отрудничеству; 7) О положении бывших политзаключенных в СССР. И кроме того, 1) Сообщение для прессы; 2) Обращение Юрия Орлова к главам правительств и 3) Заявление в защиту В. Мороза. В эти же первые месяцы открылась особая черта группы, ее способность к самовосстановлению, к своему бессмертию. Вскоре после создания группы из СССР убыли, сначала Миша Бернштам, затем профессор Виталий Рубин. Первый из них был принужден к отъезду угрозами КГБ. Второй ходил в отказниках, но после создания группы ему дали разрешение на выезд. КГБ, видимо, решил убивать группу методами изъятия отдельных членов различными путями. Первых двух пустили в эмиграцию. Третьему — доктору физико-математических наук Александру Корчаку — объявили, что он будет уволен с работы и изгнан из науки, если не покинет группу. Это не было пустой угрозой. Перед глазами Корчака было уже много примеров и, в частности, руководитель группы Юрий Орлов, руководитель советской группы «Эмнести» доктор Валентин Турчин. Александр Корчак, имеющий большую семью, вынужден был покинуть группу. Но в группу тут же шли новые люди.
В эти же первые месяцы пришел Владимир Слепак, потом Юрий Мнюх, а дальше пошли один за другим — Наум Мейман, Татьяна Осипова, Софья Каллистратова, Виктор Некипелов, Юрий Ярым-Агаев.
Большая результативность Московской Хельсинкской группы оказала воздействие на национальные республики. Украинский поэт Микола Руденко уже в начале лета затеял со мной разговор о создании в Киеве Украинской группы. Мы всесторонне обсуждали вопрос состава группы, методов ее работы, назревшие проблемы. Начав обсуждение в начале лета в Москве, закончили осенью, во время нашей двухнедельной поездки с женой в Киев в гости к Миколе и его жене Рае.
Особенно обсуждали возможных участников. Людей знал Микола. Я только предупреждал, чтобы в первоначальном составе не было недостаточно стойких членов. Я был уверен, что власти особенно болезненно отреагируют на создание Украинской группы, так как она в своей деятельности не сможет не затронуть национальный, самый болезненный для советов вопрос. А это вызовет особенно жестокое давление на I руппу со стороны властей. Будущее подтвердило эти опасения. Но выяснилось также, что Микола основательно подобрал людей. Не было кающихся, не было отступников — ни одного, вплоть до сегодняшнего дня.
Украинская группа была объявлена 9 ноября 1976 года. А на следующий день вечером на квартиру Миколы был совершен налет громил. В окна летели кирпичи и камни. Вызванная милиция не торопилась. К месту происшествия прибыла только после ухода погромщиков. Виновных, как обычно в таких случаях, не нашли. Уже по этому началу видно было, какая судьба ожидает эту группу. В ее первоначальный состав вошли: Олесь Бердник, Петро Григоренко, Иван Кандыба, Левко Лукьяненко, Мирослав Маринович, Микола Матусевич, Оксана Мешко, Микола Руденко — руководитель группы, Нина Строкатова, Олекса Тихий. Через два месяца после организации группы в ее состав вошел Петро Винс. Таким образом, случаю было угодно, чтобы первоначальный состав украинской группы количественно был равен московской — 11 человек.
В течение первого месяца своей деятельности группа выпустила в свет, помимо учредительной «Декларации» два фундаментальных документа — меморандум № 1, в котором подведены итоги нарушений прав человека в Украине после Хельсинкского совещания, и меморандум № 2, обосновывающий право Украины на участие в Белградском совещании. Но значение создания Украинской группы этим не ограничилось. Это событие явилось как бы детонатором для других союзных республик. Хельсинкские группы начали возникать одна за другой — в Литве, в Грузии и, спустя некоторое время, в Армении. Это, несомненно, обеспокоило власти. Дальнейшие факты показывают, что КГБ получил свободу рук для подавления, ставшего опасным для властей, Хельсинкского движения.
8— го декабря 1976 года в московском метро произошел взрыв. Были человеческие жертвы. Я не утверждаю, что это дело рук КГБ, но событие это использовано им немедленно и интенсивно. Виктор Луи, советский гражданин, являющийся корреспондентом какой-то из западных газет, который часто подчеркивает свою связь с КГБ, сделал заявление, что взрыв дело рук диссидентов-террористов. Академик А. Сахаров немедленно выступил с резким протестом против этого провокационного заявления. Академика сразу же вызвали к заместителю Генерального Прокурора СССР, который сделал ему предупреждение, назвав его заявление клеветническим. Газета «Известия» поместила по этому поводу сообщение под кричащим заголовком «Клеветник предупрежден».
Но это было только злобствование. И злобствование именно на то, что своевременное, логически обоснованное и смелое выступление Андрея Дмитриевича помешало развертыванию компании против диссидентов в связи со взрывом в метро. Однако не будем на этом успокаиваться. Кампанию пока что не развернули, но слово диссидент-террорист в обращение пустили, диссидентство с терроризмом связали. Пусть народ привыкает к этому словосочетанию. Придет время, пригодится.
В том же декабре 1976 года провели обыски у членов Украинской группы содействия выполнению Хельсинкских соглашений. Как всегда в таких случаях, изымали книги, рукописи, самиздат. Но появилось и новое. Впервые за послесталинский период подбрасывали «компрометирующие материалы». Миколе Руденко подброшено 39 американских долларов. Олесю Берднику — порнографические открытки, а Олексе Тихому — даже оружие (немецкая винтовка времен 2-ой мировой войны). Характерной для этих обысков была и не встречавшаяся прежде грубость.
Началось наступление на Хельсинкские группы. Когда оно уже достаточно себя выявило (февраль 1977 года), я написал для самиздата небольшую книжку «Наши будни». В ней я расценивал действия КГБ, как стремление разгромить Хельсинкское движение и, исходя из этого, а также опираясь на известные нам факты и опыт прошлого, прогнозировал события. Но главное было не в этих прогнозах, а в разоблачении действий КГБ, как полностью беззаконных и провокационных. Некоторые из моих друзей, приславших свои замечания на эту книжку, давали ей, в общем, очень высокую оценку, писали, что не надо было давать конкретизированные прогнозы. Прогноз о намерении КГБ связать обвинение арестованных членов Хельсинкских групп с террором и валютными операциями не оправдался. И это, мол, снижает авторитет книжки, позволяет обвинить автора в клевете.
Я с благодарностью принимаю все замечания и подавляющее большинство их учту, если когда-нибудь мне придется переиздавать эту книжку, но замечание об упомянутом несбывшемся прогнозе принять не могу. Факты, на которые я опирался, существовали (взрыв в метро, «найденная» у Тихого винтовка, присоединение дела руководителя Украинской группы Руденко к делу рядового члена Тихого, «найденные» на обысках валюта и порнографические открытки, свидетельство о скупке Гинзбургом икон, попытка КГБ сколотить с помощью провокаторов два взаимосвязанных центра — легальный и нелегальный. Эти «факты» не были использованы, но думаю, не по доброй воле КГБ. Повинна гласность, в первую очередь, заявление Сахарова и не в последнюю «Наши будни». Я рад, что этот мой прогноз не сбылся. Для этого именно я и вписал его в «Наши будни».
Столь большой и действенной гласности у нас в стране и в мире до этих процессов никогда еще не было. В этих условиях даже обычные, рутинные суды было не так просто «провернуть». Затевать новую непривычную провокацию, да еще по статьям со смертными приговорами в тех условиях было невозможно. У КГБ хватило сил лишь на то, чтоб отделаться хоть как-то от взрыва в метро. И тут они ни до чего более умного не могли додуматься, как только закрыть это дело убийством в глухой тайне трех ни в чем неповинных людей. По этому вопросу я уже выступал в печати. И тоже получил замечания от моих друзей. Они мне сказали, что у меня нет фактов для доказательства моего обвинения, поскольку мне известно об этом событии только из бессодержательного сообщения ТАСС.
Этим друзьям я и отвечаю. Да, у меня нет доказательств моего обвинения, но у меня нет и доказательств вины казненных. Зато есть достаточно оснований, чтобы не верить голословным утверждениям ТАСС, что казненные были террористами. Я не судья и не прокурор и вообще не юрист. И действовать за них не буду. Я человек и гражданин. И как таковой, я уверен, что эти трое, которых я лично не знаю, и двое из которых в сообщении ТАСС даже не названы пофамильно (сказано только, что они армяне) убиты безвинно. И до тех пор пока беспристрастная комиссия не расследует это преступление и беспристрастный гласный суд не докажет их вину, я буду утверждать, что трое армян убиты безвинно и одновременно буду делать все от меня зависящее, чтобы убедить в этом советскую и мировую общественность. Я уверен не только в том, что это убийство — бандитское, зверское, подлое — но это одновременно начало провокации с дальним прицелом. Почему из трех армян поименно назвали только одного Степана Задикяна? Да потому, что он уже отбывал срок за «антисоветскую пропаганду», потому что он член Объединенной Армянской Национальной Партии (ОАНП). Можно не сомневаться, что это сделали, чтобы в будущем использовать его имя в провокациях против ОАНП, против правозащитного движения в СССР.
Декабрьский взрыв в метро и обыски у членов Украинской группы не остались изолированными. Обыски в Литве, в Грузии, усилившиеся слежки, задержания членов Украинской группы при поездках в Москву и к своим членам, проживающим вне Киева, накаляли атмосферу вокруг Хельсинкских групп. Но вот началось и главное.
Утром, 2— го февраля «Литературная газета» напечатала статью КГБистского провокатора А. Агатова-Петрова «Лжецы и фарисеи», острие которой было направлено против А. Гинзбурга. Срочно связался с друзьями. Над Гинзбургом нависла угроза. Весь день встречался с друзьями и иностранными корреспондентами.
Долго говорили с женой о письме А. Петрова. Жена настаивала, чтобы люди, знающие Гинзбурга и его семью, выступили с разоблачением клеветы. Она надеялась, что быстрая реакция может послужить хоть незначительным препятствием на пути к аресту. Я согласился с этим, но из-за позднего времени, нездоровья и сильного утомления пришлось отложить составление письма на завтра. Когда я проснулся утром 3-го, у жены был готов проект. Мы его обговорили подправили и отдали на машинку,