у, как будто для принятия окончательного решения, но сделал только хуже. Шеф побагровел от бешенства и задал своему помощнику ехидный вопрос, поинтересовавшись, кто кому служит, и понимает ли Печерский, что значит разобраться в бумагах и доложить по форме.
Но окончательно их отношения испортились из-за чертовки Надин. Чернышев сразу же кинулся воплощать свою идею в жизнь: он притащил Вано в музыкальный салон своей супруги и познакомил со второй из сестер Чернышевых, а потом потребовал, чтобы помощник присутствовал на всех вечерах. Вот только барышня нахально игнорировала Печерского. Она была подчеркнуто вежлива, но либо вообще не слышала слов Вано, либо отделывалась односложными ответами. Это не укрылось от глаз Чернышева, тот отчитал помощника за тупость и деревенские повадки и с тех пор перестал замечать. Вано даже не сомневался, что не поедет с патроном на коронацию, и тем приятнее оказалось его удивление, когда Чернышев послал за ним и велел собираться в Москву.
– Я сегодня выезжаю, а вы и Костиков отправитесь завтра, – сообщил Чернышев и добавил: – Соберите все свои выписки по военным поселениям, я обещал, что в один из дней отдыха сделаю для государя доклад по этому вопросу.
Печерский пообещал все сделать и откланялся. Какие выписки? У него их отродясь не было. Хорошо, что Чернышев уезжает сегодня, хоть вечер Вано не испортит. Печерский собирался провести его в уже ставшем привычным месте – в борделе Азы Гедоевой. Там он всегда устраивался в маленькой комнатке на верхнем этаже. Ежевечерний ритуал оставался одним и тем же: он доставал из верхнего ящика комода заранее набитую хозяйкой трубку, закуривал ее и уносился в призрачный мир веселья и радости. Аза не беспокоила его, и Печерский отдавался чарам гашиша, а потом задремывал на кушетке. Он просыпался на рассвете, ехал домой переодеваться, а оттуда уже отправлялся на службу. Вано так привык к ежевечерней дозе сладкого дурмана, что уже не мог от него отказаться, и все его мысли сегодня сворачивали на одну дорожку: как бы так устроиться в Москве, чтобы никто не догадался о его тайном пороке.
Он поднялся в облюбованную комнатку и, выдвинув ящик комода, схватил свою трубку, но та оказалась пустой, в ней не было драгоценной набивки, и Вано вдруг понял, что у него затряслись руки.
«Аза, дрянь такая! Она нарочно это сделала, чтобы помучить меня, – проклюнулась отчаянная мысль, и тут же в голову пришло простое решение: – нужно пристрелить мерзкую бабу! Сначала выколотить из нее правду о том, где эта тварь прячет гашиш, забрать его, а потом убить чертовку».
Это обнадежило, и Вано постарался унять панику. Черная пелена спала с его глаз, а дыхание стало выравниваться. Надо немного подождать, Аза должна сюда явиться, и тогда у него будет много гашиша. Он возьмет трубку и весь запас хозяйкиного курева.
– Да где же ее черти носят?! – пробурчал, глядя на часы, Аза уже час как должна была прийти.
Гнев, замешанный на мучительной ломке, огненной волной побежал из-под сердца, и через минуту Вано уже казалось, что его голова вот-вот лопнет. Если он сию минуту не получит гашиш, то станет выть. Господи, да что же делать?!
На его счастье, наконец-то явилась Аза. Лицо ее оказалось до безобразия распухшим и черно-синим, а на губах и под носом подсыхали кровавые болячки. Ее вид так поразил Печерского, что он на мгновение даже забыл о собственных муках и желании убить Азу.
– Что это с тобой? – спросил он.
– Муж вернулся, – коротко буркнула та. Она подошла к дивану, пошарила под ним и вытянула железный ящик с навесным замком. Снятым с шеи ключом она открыла его и, достав пару завернутых в тончайшую бумагу кубиков, набила трубку.
– Бери, – сказала она, – небось, извелся уже весь.
Печерский не пожелал замечать ее колкости, он высек огонь и стал раскуривать долгожданное зелье. Сделав первую затяжку, Вано успокоился и даже сочувственно поинтересовался:
– За что он тебя так?
– А то ты не знаешь? – зло зыркнула на него Аза.
– И что же я должен знать? – благодушно поинтересовался Печерский. Его уже подхватила сладкая волна, и он не хотел портить себе настроение.
– Да так, ничего…
Аза вглядывалась в обрюзгшее лицо своего любовника и думала о том, что потребовал с нее утром муж – предупредить его о приходе Печерского. Как Алан смог догадаться, что именно Вано – отец ее будущего ребенка, она не знала, но факт оставался фактом. Муж заявил, что Печерский дорого заплатит за свои пакости, и теперь она должна была участвовать в этой мести.
Так предупреждать Вано об опасности или нет? Она всегда знала, что он – конченый мерзавец, но девичьи чувства сыграли с ней скверную шутку. Переспала с Вано, а теперь приходилось расплачиваться. Скотина такая! Он, видите ли, ничего не знает…Аза в последний раз оглядела развалившегося на ее диване мужчину и вышла. Она накинула шаль, пряча лицо, натянула поглубже шляпку и поспешила домой. Там она растолкала мужа, тоже спавшего тяжким сном наркомана, и сообщила:
– Ты хотел знать, когда появится Печерский, так вот – он сейчас лежит в моем кабинете, курит гашиш. Так что вы – два сапога пара. Хочешь, можешь идти к нему, и если вы поубиваете друг друга, я буду только рада.
Аза с интересом наблюдала, как муж старается вырваться из пут дурмана. Он попытался открыть глаза и приподнять голову, но сил у него не хватило, с нечленораздельным мычанием Алан опять провалился в забытье.
– Будьте вы оба прокляты!
Она отошла к открытому окну и задумалась. Ее сын еще не родился, а в том, что у нее будет мальчик, Аза не сомневалась. Ей нужно выиграть время. В конце концов, она пока не в том положении, чтобы загадывать далеко вперед, ей бы пережить следующий день и сохранить своего ребенка.
– Я подожду, – пообещала себе Аза. – Они оба никуда не денутся… Сволочи!
С улицы потянуло холодом. Аза поспешила закрыть окно. В соседском домишке горел свет. Свеча на столе освещала медный бок самовара.
«С чего это мальчишка по ночам чаи гоняет? – спросила себя Аза, но тут муж заворочался и замычал во сне, и волна страха смыла все посторонние мысли. – Не дай бог проснется! Наверное, лучше сегодня переночевать с девчонками. На глазах у дочерей Алан драться не будет».
На столе остывал старый медный самовар, принадлежавший еще бабушке Данилы. Дмитрий и Щеглов попивали чай, а их маленький помощник, наевшийся до отвала кровяной колбасы с булками, безмятежно спал на лежанке русской печи.
«Надо бы сменить Афоню», – решил Дмитрий и взобрался по лестнице, ведущей на чердак. Его уставший помощник, чтобы не заснуть, раскачивался на своей шаткой скамеечке под слуховым окном.
– Афанасий, спускайтесь вниз, я вас сменю, – предложил Ордынцев, – вы не спите почти сутки.
– Так и вы тоже, – отмахнулся его помощник, – я поел, это самое главное, так что лучше поспите сами.
Князь понял, что отвлекать Афоню, почуявшего добычу, бесполезно, спустился вниз и предложил к Щеглову:
– Хотя бы вы идите отдыхать, Петр Петрович, нас двоих тут за глаза хватит.
– У меня другое предложение, – отозвался Щеглов. – Скоро сменятся дежурившие ночью квартальные, они должны отчитаться в участке. Приглашаю вас послушать их доклады.
Дмитрий сразу же согласился. Не спеша, они дошли до участка и только успели расположиться в кабинете пристава, как появился первый квартальный, которого они накануне оставили дежурить у публичного дома.
– Ваше высокоблагородие, – отрапортовал он, – тот человек, что вы описали, появился!
– Да ну? – обрадовался капитан. – Давай, Куров, докладывай!
– Все господа разъехались из борделя еще до полуночи, трое их было: все люди в возрасте, один – совсем старик, они в собственных экипажах приезжали. Потом приходили и уходили местные мужички, ну, тех я всех знаю, списочек вот написал, вдруг пригодится. А дальше затишье пошло, все огни в доме погасли, я уж думал, до смены моей ничего больше не случится, как дверь открылась, и сам этот голубчик на крыльце показался. Все, как вы изволили рассказывать: высокий, черный, лицо у него такое широкое, а телом – плотный, даже жирный. Я за ним и отправился. Оказалось, что идти недалече, человек этот тоже на Охте живет – в домике вдовы одной, я ее знаю. Я старушку уже потихоньку поспрашивал о ее жильце, та сказала, что в чине он небольшом, да у важного генерала в помощниках ходит, так что платит исправно.
– Молодец, Куров! – похвалил пристав. – Только не слишком ли ты рискнул? Не предупредит ли твоя старушка своего жильца?
– Я сказал, что с обходом по всем домам хожу, сведения собираю, о том, кто жильцов держит, чтобы дрова на зиму по душам заказать.
Исправник расхохотался:
– Ну, ты и загнул, Куров! Надеюсь, она не ждет, что мы теперь ее дровами бесплатно обеспечивать будем?
– Никак нет! – заметно смутился квартальный.
– Ну, ладно, надо установить наблюдение и за домом Печерского, – распорядился Щеглов, – ты, Куров, дождись Фокина и отведи его на место, пусть стоит до полудня, а там его сменим. Как сделаешь, так сам иди отдыхать.
Квартальный отдал честь и отправился выполнять приказание, а исправник подмигнул Ордынцеву и заметил: – Ну что, ваша светлость, затягивается петелька?
– Хорошо бы, только нам с вами мало выявить их встречу, недостаточно даже четки у Печерского изъять. Если он и есть тот самый шпион, то нам нужны неопровержимые доказательства, и самое главное, мы должны понять, что Печерский успел передать врагу.
Дмитрий замолчал, потому что не решился сказать остальное. Ему только что пришло в голову, что ведь можно пойти еще дальше – можно устроить с хозяевами шпиона свою игру. Пусть думают, что он поставляет им бесценную информацию, а на самом деле…
Восходящее солнце залило кабинет исправника мягким светом. Господи, помоги! Поистине, нынешнее утро сулило им удачу!
Глава 12
Утро принесет ей удачу! Надин не зря поднялась вместе со слугами. Теперь, когда она так блестяще устроила свою собственную судьбу, можно было заняться главным – сколачиванием капитала. Ее жених считался первым богачом страны, к тому же он сам рвался положить свое состояние к ее ногам, но ведь это – так тривиально. Не было в этом никакого азарта, куража не было! То ли дело задумка Надин! Ведь этот план с домами – просто чудо, до чего хорош, а самое главное, – до этого ведь никто не додумался. Надин жаждала собственного успеха, рвалась к нему и сегодня собиралась поставить победную точку – нет жирный восклицательный знак – в своем первом деле. Чуть ли не затемно она вызвала горничную, приказала: