Возможно, он в какой-то степени всегда и был таким: одиноким, нервным, эксцентричным. В Распятии сильно чувствовались и его эмоциональность, и его душевное смятение. И поскольку картина была слишком большой для перевозки, я поразмыслил и пришел к выводу, что она-то на этой злокозненной выставке в Бергамо не окажется.
Как и следовало ожидать, дорога в Монте Сан Джусто оказалась более долгой, медленной и извилистой, чем я рассчитывал. Мы постепенно поднимались над прибрежной равниной, и настроение у меня тоже поднималось. Я хотел увидеть эту картину с тех пор, как лет двадцать назад или больше Майкл Хёрст, историк искусства из института Курто, рассказал мне, какая она замечательная, а потом добавил, как заправский искуситель, что никто никогда до нее не добирается, в такой глуши высоко в горах она запрятана.
В конце концов мы были на месте. И на удивление быстро отыскали маленькую церковь, где она находилась. И церковь была заперта. Какой-то доброжелательный строитель, работавший по соседству, попытался открыть нам дверь, а потом мы увидели на ней табличку. Табличка гласила, что церковь закрыта на неопределенный срок в связи с «сейсмической активностью» в августе и октябре 2016 года. Это разочарование было еще болезненнее предыдущего. Мы провели в Италии всего несколько часов и уже успели потерпеть фиаско с девятью картинами Лотто. Я начал думать, не стоит ли нам прервать нашу десятидневную поездку и вернуться домой.
Второе из упомянутых землетрясений произошло меньше чем за год до нашего приезда, и я не представлял, какие тяжелые последствия оно имело для этой части Марке. Эпицентры обоих землетрясений были по другую сторону Апеннин, в Умбрии, то есть далеко от Лорето, если ехать на машине, но через горы по прямой расстояние между ними небольшое. Мы прошлись по городу и заметили, что, хотя разрушенных зданий не было, многие старинные постройки были укреплены мощными деревянными подпорками. Возможности посмотреть на эту картину Лотто не предвиделось, во всяком случае в ближайшие годы. К тому времени, когда мы добрались в Реканати, где нам предстояло провести ночь, я пришел к убеждению, что наше путешествие в поисках Лотто обречено на провал.
Тем не менее наш отель оказался удобным, а на следующее утро светило солнце. После завтрака мы не спеша дошли до музея и через две минуты стояли перед шедевром. Это были идеальные условия, чтобы смотреть произведения искусства. Мы отдохнули, не чувствовали напряжения и были в галерее одни. В музее Реканати есть несколько работ Лотто, причем две из них удивительно хороши. Я начал думать, что они куда лучше тех, с которыми мы разминулись в Лорето. Одна из них – это алтарный полиптих, написанный, когда художнику было тридцать с небольшим, то есть в 1506–1508 годах.
Как и многие ранние работы Лотто, полиптих несколько напоминает живопись Джованни Беллини, патриарха венецианской школы. Но в этой работе уже проявляются черты собственного стиля Лотто: образы у него тревожные, эмоционально нагруженные, жесты преувеличенно экспрессивные. Святые вокруг Мадонны неспокойны, охвачены движением, щетиной их, кажется, можно уколоться. Этот алтарный полиптих, состоящий из шести живописных панелей в золотых рамах, уходит почти под потолок.
Существует странноватое, но очень красноречивое выражение: «увидеть во плоти» – про созерцание искусства в подлиннике, а не в репродукциях. По отношению к Лотто и вообще к венецианской школе оно особенно справедливо: чтобы оценить эти работы по-настоящему, вам нужно оказаться непосредственно пред оригиналами. Только тогда вы прочувствуете плотскую реальность людей, которые там изображены: глянцевитость их кожи, блеск их глаз, тяжесть тел, текстуру одежды. Это будут физические ощущения, потому что краска – это физическое вещество: слой органических и неорганических пигментов, который отражает свет и, соответственно, принимает другой вид при изменении освещения. Возможность «быть на том самом месте» ничем не заменишь.
Неподалеку от полиптиха висела доска Лотто Преображение Христа (1510–1511) – картина, совершенно не свойственная ему по стилю и, можно сказать, плохая, безусловный провал. В промежутке между созданием этих работ Лотто отправился в Рим, надеясь поработать над одним многообещающим крупным заказом: росписями в апартаментах папы Юлия II. Сначала он в этом преуспел, но потом его оттеснил более светский и утонченный художник – Рафаэль. Преображение – это свидетельство того, как Лотто попытался подражать героической классической манере Рафаэля; возможно, ему также довелось мельком увидеть потолок Сикстинской капеллы. В результате у Лотто получилось нечто негармоничное, неуклюжее, почти уродливое.
Куда лучше Благовещение из соседнего зала, написанное на четверть века позже; к этому времени Лотто «переварил» влияние Рафаэля, обрел эстетическое равновесие и стал удивительно эксцентричным человеком. Картина – почти кинематографический кадр, вы словно попадаете прямо в комнату XVI века и в общество участников священной драмы из Нового Завета. Лотто показал Марию с точки зрения архангела, если можно так выразиться, а она, в свою очередь, смотрит за пределы картины, прямо на нас. На самом деле кажется, что она молится тебе.
В то же время Лотто передает, каким сама Мария видит архангела Гавриила, который написан на среднем плане и, стоя на одном колене, театрально размахивает правой рукой, как итальянец во время оживленной дискуссии в баре. На полу за спиной у Марии от ангела отпрыгивает кошка. Историки искусства не могут решить, что она символизирует – грех или дьявола, но у членов городского совета Реканати таких сомнений нет. Этот маленький зверь стал символом городка.
Вдохновленный нашим успехом, я спросил предупредительных сотрудников за стойкой администрации об еще одной работе Лотто, находящейся в городе Чинголи – на бóльшей высоте, ближе к горам и к зоне землетрясения. Они навели справки и сказали нам, что после катаклизма эту алтарную панель забрали из церкви, где она всегда находилась, и переместили в здание муниципалитета. Там можно на нее посмотреть, но только в субботу после полудня. Поскольку разговор происходил во вторник, казалось, что увидеть картину нам не суждено.
ЛОРЕНЦО ЛОТТО
МАДОННА РОЗАРИЯ
153
Поэтому мы отправились побродить по Реканати и осмотреть палаццо, где прошло грустное детство Джакомо Леопарди, крупнейшего поэта итальянского романтизма. Поблизости от палаццо мы наткнулись на туристическое бюро, и, поскольку итальянская информация о часах работы имеет странную склонность к переменам, мы спросили еще раз о картине Лотто в Чинголи. После пары телефонных звонков сотрудники выяснили, что, если мы туда доберемся и обратимся напрямую в библиотеку, есть вероятность, что нам пойдут навстречу и откроют зал с картиной. Мы решили рискнуть.
Дорога в Чинголи вилась и вилась, уходя вверх. Местные жители любят называть Чинголи «смотровой площадкой Мáрке», поскольку оттуда открывается вид на равнину, на краю которой расположен город-порт Анкона, и, по слухам, в ясную погоду видна Адриатика до самых берегов Хорватии. Выйдя из машины, мы сразу почувствовали, что находимся на склоне Апеннин. Воздух стал прохладнее, с легким запахом древесного дыма. Здесь еще больше старых зданий были укреплены деревянными лесами, на некоторых виднелись внушающие тревогу трещины.
Разумеется, мы тут же заблудились, у нас не получилось найти даже улицу, на которой находится библиотека. К несчастью, мы где-то потеряли наш путеводитель по Марке, возможно расстроившись, что доступ к Распятию был для нас безнадежно закрыт. Вместе с путеводителем мы лишились единственной карты улиц Чинголи: доступа к интернету у нас не было.
Для меня заблудиться – это ненавистное состояние, тяжелое настолько, что я часто вижу во сне, как не могу найти дорогу. Этот ночной кошмар, наряду с кошмаром об опоздании на поезд и на самолет, нередко сбывается в реальности. И особенно часто безжалостно сбывается, когда я ищу церковь или музей, где находится нужное мне произведение искусства.
Однако Чинголи – маленький городок, и вскоре мы случайно вышли на главную площадь. Мы стояли у входа в здание муниципалитета и читали табличку с правилами посещения, когда в дверях появился готовый помочь нам сотрудник и сказал, что сейчас добудет нужный ключ и отведет нас в зал, где выставлена Мадонна. Через какое-то время он вернулся, постучал себе пальцем по лбу и объяснил, что, хотя ключ от зала с Мадонной теперь у него, он случайно запер здание изнутри. Судьба чинила нам препоны.
Мы снова остались ждать. Наконец пришел еще один человек и сообщил, что вскоре автобус привезет сюда группу американских предпринимателей, которым он должен устроить показ этой алтарной панели. Он впустил нас, мы поднялись по ступенькам, и пред нами предстала Мадонна Розария почти тринадцати футов в высоту, прекрасно сохранившаяся, великолепная и очень странная. С учетом обстоятельств то, что мы ее увидели, было для нас почти чудом.
Удивительны на картине не столько сама Мадонна с Младенцем на троне, сколько то, что возвышается над ними: огромный розовый куст под самую раму, на ветвях которого висят пятнадцать маленьких круглых картин в картине. Они написаны на темы пятнадцати тайн, которые делятся на радостные, скорбные и славные; тайны – это события из жизни Христа и Марии, о коих верующим должно размышлять, пока они читают молитвы по четкам – Розарию.
Основное священное действо на этой картине – это вручение даров. Мадонна протягивает четки коленопреклоненному святому Доминику, который находится слева от нее. (По легенде, первые такие нанизанные бусины Богородица оставила этому святому, когда он в 1208 году лежал без сознания после долгого умерщвления плоти, и в Марке их до сих пор часто можно встретить.) Ниже подножия трона Мадонны по обе его стороны стоят на коленях святые, а между ними ангелочек-путто фонтаном пускает на зрителя розовые лепестки – так победитель автогонки мог бы выпустить из горлышка бутылки струю шампанского; другой путто решительным жестом указывает на подпись художника: это тогдашняя самореклама.