о им дополнительную привлекательность. Вот и сейчас произошло то же самое: Элеонора пила чашку за чашкой травяной чай, снисходительно наблюдая, как Антуан усердно прикладывается к бутылке вина – ему хотелось забыться. В конце концов сестра спросила: может, хватит с тебя? Но было слишком поздно, он уже не держался на ногах, и Элеонора решила, что ему лучше остаться ночевать у нее. Она довела брата до дивана, помогла лечь, заботливо укрыла одеялом, шепнула напоследок: «Все-таки ты слегка чокнутый, ей-богу!» – и ушла, пожелав спокойной ночи. Антуан тотчас заснул, а наутро его разбудила племянница, прыгнувшая к нему на диван. Ему почудилось, что он спал всего какую-нибудь минуту, словно этой ночи и вовсе не было.
6
Студенты нового набора показались Антуану более беспокойными, чем прежние. Еще недавно он буквально физически ощущал абсолютную тишину, царившую в аудитории на его лекциях. Ему удавалось полностью овладевать вниманием слушателей, которые благоговейно впитывали каждое его слово. А теперь он постоянно слышал бормотание или шепотки, хотя никак не мог определить, откуда они доносятся. И дело было не только в шуме. Новым студентам прискорбно не хватало терпения. Он видел, как быстро они теряют интерес к лекции, как общаются друг с другом жестами, думают о чем-то постороннем. Временами его это задевало, иногда даже слишком сильно, – он и сам это сознавал.
Господин Патино любил прохаживаться по коридорам в перерывах между лекциями, наблюдая за своей паствой. Ректор был не из категории кабинетных руководителей, а главное, не хотел прослыть чинушей, с которым можно беседовать, только испросив аудиенцию. Он считал себя человечным и современным. И казалось, очень нравился себе таким, как есть. Это было заметно, например, по его волосам[14]. Почти полностью облысев, господин Патино позволял трем жиденьким прядкам, стойко боровшимся с капиллярным геноцидом, свободно разгуливать по просторам своего оголенного черепа. Он не опускался до того, чтобы начесывать их на лоб, как поступают некоторые кокетливые мужчины, желая создать впечатление хотя бы скудной шевелюры, – нет, он беззаботно позволял природе творить свою разрушительную работу. Его уверенность в себе была весьма впечатляющей. Это выражалось также в походке, энергичной и четкой. Он заговорил с Антуаном:
– Ну, как дела? Лекция прошла хорошо?
– Да, прекрасно. А ты заметил, что наши новые студенты менее усидчивы? – спросил Антуан, решив поделиться с ректором этим впечатлением.
– Нет, я ничего такого не наблюдаю.
– Похоже, им все равно, что изучать – искусство или юриспруденцию.
– О, ты же знаешь – с первым курсом всегда так. Те, кто начинает скучать на лекциях, очень скоро отсеиваются. Происходит естественный отбор.
– Да, но они непрерывно шепчутся в аудитории.
– Ну, не переживай ты так. Твои лекции всегда очень интересны, – с улыбкой ободрил его Патино.
– Спасибо на добром слове, – уныло отозвался Антуан.
– Может, у тебя сейчас какие-то проблемы? – осведомился ректор.
– Нет… А почему ты спрашиваешь?
– Просто так… сам не знаю. Учти, ты всегда можешь зайти поговорить, если что…
– Но у меня действительно все в порядке.
– Ну, тем лучше. Ладно, будь здоров…
И Патино бодро зашагал дальше в поисках других собеседников. С минуту Антуан стоял неподвижно. Он уклонился от расспросов о своей личной жизни, но понял, что нужно быть начеку. Под личиной говорливого добряка Патино скрывал свою подлинную сущность грозного диктатора. Он бдительно изучал настроения своих подчиненных и мысленно выстраивал их согласно своей табели о рангах. Это был один из тех улыбчивых руководителей, которых трудно даже заподозрить в том, что они способны принимать жестокие, подчас бесчеловечные решения.
7
Из чисто практических соображений Антуан и Луиза встретились в ресторане, который был им издавна знаком. Нужно сказать, что это была не очень удачная мысль – обедать в том самом месте, где витал призрак их любви, где все дышало их воспоминаниями о прошлом. Антуан пришел первым и долго колебался в выборе стола. Каждый столик отсылал его к какому-нибудь эпизоду их общей истории. Вон за тем, у окна, они отпраздновали свое новоселье. А за этим, рядом с барной стойкой, сидели, расслабляясь после того, как Луиза успешно прошла собеседование и была принята на работу в адвокатскую контору, где работала и по сей день. Но чаще всего они устраивались в одном темном, уединенном углу, где можно было целоваться вдали от нескромных глаз. Антуан шагнул было в ту сторону, но у него сжалось сердце при мысли о том, что больше им целоваться не суждено. В конечном счете он остановился на первом попавшемся столике, прямо посреди зала, в нейтральной зоне.
Луиза вошла и сразу же с улыбкой направилась к Антуану; казалось, ее нежность к нему ничуть не угасла. Он подумал: «А она все такая же красивая – может, даже еще больше похорошела с тех пор, как мы расстались». Нужно было поздороваться, и тут оба на секунду заколебались: поцеловаться? Или не надо? После неловкой паузы она решила обойтись без поцелуя и села. Антуан спросил: «Тебя устраивает этот столик? Или ты предпочитаешь тот… в углу?» В его вопросе крылся намек, может быть и бессознательный. Трудно сказать, уловила ли это Луиза, но она ответила: «Нет-нет, здесь очень удобно, меня вполне устраивает».
За истекшее время ресторан сильно обветшал: видимо, его владелец с трудом сводил концы с концами и каждый месяц отодвигал срок необходимого ремонта. Здешняя кухня не отличалась изысками: в меню были только салаты да фирменный киш[15]. Хозяин хорошо помнил их обоих и подошел со словами: «Ну как, влюбленные голубки, все хорошо?» Наступила короткая пауза, после которой Луиза быстро ответила, стараясь скрыть замешательство: «Да-да, прекрасно. А у вас? Дела идут?» Хозяин состроил трагическую мину и пробормотал, что дела плохи, налоги и бумажная волокита совсем задавили. Но сегодня Антуан и Луиза не испытывали никакого желания вникать в административные проблемы ресторатора. Это в прежние времена они выслушивали его причитания с жалостью, свойственной счастливым людям. А теперь все было совсем иначе. Они разошлись, и у них уже не хватало терпения ободрять его сочувственными кивками и понимающей миной. Наконец хозяин выговорился и принял у них заказ, спросив: «Как обычно?» Луиза, а за ней Антуан сказали «да». В кулинарном плане ничто не изменилось.
Они начали с банальной беседы о погоде, о политике, об общих друзьях. Словно не хотели – а может, попросту боялись – затронуть самое важное. Они ведь давно не разговаривали, и теперь, после такого долгого перерыва, им было трудно возобновить откровенный диалог. Наконец Антуан не вытерпел и признался:
– Я очень рад тебя видеть.
– Я тоже.
– Знаешь, я часто о тебе думаю. Честно говоря, каждый день.
– Да и я… я тоже. Как твои дела в Академии?
– Ну… студенты немного изменились, но в общем все хорошо.
– Что значит – изменились?
– Даже не могу точно сформулировать. Не такие сосредоточенные, что ли… Да ты приходи ко мне на лекцию, и сама убедишься, – с улыбкой предложил он.
– Вообще-то, меня всегда впечатляло твое вдохновение, когда ты выступал перед студентами. Я тебе нечасто это говорила, но у меня каждый раз возникало странное чувство, что существуют два Антуана – тот, кого я хорошо знаю, и другой, способный два часа владеть вниманием аудитории. Ты прямо раздваивался у меня на глазах.
– Ага, значит, ты бросила нас обоих, – не удержавшись, парировал Антуан.
– Я тебя не бросила. Мы же все это подробно обсудили. И ты со мной согласился. Наша совместная жизнь пошла не так, как прежде… Ты действительно считаешь, что это я тебя бросила?
– Не знаю. Просто, когда ты начала сомневаться, что мы можем быть вместе… я как-то растерялся. И покорно плыл по течению, потому что ощущал твою решимость… Скажи, ты осталась бы со мной, если бы я на коленях умолял тебя передумать? Ведь нет? Я же тебя знаю, Луиза. Знаю, как самого себя. Если уж ты принимаешь решение, значит всесторонне обдумала его. И тогда уговаривать тебя бесполезно.
– Ты так хорошо меня изучил?
– Что ж ты хочешь – семилетний опыт совместной жизни. Но знаю ли я тебя теперешнюю… вряд ли. Вот, например, я совершенно не представляю, что ты думаешь в данный момент.
Настала очередь Луизы говорить, объяснять причину этой встречи. Но именно в ту минуту, когда она пыталась сосредоточиться, чтобы связно ответить, вмешался хозяин:
– Эй, друзья, в чем дело? Что происходит? Вы ничего не едите. Вам не нравится?
– Нет-нет… очень вкусно, – пролепетала Луиза.
– Вы, главное, не стесняйтесь, говорите смело, если что не так.
И он, успокоившись, отошел от их стола. Ну почему им взбрело в голову выбрать это заведение для такого серьезного разговора?! Здесь все слишком больно напоминало о прошлом, и вдобавок докучал этот настырный тип, неспособный понять, что нельзя вмешиваться в беседу пары, которая ничего не ест в его ресторане. Ибо тому есть две причины: либо они безумно влюблены друг в друга, либо обсуждают свой разрыв. В обоих случаях им не до еды. Наконец Луиза промолвила – тихо, почти беззвучно:
– Я встретила другого.
– …
– И я не хотела, чтобы ты узнал об этом из чужих уст. Поэтому и предложила прийти сюда и поговорить.
– …
– Антуан…
– И давно ты его встретила?
– Три недели назад. Ну, то есть мы были знакомы и раньше… но у нас все началось примерно три недели назад.
– Луиза, признайся: ты меня бросила из-за него?
– Да нет же, вовсе нет, клянусь! Я тебе не лгала, просто чувствовала, что наши отношения зашли в тупик… Тогда я один-единственный раз согласилась поужинать с ним….
– И кто же этот господин?
– Он адвокат. Несколько месяцев назад он кого-то защищал, а я представляла другую сторону, и мы понравились друг другу. Просто понравились, ничего более.