываются. Нельзя не напомнить здесь и о том, что невероятным напряжением всех народных сил, из года в год сжимая ради этого во всех остальных статьях государственный бюджет, — мы за десятилетие 30-х годов создали вдоль всей нашей старой западной границы — от Балтики и до Черноморского побережья — сплошную полосу долговременных укреплений, превосходившую по своей мощности во много раз так называемую «линию Маннергейма» — ту самую линию, на прорыв которой советские войска затратили почти полгода и заплатили за это сотнями тысяч жизней.
Думаю, теперь ясно, что объективные данные, за которые так горячо ратуют на словах почтенные «критики», целиком и полностью на нашей стороне. Видимо, истинные причины поражений надо искать там, где очень не хочется авторам статьи. — В субъективных данных, в людях, которые руководили подготовкой страны к обороне и обязаны были управлять войсками, когда на нее неожиданно обрушился мощный удар.
Хорошо известно, что для победы нужны не только соответствующие силы и средства. Необходимо еще и умение их применять — нужна современная военная теория, надо, чтобы войска были обучены в духе этой теории, нужны командные кадры, способные управлять войсками по-современному. У СССР к началу войны ничего этого не имелось. В этом и заключена главная причина его поражений.
Войска западных приграничных военных округов, незначительно уступая по численности вероятной армии вторжения противника, в военно-техническом отношении были значительно сильнее ее. Но — квалифицированные командные кадры были изъяты из армии почти полностью и подвергнуты репрессиям различной степени. На их место пришли в большинстве люди малоквалифицированные и просто в военном отношении неграмотные, зачастую — абсолютные бездарности. Авторитет командного состава в связи с этим, а также вследствие психоза борьбы с «врагами народа», резко снизился, дисциплина пришла в упадок;
1. Вопросы подготовки к отражению внезапного нападения не были решены:
— Аэродромная сеть приграничных округов была развита слабо. В результате к началу войны авиация продолжала размещаться весьма скученно на старых, давно и хорошо известных Германии аэродромах.
2. Зенитные средства в войсках имелись в мизерных количествах. Большая их часть была малоэффективной. Поэтому войсковой ПВО фактически не было и войска, если не имели авиационного прикрытия, оставались совершенно беззащитными с воздуха.
Не было и ПВО аэродромов, что при внезапном воздушном налете противника могло привести к потере всей авиации.
3. Перед самой войной резко ослабили способность войск к борьбе с танками: сняли с вооружения 45 мм противотанковую пушку, а еще раньше, по прихоти Сталина, 76 мм пушку «ЗИС».
4. Танковые войска, в связи с затеянной перед войной реорганизацией, встретили войну в небоеспособном и малобоеспособном состоянии.
5. Укрепленные районы вдоль старой границы были не только разоружены, но и взорваны. Вдоль новой границы начали строить, но ничего не завершили.
6. Шедевром же всех недомыслий было то, что «Войска продолжали учиться по-мирному: артиллерия стрелковых дивизий была в артиллерийских лагерях и на полигонах, зенитные средства на зенитных полигонах, саперные части в саперных лагерях, а „голые“ стрелковые полки и дивизии в своих лагерях. При надвигающейся угрозе войны эти грубейшие ошибки, — пишет маршал Советского Союза Малиновский, — граничили с преступлением».
Но и этого мало. План прикрытия, разработанный на случай внезапного нападения врага, не был введен в действие, а группировка войск была настолько несуразной, что противник мог их громить по очереди, часть за частью. Белостокская группировка — свыше половины войск Западного военного округа была так дислоцирована, что попадала в окружение буквально в первые часы. Созданные для войны запасы вооружения, боеприпасов и других материальных средств разместили вблизи от госграницы, даже впереди вторых эшелонов военных округов. С началом войны противник, естес