В погоне за наваждением. Наследники Стива Джобса — страница 2 из 8

Ленч с Биллом Клинтоном

9Затишье перед бурей

Начало июля

Прошла неделя. Поскольку никаких новых всеобщих ночных наваждений не случилось, ажиотаж вокруг них сильно поутих. Конечно, сразу после второго сна публика ждала продолжения «сериала» и была разочарована его отсутствием. Наутро третьего дня сотни тысяч людей названивали друг другу, проверяя, не заспали ли они «третью серию», и успокаивались только тогда, когда выяснялось, что ни Шубина, ни Андреева никто этой ночью во сне не видел. Но радиожурналисты жаждали сенсаций и гадали, кто именно посетит этой ночью Кремль – Сталин, Ельцин или академик Сахаров? Газета «Завтра» пошла еще дальше и напечатала сочиненный анонимным, но всем известным автором взыскательный разговор Сталина с руководящим тандемом. А гениальный Дмитрий Быков молниеносно переложил этот разговор на язвительные стихи, которые бесстрашный Михаил Ефремов бесстрашно прочел по бесстрашному «Эху Москвы».

Однако ни Сталин, ни Сахаров в Кремль не явились, и четвертая ночь сократила число жаждущих ночного наваждения вдвое, а на пятую все или почти все вообще про него забыли. В наше быстротекущее время сенсации случаются каждый день, вытесняя друг друга со скоростью скороговорки теле– и радиоведущих. Правда, по горячим следам разговора Андреева с Шубиным Министерство культуры сообщило, что «намерено с помощью прокуратуры заставить кинотеатры подключаться к единой федеральной системе сведений об электронных кинобилетах». Но благими намерениями легче вымостить дорогу в ад, чем извлечь копейку из карманов кинопрокатчиков. Московский кинофестиваль закончился 2 июля присуждением многочисленных призов, после чего Москва смилостивилась над темной Белоруссией и восстановила подачу ей электроэнергии. В уральском поселке Сагра произошла кровавая драка местных жителей с кавказцами. Юрий Любимов со скандалом покинул свой «Театр на Таганке», а миллиардер Михаил Прохоров без всякого скандала вознамерился возглавить партию «Правое дело» с явным прицелом стать следующим премьер-министром страны. Сергей Собянин сообщил о расширении Москвы больше, чем вдвое, а Счетная палата – о том, что из «Банка Москвы» больше двух миллиардов долларов ушли в офшоры. Кремль послал Михаила Маркелова в Ливию уговаривать Муаммара Каддафи отказаться от власти, Греция катилась к банкротству, а США – к дефолту…

Понятно, что когда одна такая новость наступает на хвост предыдущей, то все, что было до этого, забывается, и даже настоящая сенсация не производит на людей почти никакого впечатления. Кто-то не без основания заметил, что в наше время даже второе пришествие Христа может пройти незамеченным – ну, в лучшем случае какой-нибудь олигарх из любопытства пригласит Его к обеду.

Хотя справедливости ради следует сказать, что те, кому следует – асы компьютерной сферы и Интернета, сотрудники лаборатории Касперского и творцы систем безопасности крупных компаний и банков, а также выдающиеся хакеры движения Апопушош, – не забыли о явлении «троянского червя» гражданам России и продолжали искать его во Всемирной паутине. Но работа эта велась в такой секретности, что у нас нет на этот счет никакой информации.

Поэтому вернемся к майору Станиславу Грущо. При этом мы обязаны честно сказать, что его скоропалительный роман с полковником Ириной Роговой никакого пикантного продолжения не имел. Но не потому, что майор, спохватившись, решил вернуться в лоно супружеской верности – нет, автор не намерен до такой степени идеализировать своего героя. И не потому, что эта «Мюллер в юбке» осталась им недовольна. Наоборот, перефразируя классика советской литературы, следует сказать, что майор Грущо еще мог так переночевать с женщиной, что даже женщина-полковник оставалась им довольна. Просто назавтра после их столь близкого знакомства произошел новый теракт в Дагестане, и Рогова, как начальник Управления антитеррора, тут же вылетела туда в служебную командировку, а оттуда прямым ходом – в Брюссель на очередную конференцию стран Евросоюза по борьбе с международным терроризмом.

А Грущо после дежурства на Васильевской выяснил по телефону, что из-за нехватки запчастей его «жигуль» будет готов не раньше следующей недели, и отправился в спортзал. Ведь еще 29 июня, то есть сразу после чрезвычайного субботнего «совещания в верхах», глава МВД Рашид Нургалиев публично заявил, что переаттестацию, необходимую для продолжения службы в правоохранительных органах, могут не пройти «толстые и пузатые». А еще раньше его первый заместитель Михаил Суходольский сообщил, что каждый полицейский должен отличаться хорошей физической подготовкой и знать приемы дзюдо. Наверно, мы полагаем, из-за того, что первый дзюдоист России без устали колесит по стране и, применяя ручное управление хозяйством, может в любой момент и в любой точке запросить себе в помощь коллег-дзюдоистов.

Так это или нет, мы не знаем, но знаем, что сразу после этих заявлений руководителей МВД все фитнес– центры и спортивные залы Москвы вдруг наполнились полицейскими, которые решили немедленно избавиться от лишнего веса и освоить хотя бы элементарные приемы дзюдо. И хотя наш герой не был ни пузатым, ни жирным, он тоже провел этот вечер в спортзале. А потому, прикатив домой, уснул как младенец.

10Красный Октябрь

– Я, юный обамовец, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь, что буду твердо стоять за дело президента Барака Обамы в его борьбе за создание общества социальной справедливости во всем мире! Буду честно и неуклонно выполнять заветы Хусейна Обамы, отца президента, и буду жить по законам и правилам юных обамовцев. Аллах акбар!

Громко произнеся эту клятву, девятилетний Стивен Купер, рыжий и веснушчатый, как подсолнух, и еще сорок семь третьеклассников Питсбургской городской школы разом опустились на колени. Касаясь пола головой, они поклонились портрету президента и хором зачитали его изречения, отпечатанные под этим портретом:

– «We are no longer a Christian nation… We do not consider ourselves a Christian nation… Islam has always been a part of America's story… USA has been enriched by MuslimAmericans… We will convey our deep appreciation for the Islamic faith which has done so much over the centuries to shape the World…» [1]

– «I know the civilization's debt to Islam. It was Islam that carried the light of learning through so many centuries, paving the way for Europe's renaissance and enlightenment. It was innovation in Muslim communities that developed the order of algebra, a magnetic compass and tools of navigation, our mastery of pens and printing, our understanding of how disease spreads and how it can be healed. Islamic culture gave us majestic arches and soaring spires, timeless poetry and cherished music, elegant calligraphy and places of peaceful contemplation. They have fought in our wars, they have served in our Government, they have stood for civil rights, they have started businesses, they have taught in our Universities, they have excelled in our sports arenas, they won Nobel prizes, built our tallest building, and lit the Olympic torch. When the first Muslim American was recently elected to Congress he took the oath to defend our Constitution using the same Holy Koran. In ancient times and in our times Muslim communities were at the forefront of innovation and education…» [2]

– «One of the points I want to make is that ifyou actually took a number of Muslim Americans we would be one of the largest Muslim countries in the world…» [3]

– Хорошо, молодцы! – сказал детям господин Фатых аль Керим, пятидесятилетний директор школы. Затем, идя вдоль стоявших на коленях подростков, он вручил каждому по зеленой косынке-галстуку, показал, как повязывать его на груди, и назидательно процитировал: – Запомните: «Как повяжешь галстук, береги его, он ведь с нашим знаменем цвета одного!» Какого цвета наше новое американское знамя?

– Зеленого! – хором ответили дети.

– Правильно. Можете встать. А теперь идите домой, потренируйтесь завязывать галстук и обсудите с родителями, какое у вас будет новое мусульманское имя. Завтра мне доложите. Аллах акбар!

Дети, поднявшись с колен, стали расходиться, а Стивен подошел к директору:

– Господин Фатых аль Керим, я уже выбрал имя. Можно, я скажу?

– Ну, говори.

– Я буду Стивен Хусейн. Как президент!

– Молодец! Умница! Завтра принеси письменное согласие родителей. Салам!

– Салам! Обама акбар! – сказал умница Стивен Купер и пошел домой. С тех пор как великий Обама объявил войну ожирению нации, все автобусы, возившие детей в школы, перешли в собственность Новой Народной Гвардии и, перекрашенные в зеленый цвет, возили только обамовских гвардейцев. Поэтому в школу и из школы Стивен и другие ребята шли теперь пешком, сгибаясь под ледяным встречным ветром и стараясь держаться группами хотя бы по пять-шесть человек. Иначе по дороге, на Луизиана-авеню и Потомак-авеню, можно было напороться на банду Кровавого Ахмета или на «Бригаду „Черная месть“». И те и другие были не старше Стивена, но били кастетами и свинчаткой и отнимали все, что было в карманах, даже сандвичи, которые дети носили себе на школьный ленч. Говорят, что когда-то в школах даже кормили и каждый ел, сколько хотел, но, во-первых, это тоже способствовало ожирению, а, во-вторых, компании, снабжавшие школы питанием, были уличены в воровстве и подмене натуральных продуктов самыми дешевыми эрзацами. Великий и мудрый Обама наказал этих воров и отменил бесплатное школьное питание.

Но сегодня, слава Богу… ой, простите, слава Аллаху, Стивен, гордо повязав свой новый зеленый галстук поверх теплого маминого шарфа, застегнул куртку на молнию до самого верха и натянул шапку а-ля рус и теплые варежки. Максимально ускорив шаг (только нос и подбородок подмерзали от ветра), оскальзываясь на оледенелых тротуарах и оглядываясь на три фургона с надписями «ХЛЕБ» (странно: столько машин развозят по городу хлеб, а за хлебом нужно стоять в очередях), Стивен беспрепятственно миновал и Луизиана-авеню, и Потомак-авеню и лишь у новой мечети на Бродвее попал в небольшую каверзную ситуацию. Постоянно, даже зимой сидевший у мечети слепой Селим вдруг повел плечами, стряхнул снег с лежавшей на них мешковины, потом снял свои темные очки, отлепил с правого глаза бельмо и, удивленно глядя своими здоровыми, как оказалось, глазами на зеленый галстук Стивена, радостно обратился к нему по-арабски. Но Стивен еще не знал арабский настолько, чтобы понять высокий стиль поздравления Селима, и сконфуженно развел руками:

– Sorry, sir, I don't understand… [4]

– I see, – сказал Селим и продолжил: – Я вижу, что твой зеленый галстук родной брат моего бельма на глазу. Иди отсюда, белый щенок, и больше не попадайся мне на глаза!

И Селим, налепив бельмо и надев темные очки, с непонятной Стивену злостью стал своими темными пальцами в дырявых перчатках быстро-быстро перебирать костяные четки.

Прибежав домой и сбросив на пол прихожей заснеженный ранец, куртку и шапку с варежками, Стивен с гордостью показал родителям и младшей сестре свой зеленый галстук и радостно объявил, что его приняли в юные обамовцы.

Сестра, конечно, запрыгала и стала кричать «дай, дай поносить!», а мама сказала:

– Сними, пока не испачкал. Вымой руки и садись кушать.

И при этом каким-то упредительным взглядом посмотрела на отца так, что тот ничего не сказал и ушел в гостиную к телевизору. Но Стивен знал, что сказал бы отец, если бы мать его не остановила. Отец называл Обаму диктатором, погубившим Америку. При этом каждый раз, когда отец хотел объяснить детям, почему он так не любит «отца всех народов», мать обрывала его на полуслове:

– Замолчи! Можешь, если хочешь, сам сесть в тюрьму, но детей не трогай! Пусть верят в Обаму, в ислам, в черта лысого, лишь бы были здоровы и на свободе! Ты понял?

Отец скрипел зубами и уходил к телевизору, который с утра до ночи рассказывал о мудрости президента, создавшего наконец в Америке Великое Общество Социальной Справедливости и уничтожившего процветавшую здесь коррупцию богачей и священников, которые беспощадно эксплуатировали замечательный американский народ и одурманивали его церковными догмами.

Теперь по Единому Национальному Телевизионному каналу, заменившему оглупляющее многоканальное коммерческое телевидение, ежедневно показывали репортажи из Белого дома, в котором даже по ночам светились окна Овального кабинета, где денно и нощно президент трудился на благо страны. И каждый вечер страна смотрела исторические фильмы – «Обама в Октябре», «Падение Конгресса», «Броненосец „Потомак“» и «Человек с мечтой». А также биографические – экранизацию книги Барака Обамы «Мечты от моего Отца» и романтическую историю знакомства Барака с его женой в чикагской юридической фирме «Sidley Austin». Фильм рассказывал об их участии в сожжении американского флага, который был символом преступного американского империализма, их юношеской любви и счастливом супружестве в трудные годы нищеты, когда молодой Барак Хусейн бескорыстно трудился социальным работником в самых нищих районах Чикаго.

Бывший профессор истории американской экономики и корреспондент когда-то знаменитого телеканала FOX-News, а ныне счетовод местной типографии имени Заветов Хусейна Обамы, отец Стивена просто сатанел от того, насколько киношная история Великой Обамовской революции отличалась от подлинного государственного переворота, случившегося в Вашингтоне на его глазах. Как-то ночью, когда Стивен проснулся от крайней необходимости пописать и босиком сбегал в туалет, он услышал, как в спальне родителей отец возбужденно рассказывал матери, как это было на самом деле.

– Ты не можешь стать диктатором в богатой стране, – говорил ей отец. – Это нереально. Богатые граждане слишком независимы, чтобы позволить кому-то ими командовать. Поэтому в свой первый срок он довел страну до банкротства. Богатые сбежали в Австралию и увели с собой свои бизнесы, а с ними и налоги, которые они платили. Казна опустела правительство перестало раздавать фуд-стемпы и пособия по безработице и вэлферу. Миллионы тунеядцев, привыкших годами жить на эти пособия, взбунтовались и стали громить магазины и склады. А остальные возопили, прося навести порядок «жесткой рукой». А тем временем Иран закончил создание атомной бомбы, и Израиль, брошенный нами, был вынужден в одиночку уничтожить их ядерный реактор. После чего Иран, Сирия и Египет напали на Израиль, у нас началась серия терактов, и вот тут-то Президент объявил чрезвычайное положение, ввел в Вашингтон свою Новую Народную Гвардию и крейсер «Потомак». А когда конгрессмены примчались в Вашингтон на экстренное заседание, их просто не пустили в здание Конгресса! Понимаешь? Просто не пустили! А тех, кто стал собирать митинги протеста, ночью посадили в самолет и отправили в Австралию. И все – вот и вся революция! Конституции нет, выборов нет, есть Чрезвычайное положение. А для детей в Голливуде сочиняют Великую Американскую революцию, героический штурм Капитолия матросами революционного «Потомака» и новое евангелие «Обама в Октябре»! Но что самое ужасное – страну наводнили имамы, которые вдалбливают нашим детям то, что Обаме в детстве вдолбили в Индонезии. «Ислам является частью американской истории!» Конечно, является – исламские экстремисты терроризируют нас с 1800 года, с ними еще Джефферсон воевал, и они еще тогда захватывали наши корабли и торговали нашими матросами, как рабами! Нет, я не отдам им Стива – хоть ты меня режь, не отдам!

– Тихо, он, кажется, проснулся, – сказала мать, и Стивен крепко зажмурил глаза на случай, если мама придет в детскую проверить его и сестру.

Так он и уснул в ту ночь, точно зная, что ему вовсе не приснился этот разговор отца с матерью, и еще зная, что по ночам, когда соседи спят, отец, закрывшись в кладовке, слушает по радио «Голос Исландии» и «Архангельскую волну». Вообще-то все радиоприемники и компьютеры были у населения изъяты сразу после Великой Обамовской революции. Но где-то в бейсменте отец отыскал дедушкин ламповый «Грюндиг», починил его и по ночам, вернувшись из хлебной очереди, тайно ловил Исландию и Беломорию – единственные европейские страны, не оккупированные Арабским халифатом из-за их слишком холодного климата. Мама, конечно, ужасно боится, что через тонкие стены соседи могут услышать эти «вражеские голоса», но отец успокаивает ее – ведь он слушает свое радио только в наушниках, к соседям не проникает ни звука!

Тут следует сказать, что еще десять лет назад, то есть до Обамовской революции и рождения Стивена, никаких соседей у его родителей не было. Весь дом – большой, двухэтажный, с гаражом на две машины, крытой верандой, обжитым пятикомнатным полуподвалом-бейсментом, трехкомнатной мансардой, двумя балконами и двором с плавательным бассейном и яблоневым садом – целиком принадлежал отцу Стивена, а до того – его отцу, тоже профессору, и его деду – основателю Питсбургского университета. Но в Обществе Социальной Справедливости семья из четырех человек не может занимать столько места, когда другие семьи ютятся в крохотных социальных квартирах по Восьмой программе. По решению Районного Коммунального Совета дом был разделен перегородками на шесть частей, и в него вселилось пять многодетных семей, а семейству Куперов досталась половина бейсмента – слава Богу, со своим отдельным входом. Конечно, чтобы вселившиеся дети и те, которым еще предстояло родиться, не утонули в бассейне, его тотчас засыпали каким-то мусором. А когда спустя год в стране ввели продовольственные и хлебные карточки, соседи вырубили сад, чтобы, разделив двор на шесть огородов, выращивать огурцы и картошку. Но оказалось, что ни огурцы, ни картошка сами по себе не растут, а требуют удобрений, регулярного полива, прополки сорняков и охраны от мелких зверей, жуков и голодных соседей. Всего этого новые обитатели дома, привыкшие жить на обильные пособия и фуд– стемпы, обеспечить картошке и огурцам не могли, и двор вскоре зарос сорняками, крапивой и диким кустарником. Но золотая Стивена мама и этому не огорчалась, а стригла ножницами крапиву и варила из нее вкуснейший борщ…

Вот и сегодня, похлебав за обедом борща из крапивы, еще с лета замороженной в морозильнике, Стивен снова тепло оделся и, прихватив с собой хлебную карточку, пять долларов и учебник арабского, убежал в «Red Lion» занимать очередь за хлебом. Это была его домашняя обязанность – до восьми вечера держать, записав свой номер на руке, очередь за хлебом. А в восемь его, уже окоченевшего от мороза, сменял отец, который стоял в очереди до победного конца – часов до трех ночи или даже пяти утра, когда появлялся хлебный фургон. Очередь приходила в крайнее возбуждение, затевалась новая перекличка, и номера на руках у людей сверялись с записью в тетради, которую вели самые горластые активисты. Только потом, когда выяснялось, что хлеба сегодня привезли пятьсот буханок и его хватит на всех, очередь как-то успокаивалась, делилась на десятки и так, по десяткам, входила в теплый магазин. В магазине вкусно пахло свежим хлебом, который грузчики заносили на деревянных лотках. Но долго наслаждаться этим запахом никто не мог, продавщица кричала: «Быстрей! Вашу карточку!», отрывала сегодняшний купон, получала пять долларов и совала вам в руки еще теплую и вкусную буханку.

Иногда – правда, очень редко, – когда хлеб привозили до восьми вечера, Стивен, стоявший всегда в одной из первых десяток, получал этот хлеб сам, и не было в его девятилетней жизни более приятного, волнительного и даже счастливого момента! Вот и сейчас, сунув буханку под куртку, грея ее своим теплом (или сам греясь от ее тепла), он изо всех сил припустил домой, дыша прекрасным хлебным запахом и гордясь тем, что устоял от соблазна отломить от буханки горбушку и съесть ее прямо в магазине. Страшась только одного – встретить по дороге нищих или бомжей, он влетел, запыхавшись, в дом и с торжеством победителя протянул эту буханку матери и отцу, уже одетому для выхода.

– Как? – удивился отец. – Так рано сегодня привезли?

Он всегда удивлялся, когда у «этих» что-то все-таки получалось вовремя и без брака.

А Стив решил нажиться на своем триумфе и сказал:

– Пап, меня приняли в обамовцы, и мне нужно выбрать мусульманское имя. Пожалуйста, напиши в школу записку, что ты согласен, чтобы я стал Хусейном.

– Ке-ем?! – возмутился отец. – Только через мой труп! – И повернулся к матери: – Ты видишь, что они делают! Может, они и меня заставят намаз совершать?!

– Тихо, – сказала мать. – Соседи не спят.

– Да плевать я хотел! – Отец снял пальто, швырнул его в сердцах на вешалку и повернулся к Стиву: – Нет! Наша фамилия Купер, понимаешь? Мы в Америке двести лет! Твой прапрадядя – Фенимор Купер! Ты понимаешь, что это значит?

– Тихо, – снова сказала мать. – Перестань кричать. Ребенок не виноват в том, что ты, племянник Фенимора Купера, голосовал за Обаму.

Отец аж онемел от этого выпада.

С трудом восстановив дыхание, он хлопнул дверью и ушел в кладовку к своему «Грюндигу».

А мама погладила Стива по голове и сказала:

– Не плачь, сынок. Все будет хорошо. Я напишу записку в школу.

Стив вытер слезы и ушел в детскую писать стихи про Обаму. Он еще с утра знал, что отец ни за что не согласится на его второе мусульманское имя, и решил своими патриотическими стихами компенсировать отсутствие отцовской подписи на записке. Но в очереди за хлебом, когда вокруг толпа, шум и толкотня, невозможно сочинять стихи. Зато теперь, когда сестра уже спит, отец сидит в наушниках в кладовке, а мама моет посуду, стихи рождались сами собой:

Бараку Обаме письмо я написал:

– Президент Обама, главный комиссар!

В юные обамовцы приняли меня,

Станет моя клятва крепкой, как броня!

Если террористы нападут на нас,

То у нашей армии есть теперь запас!

Я стреляю метко – ты увидишь сам,

Когда стрелять прикажешь

По любым врагам!

Президент Обама, когда начнется бой,

Пусть меня назначат в отряд передовой!

Еще раз перечитав эти стихи, Стивен остался очень доволен собой и уснул, думая о том, какой замечательный подарок он сочинил великому Обаме. Дети, как известно, рождаются для радости и умеют радоваться и смеяться в любых условиях, даже в концлагере. Вот и Стив, живя в семье непримиримого профессора-диссидента, каким-то странным образом сочетал в себе и знания отца о реальной истории возникновения Обамовской диктатуры, и веру в величие и мудрость Вождя всех времен и народов.

Утром в школе господин Фатых аль Керим повертел в руках записку матери Стивена и сказал:

– А отец почему не расписался?

Стивен не умел врать, но умел лукавить. Он сказал:

– Он руку ожег, когда газ включал. Зато я вот какие стихи написал!

Господин Фатых аль Керим прочел стихи, и стихи ему понравились.

– Хорошие стихи. Где-то я слышал такие же. Кажется, когда в Москве учился. Но отцу твоему я все равно позвоню.

– Нет! Не нужно! – испугался Стивен. И, поняв, что своим испугом выдал отца, постарался исправить эту ошибку: – Он это… он не сможет трубку держать. У него ожог.

– Он что, обе руки сжег? – усмехнулся директор. – Ладно, иди на урок…

И следующей же ночью, в 03.45, темный фургон с надписью «ХЛЕБ» подъехал к дому Куперов, трое гвардейцев в кожаных куртках и крагах вышли из машины, вежливо постучали в дверь полуподвала-бейсмента, показали заспанному отцу ордер на его арест, бегло осмотрели квартиру и нашли «Грюндиг». Этого оказалось достаточно, чтобы они увезли в своем «хлебном» фургоне не только отца с его «Грюндигом», но и мать.

А за Стивеном и его младшей сестрой приехали утром. Их отправили в социальный приют для детей врагов народа.

11Решение майора Грущо

Пятница, 8 июля

Грущо проснулся среди ночи в холодном поту, цепко держа в уме подробности своего нового ужасного сна. Какой кошмар! Это писец!

Он нашарил на тумбочке свой мобильник, в панике поспешно нашел в нем забитый Катей телефон ее американской подруги Лизы Коган и нажал команду «вызвать».

– Алло! – почти сразу отозвалась трубка игривым женским голосом, смешанным с громкой танцевальной музыкой и веселым шумом мужских и женских голосов.

Грущо напрягся, но, слава Богу, довольно быстро сообразил, что если в Москве сейчас три часа ночи, то в Нью-Йорке (или где там эта Лиза находится) всего-навсего семь вечера.

– Алло! Слушаю! – сказала трубка.

– Лиза, здравствуйте! А можно Катю?

– Алло! Я вас не слышу! Громче! – крикнула трубка.

– Катю! Катю, пожалуйста! – крикнул Грущо, уже понимая, что если они там танцуют, то позвонил он совершенно зря. И услышал:

– Катя, это тебя. Кажется, твой, из Москвы…

А потом Катин голос:

– Да, я слушаю. Это ты, Стас?

– Я, я! – нервно сказал Грущо. – Ты можешь выйти из этого бардака?

– Почему «бардака»? – обиделась Катя. – У Лизы день рождения, мы отмечаем в русском ресторане. А ты ее, конечно, не поздравил?

– Ладно, потом поздравлю. Слушай меня! Срочно забери Андрея из лагеря! И этого, второго, как его, Виктора.

– С чего это я буду их забирать? У них еще две недели!

– Я сказал, срочно забери! Сегодня!

– Стас, не выдумывай! Что с тобой? Там прекрасный лагерь!

Блин! Грущо в сердцах дал отбой – не мог же он по телефону сказать ей, что это его дед полковник Станислав Грущо, половину боевых друзей которого в 49-м отправили в ГУЛАГ якобы за подготовку убийства Сталина, ночами слушал по трофейному «Грюндигу» «Голос Америки» и «Немецкую волну» и называл Сталина «папашкой» и «диктатором». И это его бабушка кричала деду: «Молчи! Если хочешь сесть в тюрьму, иди и садись! А при детях не смей о нем говорить!» И это он, майор Грущо, рассказывал Андрею про хлебные фургоны, в которых при Сталине возили арестантов, и про то, как в детстве его отец стоял в ночных очередях за хлебом, химическим карандашом писал на руке свой номер, получал по карточке буханку хлеба и бежал с ней домой по двадцатиградусному морозу…

А Андрюха, стервец, все запомнил и засунул в этот американский сон! Как он смог это сделать, да еще находясь в летнем американском лагере, – уже не важно! А важно, что это уже не шутки вроде похорон с гробами старых фильмов и придурочным покушением на Шубина. Это поклеп на американского президента! Если ЦРУ – или кто там у них этим занимается? – выйдет на Андрея, как на автора этого сна, то всё, писец, Андрея у них не вырвешь ни за какие бабки и никакими нотами протеста! Но что же делать? Что делать? Катя, блин, научила сына английскому, а теперь ему, Грущо, эту кашу расхлебывать! Но сейчас некогда ее винить, сейчас нужно сына спасать…

Спокойно! О том, что Андрей и его подельник Виктор – создатели этого сна, знает пока только он один. К завтрашнему утру, может быть, узнает и Катя – если она сегодня заглянет до ночи в Интернет. И тогда она тоже сообразит, откуда ноги растут у двух предыдущих киношных снов. Во-первых, у этого Виктора мать – киношница, работала гримершей на «Мосфильме», а теперь пашет на телевидении. А во-вторых, по пригласительным билетам Матвея Бережных Андрей постоянно ходил в Дом кино на детские фильмы и там, конечно, тоже наслушался разговоров о ситуации в российском кино. Это взрослые думают, что дети не вникают в их взрослые беседы и споры. А дети, наоборот, уши вытягивают к таким разговорам, впитывают их как губки, а потом обсуждают между собой. И кабинет Грущо в Тишинском райотделе тоже не случайно попал во второй сон – Андрей сто раз в нем бывал…

Конечно, Катя не дура, но даже если она все поймет и сообразит, то втихую забрать сына и его дружка из лагеря, поменять билеты и срочно вывезти их обоих из США – нет, на это ее не хватит. И значит, он должен лететь! Лететь в Америку – другого выхода нет. Но как ему, майору российской полиции, получить американскую визу, да еще срочно, сегодня?

Грущо снова взял свой мобильник и нажал «вызвать» последний набранный номер. А когда Лиза, тронутая его поздравлением, передала трубку Кате, сказал категорическим тоном:

– Кать, слушай меня и не задавай вопросов, хорошо?

– А в чем дело? – нетерпеливо ответила Катя, и Грущо, слыша музыку, вдруг подумал, что она там, наверно, танцует сейчас с каким-нибудь Рабиновичем. Но вслух он сказал:

– Катюн! Ты знаешь меня пятнадцать лет, и я тебя никогда ни о чем не просил. Но то, что я сейчас скажу, очень важно, очень!

– Ну, говори уже! – снова нетерпеливо сказала Катя. – Что ты хочешь? Чтобы я забрала Андрея из лагеря? Но это глупо!

– Нет, я хочу, чтобы ты срочно, сейчас послала мне телеграмму: «Тетя Роза при смерти. Срочно вылетай». Срочную телеграмму, «молнию»!

– Какая тетя Роза?! – возмутилась Катя. – Ты что, пьяный?

– Только не бросай трубку! Я абсолютно трезвый. И мне нужна эта телеграмма. Очень нужна!

– Ты хочешь прилететь в Америку? К нам? – насторожилась Катя.

– Я же тебя просил не задавать вопросов. Зайди сегодня в Интернет и к утру ты сама все поймешь. Но телеграмму пошли сегодня, сейчас. – И он смягчил голос: – Я прошу тебя! Пожалуйста!

– Ну хорошо… – дрогнула Катя. – Я, правда, не знаю, как здесь посылают телеграммы. Сейчас у Лизы спрошу…

Телеграмму принесли в 8.20 утра. В 9.00 Грущо был на Калужской у директора агентства «Пони-экспресс», через которое только и можно теперь оформить американскую визу. Тетя Роза оказалась его, майора Грущо, единственной теткой, женой его дяди, у которой он якобы рос, когда родители служили на Севере. Но эта легенда мало чем помогла Грущо. Это раньше нужно было сутками стоять в огромных очередях у Американского посольства, рисовать, как когда-то в очереди за хлебом, на руке свой номер, отмечаться в перекличках, а потом, попав наконец в посольство, объяснять консулу, кто такая твоя бесценная тетя Роза и почему ты должен срочно, немедленно лететь к ней. Но теперь американцы избавились от этой неизбывно страждущей толпы под окнами их посольства. Теперь все упростилось, визы стали бизнесом частного агентства «Пони-экспресс», и директор, равнодушно поглядев на телеграмму и ментовское удостоверение Грущо, сказал:

– Это уже не работает. Оформление визы в посольстве – 4300 рублей. Вот форма DS-160, заполните в коридоре. И ждите, когда вас вызовут в посольство на собеседование.

– Я не могу ждать! Я должен завтра вылететь. У меня там тетя…

– У всех там тети! – отмахнулся директор. – Езжайте в посольство и там договаривайтесь.

Упав духом и уже без всякой надежды на успех, Грущо все-таки поехал на Новинский бульвар в Американское посольство. Но именно там его ментовская форма и удостоверение майора полиции произвели свое волшебное действие. Во-первых, ментово-гэбэшные офицеры – охранники посольства тут же, без всякой очереди пропустили его в консульский отдел. А во-вторых, при виде офицера российской полиции юный клерк, дежуривший за пуленепробиваемым стеклом консульского окошка, тут же убежал куда-то в глубину офиса, и почти тотчас оттуда вышел к Грущо сам консул.

– Слушаю вас.

Грущо протянул ему телеграмму.

– Мне нужно завтра вылететь в Нью-Йорк.

Бегло глянув на телеграмму и, возможно, даже не прочитав ее, высокий сорокалетний консул поднял глаза на Грущо и долго, с каким-то особым значением во взгляде смотрел майору в глаза. Никто не может, конечно, поручиться за точное содержание этого взгляда, но Грущо почему-то подумал, что консул телепатически спрашивает в упор – а не хочет ли майор российской полиции вообще остаться в США? Но, скосив глаза на своего юного помощника, консул воздержался от дальнейших вопросов и коротко распорядился:

– Give him a visa. For two weeks [5].

И уже через полчаса Грущо вышел из посольства с американской визой в паспорте и тут же, забрав в «Славянском нефтяном банке» все свои сбережения на «черный день», буквально выхватил в кассе «Аэрофлота» последний билет на завтрашний рейс в Нью-Йорк.

А второй раз телеграмма про тетю Розу помогла с оформлением внеочередного недельного отпуска. И в 12.25, когда Грущо, уже мокрый от удушающей июльской жары, вышел со своей месячной зарплатой из Московского городского управления МВД и сел в свой раскаленный служебный «форд», раздался телефонный звонок. Конечно, это была Катя. И голос у нее был убитый, как с того света.

– Стас, это я…

– Ты видела сон?

– Да, только что. Я в ужасе.

– Молчи. Я завтра вылетаю.

– Я не доживу до завтра. Как он мог?!

– Молчи, я тебе сказал! Я завтра вылетаю. Как я вас найду?

– Мы с Лизой тебя встретим. Скажи номер рейса.

– Это «Аэрофлот», рейс 311, прилетает в Нью-Йорк в 17.20.

– Ужас! Я боюсь, Стас!

– Молчи! Главное – молчи! Ни твоей Лизе, ни вообще никому ни слова! Ты понимаешь?

– Да… – И Катя всхлипнула. – Я… я даже боюсь подумать, что здесь утром будет…

– Не плачь. Что будет, то будет. Главное – ты молчи, и всё.

– Боже мой! Откуда он все это знает? Про Америку…

– Молчи, я сказал! – повысил голос Грущо.

– Я молчу, молчу. Прилетай скорей…

12Сенсация

Америка просыпается рано. А в это пятничное утро 8 июля 2011 года она вообще проснулась чуть свет. Но не потому, что на мысе Канаверал в 03.13 ночи молния ударила у стартового стола космического шаттла «Атлантис», последний запуск которого должен был состояться именно в этот день. И не потому, что в 04.12 в штате Мичиган 34-летний уголовник Родрик Данцлер застрелил семерых, ранил двоих и еще двоих взял в заложники. И не потому, что в 05.01 в штате Техас за убийство 16-летней девочки казнили 38-летнего мексиканца, хотя за него вступался и просил отложить его казнь сам президент Обама.

В это утро Америка проснулась чуть свет, а то и раньше рассвета, от вещего сна, который мистическим образом или в результате массового внушения посмотрела этой ночью вся страна. Конечно, все радиостанции и телеканалы стали наперебой обсуждать эту сенсацию. Кто-то из журналистов тут же вспомнил, что нечто подобное неделю назад пережила Россия, но там во сне, внушенном русским через Рунет, речь шла о малозначительной костюмированной демонстрации и бутафорском покушении на одного из русских оскаровских лауреатов. А тут дело куда серьезнее, тут предсказание государственного переворота и установления диктатуры в октябре следующего года, буквально за месяц до президентских выборов! Демократы, конечно, тут же обвинили в этом республиканцев и главным образом экстремистов Tea-party, которые «готовы любым способом очернить президента, даже приписать ему подготовку переворота, лишь бы убрать его из Белого дома». Более осторожные логично предположили, что поскольку первые два сна были созданы по– русски и только третий на двух языках – русском и английском, – то скорее всего это дело рук каких-нибудь русских эмигрантов, которых в Америке уже почти два миллиона! Причем все они, конечно, за республиканцев и консерваторов. И только знаменитые радио и тележурналисты Лим Рашбо, Ген Шоннеди, Берт Глен и Лео Маркин, автор бестселлера «Новая Тирания», яростно кричали в свои микрофоны о том, что наконец нашелся или нашлись смельчаки, которые показали Америке то, о чем все давно знали, но боялись сказать. При этом Берт Глен, которого за его антиобамовские и антисоросские передачи так допекли угрозами, что он нанял себе круглосуточную охрану стоимостью в миллион долларов в год, – этот Берт Глен прямо по радио сказал на всю страну:

– Гениальный смельчак и создатель этого сна! Я прошу тебя: немедленно сматывайся из страны! Если ты еврей, беги в Израиль! Если русский, беги в Россию! А если и нееврей, и нерусский, то беги в Белоруссию! Иначе завтра или максимум послезавтра они тебя найдут! Если они нашли Бен Ладена в Пакистане, то уж в Америке они найдут любого! Я проконсультировался со своей службой безопасности, они считают, что у тебя есть сутки, чтобы свалить из этой страны. А если ты не сделаешь этого, то вот тебе их совет: выключи телефон, выбрось свой мобильник, отключи Интернет и выбрось свой компьютер и все флэшки и DVD-диски! Стань невидимым и неконтактным! И запомни: сегодня я кладу для тебя в золото сто тысяч долларов. Если Америка избежит того ужаса, о котором ты предупредил нас сегодня ночью, то при новом президенте мы с тобой встретимся, и я вручу тебе эти деньги. Stay good, be safe и – благослови тебя Господь!

Но в Белом доме и в Госдепе рассудили иначе.

На запрос помощника президента руководители компьютерной безопасности ЦРУ и ФБР доложили, что уж если их лаборатории, потратив несколько лет и миллионы долларов, еще не создали «троянского червя» с эффектом Total Delusion (Тотальное Наваждение), то и никакие гениальные эмигранты-одиночки, о которых разглагольствуют по радио Лим Рашбо, Ген Шоннеди, Берт Глен и Лео Маркин, не в состоянии ни создать незримый спам, ни упаковать в него такой гигантский объем цифровой информации, который требуется для создания этого провокационного сна. И уж тем более – для его бесследного проникновения через все фильтры компьютерной безопасности ведущих интернет-провайдеров страны и мира. Зато ЦРУ располагает достоверной информацией, что решением таких задач в России уже шесть лет занимаются восемь институтов и три суперсекретные лаборатории. Они потратили десятки миллионов долларов на эту работу и, как очевидно, добились результатов! При этом тот первый так называемый «русский сон» про похороны российского кинематографа – это только проба, прикрытие и отмазка КГБ – ФСБ, а их главная операция – вот она, началась: с помощью ночных интервенций в умы и настроения американских граждан спровоцировать досрочное устранение от власти президента Барака Обаму. Ведь как раз вчера в Конгрессе на заседании Комитета по международным отношениям конгрессмены решили поддержать законопроект о замораживании счетов и запрете на въезд в США российских чиновников, «ответственных за внесудебные убийства, пытки и иные грубые нарушения прав человека».

И вот вам, пожалуйста, ответ Кремля.

Мало того что Москва критикует участие США в бомбежках Ливии и блокирует установление ПРО в Европе, так теперь русские самым наглым образом совершили психическое вторжение в умы американских граждан! Больше того! Почему-то именно сегодня, 8 июля 2011 года, в один день с этой ночной провокацией, газета The Daily Telegraph опубликовала документы, согласно которым Обама-старший, отец 44-го президента страны, планировал отдать своего еще не родившегося сына в детский дом! Да, весной 1961 года в беседе с сотрудниками иммиграционной службы Обама-старший, 24-летний студент Гавайского университета, «ведущий разгульный образ жизни», заявил, что не живет с забеременевшей от него американкой Энн Данхэм, и обещал, что отдаст новорожденного на усыновление. «Архивные документы называют Обаму-старшего „скользким типом“… – сообщила газета. – В конце концов ему было отказано в продлении въездной визы, а нынешнего президента США воспитали его мать и отчим, а также бабушка и дедушка со стороны матери. В 1982 году, когда мальчику исполнилось 11 лет, пришло известие, что его родной отец погиб в ДТП».

Эта публикация и грубая ночная провокация, которой уже присвоено кодовое название TND-7/8 (Total Night Delusion on July 8[6]), вызвали резкое снижение популярности президента. И посему Центральное разведывательное управление и Федеральное бюро расследований получили задание срочно и любой ценой добыть или выкрасть у русских секрет этого нового психологического оружия.

13Еще один герой

Мэтью Дабл-Ю Гросс, специальный агент Нью-Йоркского бюро ФБР, даже внешне был уникальной личностью. Он был абсолютно лысый, с головой, вытянутой как цифра 0, словно при рождении его клещами вынимали из материнского лона. Просто один к одному знаменитый французский писатель Бернар Вербер, автор «Дня муравья» и «Энциклопедии Относительного и Абсолютного знания».

При этом не знаю, как у Вербера, а у Гросса была феноменальная фотографическая память, и потому рано утром 8 июля 2011 года, еще даже не получив официального приказа заняться делом TND-7/8, Гросс подробнейше записал свой сон. И только потом, включив радио, получил от радиокомментаторов подтверждение своей собственной догадке, что создатель или создатели этого сна, конечно, русские. Основанием для такой версии был не только тот факт, что два первых сна были посвящены похоронам русского кино и покушению на русского режиссера. Нет, достаточно хотя бы бегло проанализировать новый, американский сон, как приметы русского авторства его создателя просто бросаются в глаза. Во-первых, клятва «юного обамовца» – явная калька с клятвы советских пионеров прошлого века! Во-вторых, все эти подробности с хлебными автофургонами, в которых перевозят арестантов, эта карточная система и ночные хлебные очереди – тоже из быта России сталинских времен. В-третьих, названия фильмов «Обама в Октябре», «Броненосец „Потомак“», «Человек с мечтой» и «Падение Конгресса» – просто перефраз знаменитых русских фильмов «Ленин в Октябре», «Броненосец „Потемкин“», «Человек с ружьем» и «Падение Берлина». И наконец, стихи этого мальчика Стивена Купера «Бараку Обаме письмо я написал» – если не прямой плагиат, то подражание стихам «Климу Ворошилову письмо я написал: Товарищ Ворошилов, народный комиссар…» детского поэта Лейба Квитко, расстрелянного Сталиным в 1952 году вместе с еще дюжиной еврейских поэтов и писателей. Да и сама фамилия этого мальчика, и его так называемое родство с Фенимором Купером тоже явно русского происхождения – это в России Фенимор Купер самый, после Марка Твена, популярный детский американский писатель, а в Америке – ну кто сегодня в Америке читает этого Купера? Его даже нет в школьной программе…

Собственно, обо всем этом и говорит американцам создатель этого сна – мол, Америку ждет сталинизм исламского розлива.

Но сотрудники ФБР не состоят ни в каких политических партиях и не имеют права на политические пристрастия. TND-7/8 – это в первую очередь насильственное вторжение в личную жизнь американских граждан. А во-вторых, если этот сон изобретен не русскими эмигрантами на Брайтон-Бич или в Силиконовой долине, а в Москве, – это иностранное вмешательство во внутренние дела американского государства. И потому в 08.00, когда Мэтью Гросс на своем «форде» (как патриот Америки, он ездит только на американских машинах) заехал в подземный паркинг рядом с Федерал-плаза в Нью-Йорке и поднялся в офис ФБР на 28-м этаже небоскреба Emigration & Naturalization, где его уже ждал Билл Корни, шеф Нью-Йоркского бюро ФБР.

– Ты, конечно, видел этот гребаный сон, – не столько спросил, сколько сказал Билл.

– Я его даже записал.

– На видео?! – изумился Билл.

– Нет, конечно. Словами на своем компе. Но подробно.

– Замечательно! Вот ты этим и займешься. Все отложи, займись только этим. Если нам удастся доказать, что этот сон сделан в Москве, а не на Брайтоне, то мы это дело сбагрим в ЦРУ.

– А если не докажем?

– То придется тебе это дерьмо разгребать, больше некому.

Тут нужно сказать, что за двадцать два года службы в ФБР, то есть с момента окончания славянского факультета Монтерейского института переводчиков, Мэтью Гросс не знал проколов в своей работе. А ее было много! Ведь вместе с потоком русских эмигрантов в Америку прикатили уголовники самых разных категорий – от настоящих бандитов до высокообразованных аферистов. Бандиты вымогали деньги у первых русских бизнесменов, а аферисты привезли с собой невиданные в Америке новшества – они разводили бензин и регистрировали однодневные фирмы-«ромашки» для ухода от налогов на продажу привезенной из России нефти. Они создали фиктивные передвижные амбулатории, которые якобы делали медицинские анализы десяткам тысяч русских эмигрантов, и выставляли за это счета страховым компаниям, получая с них миллионы долларов. И они наводнили ювелирные магазины 49-й стрит в Нью-Йорке поддельными алмазами и бриллиантами, которые невозможно отличить от настоящих. Но все это прекращалось и заканчивалось арестами, когда этим начинал заниматься въедливый, методичный и не знающий отдыха Мэтью Гросс. Его феноменальная память позволила ему так отшлифовать свой русский язык и так виртуозно овладеть всеми русскими сленгами и ново– речью, что он легко сходил за своего в любых русских компаниях. И только один раз за всю свою карьеру Гросс попал впросак.

Это было в ноябре 2002 года, сразу после знаменитого захвата чеченскими террористами московского театра «Норд-Ост». Тогда, после штурма этого театра русскими «альфовцами» и гибелью там 130 заложников, германский Фонд Аденауэра провел закрытую трехстороннюю русско-немецко-американскую встречу экспертов по борьбе с международным терроризмом. В Москве, в отеле «Балчуг-Кемпински», за круглым столом собрались ровно двадцать русских, американских и немецких генералов и высших офицеров. И первый день этой встречи был целиком посвящен поиску точного определения термина «терроризм». Все высказывались на эту тему и предлагали свои формулировки, в том числе Мэтью Гросс. А в перерыве единственная русская женщина, сидевшая за столом по правую руку от Гросса, вдруг сказала ему:

– У вас неплохой русский. Монтерейская школа.

– С чего вы взяли? – спросил Гросс.

– Ну, у вас же бакинский акцент.

– Какой?! – изумился Гросс.

– Бакинский. В восьмидесятые и девяностые годы в Монтерейском институте переводчиков деканом славянского факультета был Семен Шегельман, эмигрант из Баку. И у вас его произношение.

Гросс смутился, уязвленный до глубины души. И только много позже догадался, что эта русская гэбэшница в штатском его просто развела. Конечно, еще тогда, в восьмидесятые и девяностые годы, в КГБ знали, кто преподает русский в главном лингвистическом центре ЦРУ – точно так же, как в ЦРУ хорошо знали, кто преподает английский в подмосковной школе ГРУ и КГБ.

Но что, кроме указания на русское авторство этого TND-7/8, дает его лингвистический анализ? Вот если бы можно было с помощью этого анализа доказать, как и поручил ему Билл Корни, что этот сон сфабрикован в Москве… Но ни одного доказательства этой версии Мэтью Гросс в содержании сна не обнаружил. Больше того, все аллюзии со сталинским временем говорят, что автор этого сна скорее всего человек преклонного возраста и, следовательно, вполне может быть из числа старых русских эмигрантов.

Черт возьми, за что же зацепиться?

И вообще это не его, простого агента, обязанность определить, откуда пришел и расселился в Интернете этот незримый и неуловимый «троянский червь» с Red October Nightmare [7]! Это прямая обязанность US-CERT – Службы быстрого реагирования на компьютерные угрозы Центра информационных технологий ФБР!

Мэтью снял трубку внутреннего телефона и набрал нужный номер.

– Астин, привет! Это Мэтью из Нью-Йорка. У вас уже есть что-нибудь по Red October Nightmare?

Астин Кэйн, однокурсница Мэтью Гросса и единственная женщина, закончившая аспирантуру hightech факультета знаменитого Массачусетского технологического института, была помощником шефа Центра информационных технологий ФБР в Форт-Монмуте, штат Нью-Джерси, и курировала всю службу компьютерной безопасности ФБР.

– Not a fucking bit! [8] – в сердцах ответила Астин, и Мэтью понял, что задел ее самолюбие по самое «не могу».

– Извини, – поспешил он. – Просто Билл поручил мне спихнуть это дело нашим коллегам…

– Я знаю, – нетерпеливо перебила Астин. – Ты сорок первый звонишь по этому поводу.

Мэтью усмехнулся:

– Астин, дорогая! Я тебя развеселю. «Сорок первый» – это знаменитый русский фильм про молодую коммунистку, которая взяла в плен своего врага – белого офицера в исполнении красавца Стриженова и влюбилась в него.

– А когда он захотел бежать, она его убила. Я видела это кино. Если ты хочешь остаться живым, положи трубку!

Мэтью поспешно дал отбой и вздохнул. Ничего не поделаешь, придется вечером тащиться на Брайтон-Бич и «тусоваться», как теперь говорят в России, с тамошними стариками на бродвоке. Они там наверняка обсуждают этот сон и могут вывести на какой-нибудь след.

14На Брайтон-Бич

Брайтон-Бич, господа, – это не только географическая точка или один из районов Большого Нью-Йорка. Брайтон-Бич – это теперь понятие, которое включает в себя особую психологию, сленг, темперамент и даже образ жизни. Американские газеты называют этот район Litle Russia – «Маленькая Россия», а его обитателей – русскими. По аналогии с американскими итальянцами, ирландцами, китайцами и т. д. – то есть в зависимости от страны их происхождения. А если вы приехали из России, то будь вы хоть киргиз, армянин или еврей – вы все равно русский. И сделать с этим ничего нельзя, хотя ситуация поначалу мне казалась даже обидной: в советской России никто нас за русских не считал и называли «жидами» и «евреями», а в Америке никто не хочет считать нас евреями, а называют «русскими». Но с годами к этому привыкаешь…

По приблизительным данным, на Брайтон-авеню и прилегающих к ней двух дюжинах улиц живет почти 100 тысяч русских эмигрантов. Если учесть, что первые четыре «русские» семьи поселились на Брайтоне в 1974 году, динамика роста этой колонии сравнима только с динамикой освоения Техаса или наплыва золотоискателей в Калифорнию во времена «золотой лихорадки». С той только разницей, что на брайтонском пляже нет ни золота, ни нефти. Все, что нашли там первые советские эмигранты в 1974-м, было: океанский бриз, дешевые квартиры и сабвей «D», на котором за 50 центов можно было доехать до Манхэттена.

Конечно, настоящий историк скажет, что это было не первое открытие Брайтона. Что еще в начале века Брайтон был дачным местом нью-йоркских богачей, они строили здесь виллы и ездили сюда в экипажах и первых «фордах». И что первый расцвет Брайтона описан у Айзека Башевиса Зингера, Нила Саймона и других американо-еврейских писателей. Все это так. В 20– 40-е годы Брайтон был плотно заселен теми еврейскими волнами, которые выплеснуло в Америку из Европы сначала бегство от погромов времен русской революции, а потом – от гитлеровских концлагерей и газовых камер. Но уже в конце 50-х дети и внуки этих евреев окончили школы и колледжи и переселились из Брайтона в Манхэттен, Голливуд, Бостон и прочие центры технического и торгового бума. В шестидесятые годы Брайтон захирел. Опустели и замусорились пляжи, закрылись десятки ланченетов, синагог и школ, и пожилые евреи массовым порядком бежали отсюда в северный Бруклин или еще дальше – во Флориду и Аризону. В 70-е годы первые эмигранты нашей волны нашли на Брайтоне запущенные и разваливающиеся дома, где не хотели селиться даже нищие беженцы из Пуэрто-Рико и «лодочные люди» из Вьетнама. Здесь на темных, с разбитыми фонарями улицах можно было легко наткнуться на нож наркомана или встретить шайку черных грабителей. А на станциях сабвея и в разрисованных граффити вагонах поезда стоял оглушающий запах мочи и марихуаны.

Но один фактор отличал Брайтон от аналогичных районов Верхнего Нью-Йорка – океан. Когда после изнуряющего рабочего дня в такси или на швейной фабрике в душном и громыхающем монстре – Манхэттене вы приезжаете на Брайтон и на конечной станции выходите из вонючего вагона, соленый океанский бриз освежает вам легкие, а тишина лечит душу. И если закрыть глаза, то кажется, что вы снова дома, на Черном море. Можно, как на знаменитом одесском бульваре, спокойно посидеть у океана на скамейке широкого деревянного бордвока, можно встретить друзей, поговорить «за жизнь» и «восьмую программу» для родителей и можно прогулять детей «на чистом воздухе». Конечно, для американцев, которые не имеют этой русско-еврейской манеры в любую погоду часами выгуливать детей, или для москвичей, которые с детства привыкли к запаху бензина и не могут спать без гудков машин за окном, в этом «брайтонском факторе» не было ничего соблазнительного. Поэтому московские и питерские эмигранты селились на нью-йоркских высотах – в квинсовском Джексон-Хайтсе и в манхэттенском Вашингтон-Хайт– се. Но когда в 1978–1979 годах эмиграция из СССР достигла своего пика – 50 тысяч человек в год, то оказалось, что чуть ли не половина этих эмигрантов – одесситы. Одесситы, для которых брайтонский фактор перевешивал все остальные неудобства. Теснота и вонь в сабвее? Ладно, вы не ездили в советских автобусах и трамваях! Поезжайте в СССР, понюхайте! Запущенные квартиры, обвалившиеся потолки и стены? А у вас есть руки? Хулиганы, наркоманы и грабители на темных улицах? А вы знаете такое выражение – «Одесса-мама»? Не знаете? Это значит, что когда ваши американские грабители учились держать пипку в руках, чтобы попасть струйкой в унитаз, наши уже соплей попадали милиционеру в затылок…

Короче говоря, к 1982–1983 годам в районе Большого Брайтона жили уже около 40 тысяч советских эмигрантов. Подавляющее их большинство, 99, если не больше, процентов мало чем отличались от всех прочих эмигрантов, которые построили Америку, – они вкалывали с утра до ночи за 4, 3 и даже за 2 доллара в час, они учили английский язык в сабвее по дороге на работу и стоя спали от усталости в тех же вагонах, когда возвращались с работы домой. Пишущий эти строки – до эмиграции московский журналист и автор семи художественных фильмов – красил в Манхэттене офисы за 5 долларов в час. А одесситы очистили Брайтон от черных бандитов и наркоманов, открыли тут рестораны «Одесса», «Приморский» и «Садко», продовольственные магазины «Националь» и «Белая акация» и даже русский книжный магазин «Черное море», где, кроме книг, продавались не одна, а сразу три русские газеты – «Новое русское слово», «Новый американец» и «Новости»! А в интервью, которое Эдвард Коч дал в то время автору этих строк по случаю открытия русской радиостанции в Нью-Йорке, знаменитый мэр сказал не без патетики: «Русские эмигранты своей энергией и умом продвигают нашу страну по пути прогресса, украшают ее и наш город. Я польщен, что вы здесь, друзья!..»

А теперь, после этого исторического экскурса, вернемся к нашему герою. К семи вечера, когда удушающая июльская жара стала спадать и с океана повеяло йодистой прохладой, Мэтью Гросс уже колесил по Брайтон– авеню и соседним улицам на своем «форде» 2007 года. Слушая по эмигрантскому радио и по американским радиостанциям гадания на кофейной, как говорят русские, гуще относительно того, будет или не будет сегодня ночью «вторая серия» этого Red October Nightmare, он полчаса тщетно искал место для парковки и наконец припарковал свою машину в четырех кварталах от пляжа – ближе места, к сожалению, не нашлось. Здесь Гросс уложил в багажник свой офисный пиджак, галстук и туфли, переобулся в пляжные тапочки на босу ногу, по– райтонски расстегнул рубашку до пояса, взял под мышку шахматную доску и в таком затрапезном виде не спеша отправился к берегу. Тихая и прожаренная на солнце 3-я Брайтон-стрит с узкими частными домиками и крохотными, величиной с ладонь, двориками, прилепленными тут друг к другу так плотно, как клопы в брачный период, снова вывела его на Брайтон-авеню – шумную, гудящую автомобильными гудками и грохочущую поездами сабвея, которые катят над ней по бетонному виадуку от самого Манхэттена. Собственно говоря, эта Брайтон-авеню, а еще точнее – ее отрезок не больше пятисот метров от Кони-Айленд-авеню до Оушн-Парквей, и есть лицо, витрина и Тверская улица этой американской «Маленькой Одессы». Здесь («и чуть– чуть за углом») разместились все русские, украинские, еврейские и кавказские рестораны, где проходят свадьбы, бармицвы, батмицвы и юбилеи, а также концерты Маши Распутиной, Любы Успенской и Ильи Резника. Здесь не один, а уже три гастронома не уступают по размерам и ассортименту московскому Елисеевскому магазину – причем не советских, а еще досоветских времен. Здесь два книжных и три аудиомагазина оглушают округу Пугачевой, Розенбаумом и Лепсом. Здесь прямо на улице жарят вкуснейшие чебуреки, хачапури, хамсу и пирожки с капустой, картошкой, мясом, вишнями и абрикосами. Здесь три русские аптеки продадут вам по рецептам любое американское лекарство и без всякого рецепта – любое русское, а также любые травы, пчелиный яд, мумие, барсучий жир и черта в ступе! И это сюда, к Марику, в его «M&I International Foods», со всего Нью-Йорка и даже из Нью-Джерси, Коннектикута и Лонг– Айленда приезжают русские эмигранты за свежайшими колбасами всех мыслимых и немыслимых сортов, за форшмаком, фаршированной рыбой, астраханской воблой, барабулькой и еще сотней рыбных деликатесов, а также за нежнейшими кондитерскими изделиями, которыми они забивают багажники своих «лексусов» и «кадиллаков».

Но – стоп! Этот Марик, как одна из легендарных личностей и основателей «Маленькой Одессы», достоин еще нескольких строк. Тридцать пять лет назад, когда он приехал сюда из Одессы, здесь было от силы две-три сотни первых «русских» поселенцев. Марик сутками вкалывал таксистом в Манхэттене, а здесь, на Брайтон-авеню, у хозяина крохотной продовольственной лавчонки арендовал два метра прилавка. За этот кусочек прилавка встала его жена, а Марик, откатав сутки таксистом, привозил ей из украинского магазина в Астории, то есть с другого конца Нью-Йорка, полтавскую колбасу, шпик и пельмени с вишнями. Но вскоре советское правительство так обнищало, что в обмен на американскую пшеницу, трубы и бурильные станки стало выпускать по 50 000 евреев в год, и количество одесситов, то есть покупателей на Брайтоне, стало расти в геометрической прогрессии. Марик выкупил у американца сначала весь прилавок, потом весь магазин, а потом и все здание плюс пару соседних. Теперь его «Интернэшнл фуле» – это роскошный двухэтажный гастроном с сотней продавцов, со своим мясным, рыбным, коптильным и кондитерским цехами, своим – по соседству – огромным рестораном и, по слухам или легендам, своим рыболовным флотом.

Правда, лет пять назад, когда я последний раз оказался на Брайтоне и зашел к Марику в его кабинетик за кондитерским отделом на втором этаже «Интернэшнл фудс», он, наливая нам по рюмке, сказал с укором:

– Ну зачем ты написал, что у меня есть рыболовецкий флот?

– А что, разве нет?

– Конечно, нет. Я тут из-за этого имел цорес [9] с налоговым инспектором.

– Марик, – сказал я. – Ты знаешь силу слова? Ты читал Библию? Там сказано, что по слову Его появились земля, свет и все остальное. Я, конечно, не Бог, но мое слово тоже что-то весит. Вот увидишь, скоро у тебя будет если не флот, то пара сейнеров точно! И давай за это выпьем, аминь!

И таких биографий на Брайтоне десятки – от хозяина книжного магазина «Черное море» до хозяйки первой «Русской аптеки» и первых владельцев русского кинотеатра «Метрополь» и ночного варьете «Распутин». А еще здесь можно за полцены купить одежду и мебель всех именитых итальянских дизайнеров, французскую парфюмерию, канадские дубленки и астраханскую осетровую икру, запрещенную к ввозу в США. Короче говоря, здесь можно прожить всю жизнь, никуда не выезжая, потому что здесь есть все, что нужно для одесского счастья, – море, солнце, музыка, вкуснейшая еда и грудастые невесты со сдобными бедрами, которые особым, сногсшибательным образом закругляются вверх только на брайтонской диете и снятся очкарикам всех соседних иешив и синагог.

Мэтью хотя и не был знаком с Мариком, купил у входа в «Интернэшнл фудс» два сочных хачапури и пересек Брайтон-авеню. Жадно (но так, чтоб не облиться их горячим соком) кусая их на ходу, он прошел еще квартал до деревянного «бродвока» – широкого, на сваях променада, тянущегося на несколько километров вдоль океанского берега. Конечно, насколько мы знаем, такие променады есть в Сочи, Атлантик-Сити, Лос-Анджелесе, Марбелье и, возможно, еще где-то, но где бы они ни были, они не идут ни в какое сравнение с брайтонским «бродвоком». Во-первых, потому, что только здесь, прямо на «бродвоке», есть бывший грузинский, а теперь «Tatiana Grill» ресторан, где прямо при вас вам пожарят на гриле все, что угодно, – от цыпленка табака и шашлыка из юного ягненка до люля-кебаба и только что выловленной каспийской осетрины. Во-вторых, только здесь вы можете сутками играть в шахматы и шашки, «забивать козла» и обсуждать все политические новости мира с бесчисленным количеством настоящих перворазрядников, мастеров и гроссмейстеров одесской шахматной школы. И в-третьих, только отсюда, с этого «бродвока», вы можете видеть в бинокль дельфинов, взлетающих над волнами поодаль от берега, и в тот же бинокль совершенно бесплатно разглядывать пышных брайтонских красоток, загорающих на золотом пляжном песке прямо под променадом.

Ну где еще вы найдете такое уникальное сочетание?

Ладно, будем объективны и признаем, что и другие бродвоки обладают некоторыми достоинствами. Например, все калифорнийские бродвоки примечательны массовым катанием геев на роликовых коньках. А бродвок в Марбелье – обилием самых дорогих европейских бутиков. Но разве это идет в сравнение с брайтонским бродвоком?

Мэтью Гросс присел со своей шахматной доской на свободную скамейку и уже через пару минут оброс пожилым плешивым партнером по игре в шахматы и дюжиной болельщиков в возрасте от семи до семидесяти лет. Конечно, он не спешил ни выиграть, ни проиграть. Чем вязче и медленнее шла игра, тем острее разгоралась полемика присутствующих по поводу ночного сна.

– Нет, а вы слышали сегодняшнее радио? У этого Обамы папаша был не только коммунист, но еще пьяница и бабник, ни одной юбки не пропускал!

– Ну и что? При чем тут? Ландау тоже был еще тот ходок!

– А Наполеон?! Ему даже во время военных советов привозили графинь и баронесс, он их имел в задней комнате прямо во время заседания!

– Та ты щэ за Александра Македонского вспомни!

– Не, Македонский был гей. А Обама-старший был коммунист.

– Вот именно! Лучше бы он был гей! Тогда бы мы не имели этого в Белом доме. А теперь хрена с два его оттуда выкуришь! Правильно у том сне показали – коммунисты сами от власти не уходют!

Тут Гросс, чья феноменальная память хранила каждую деталь этого сна, стал ловко подбрасывать дрова в огонь этой дискуссии:

– А как правильно? «Я, юный пионер, торжественно клянусь» или «торжественно обещаю»?..

А разве в Одессе зеков не возили в хлебных фургонах? А в Москве возили, мне мама рассказывала. А у вас нет? Выходит, этот сон не мог одессит сочинить, так получается? А вы говорите, Одесса – кузница гениев! А вы мне можете назвать хоть одного гения – нашего, с Брайтона? Нет, за Марика из «Интернэшнл фудс» вы мне не говорите, он талантливый бизнесмен. А я имею в виду какого-нибудь компьютерного гения…

Ну хорошо, а эти стихи – «Бараку Обаме письмо я написал»? Что, на Брайтоне нет поэта, способного сочинить под Лейба Квитко?

Но сколько ни раскручивал Гросс своих партнеров и ни затягивал эндшпиль, эту партию он проиграл – никакой наводки на авторов TND-7/8 ему найти на Брайтоне не удалось.

15Москва – Нью-Йорк

Суббота, 9 июля

Дети, конечно, цветы жизни, но иногда эти цветы так орут, что никакие ушные затычки не помогают. А если вы в самолете и на десять часов прикованы к своему креслу в метре от такого орущего цветка, то ваша любовь к детям может через пару часов перейти совсем в другое чувство.

– Это еще что! – сказал майору Грущо его сосед по креслу. – Вы бы полетали пару лет назад, когда американцы везли в Америку усыновленных детей из наших детдомов! В каждом рейсе было по 15–20 детей и в основном грудного возраста или чуть старше. Вот тогда было весело! Но с другой стороны, вы бы видели, как эти новые американские мамы и папы их нянчили! Как все десять часов полета носили их на руках! Я человек любопытный, я выяснял у них подробности. Оказывается, даже когда они ехали за этими детьми куда-нибудь в Сыктывкар, Нарьян-Мар или на Дальний Восток, это все равно обходилось им не меньше 20 000 долларов! Представляете? Посреднические фирмы драли с этих людей от двадцати и выше тысяч! И они платили! Я говорю: почему? Вы же можете даром вывозить детей откуда угодно – из Африки, Азии и даже из Румынии! И знаете, что мне объяснили? Оказывается, только русские дети, ну, еще и украинские, похожи на американцев – такие же белобрысые или рыжие и такие же конопатые! То есть выглядят, как родные! Но год назад все это кончилось – когда одного мальчика, Артема Савельева, американские родители посадили в самолет и вернули обратно.

– Ну, не только поэтому, – сказал Грущо.

– Да, не только, – согласился словоохотливый сосед. – Но у нас в стране почти миллион сирот, прямо как в двадцатые годы. И по статистике, американцы каждый год вывозили от 6 до 20 тысяч. За двадцать лет посчитайте – минимум сто тысяч. Так? Из них семнадцать детей в Америке погибли. Ужасно? Конечно. Но возьмите – если, конечно, найдете – статистику смертности в наших детских домах. Сколько погибает там?! И сколько усыновленных детей вернули в детдома русские приемные родители? А? Знаете?

Грущо пожал плечами. Честно говоря, его эта тема мало интересовала. Но разговор с соседом отвлекал от страхов за своего сына.

– Так я вам скажу! – сказал сосед. – Только в прошлом году – восемь тысяч детей! Американцы вернули одного мальчишку, а русские – восемь тысяч! И я их не виню. А знаете почему? Потому что и американцам, и русским у нас подсовывают детей с липовыми справками о здоровье. Они берут вот такого чудного грудного малыша – здорового, с голосом, как иерихонская труба, а через пару лет выясняется, что у него врожденный дебилизм, потому что его родители были алкоголики.

Грущо усмехнулся:

– Ваша фамилия Рошаль?

– Нет, – сказал сосед. – Моя фамилия Голицын. Алексей Павлович Голицын, русский дворянин в семнадцатом поколении, могу показать родословное древо. Прошу! – Он протянул майору свою визитную карточку и продолжил: – Брат моего прадеда – поручик Голицын, тот самый, из песни. И я уже шесть лет летаю в Москву и в Киев, чтобы найти его могилу. Потому что на самом деле никуда он из России не уехал, как поют ваши Бичевская и Малинин. Он до двадцатого года был у Деникина, воевал с большевиками, потом попал к ним в плен и был, как военспец, мобилизован в Красную Армию. А после Гражданской войны работал в Киеве управляющим делами Киевглавпроекта. В прошлый приезд я нашел его дело № 1919 в архиве киевского КГБ. Зимой 1931 года большевики арестовали в Киеве 600 бывших царских генералов и офицеров, в том числе Константина Александровича Голицына. Никакие заслуги перед Красной Армией и трудовым фронтом уже значения не имели. Сначала на них отрабатывали приемы штыкового боя, а потом группами по 20 человек расстреляли на Лукьяновском кладбище и свалили в общие могилы. Вот его фото из его следственного дела за несколько дней до расстрела. – И сосед, открыв ноутбук, показал майору фотографию красивого высоколобого мужчины с пронзительным взглядом светлых умных глаз. Упрямый подбородок и четко очерченные губы не могла скрыть жесткая щетина, выросшая, видимо, за время допросов в киевском ГПУ. Сдвинутые брови, короткий шрам над правой бровью и разметавшиеся непокорные волосы говорили о ярком характере и силе воли. И вообще во всем этом умном, волевом лице чувствовалась настоящая породистость и какое-то дворянское, что ли, благородство.

Сосед усмехнулся:

– Судя по вашим и немецким фильмам, именно такими волевыми красавцами большевики и фашисты любили изображать себя. А в жизни именно такой генофонд они уничтожали. Когда его расстреляли, ему было 38. Понимаете, всего 38 лет! Вам сколько сейчас?

– Сорок.

– А мне пятьдесят. А представляете, каково быть убитым в 38? Знаете, теперь, когда я прилетаю в Москву и в Киев, я хожу по улицам и ищу такие русские лица. Но нахожу крайне редко… – И он закрыл свой ноутбук. – Слава Богу, этот малыш замолчал. Кажется, уснул. О чем мы говорили до моего двоюродного прадеда?

– Это не важно, – сказал Грущо. – У вас такой русский язык… Я бы никогда не сказал, что вы иностранец.

– А я не иностранец, – сухо возразил сосед. – Я русский дворянин, и Россия – это моя страна. В нашем родовом гнезде под Питером я на свои средства содержу детский дом, в нем живут сто сорок сирот. При этом, хотя я человек небогатый, я мог бы содержать и больше детей, если бы нашел достойных воспитателей. Вы, случайно, не из Питера?

– Нет, я москвич.

– Жаль. А что касается моего русского… Да, я родился в США. Но мы же Голицыны! И потому я до 5 лет не говорил по-английски, я в нашем доме английский просто не слышал! Зато я знал наизусть все сказки Пушкина – просто с любого места мог наизусть читать «Руслана и Людмилу». И то же самое – с моим сыном. Каждый урок моего сына с учителем русского языка мне стоил 40 долларов – еженедельно! Зато теперь он у меня знаете кто? Православный священник! Но я-то учил его русскому, потому что мы Голицыны! Однако остальное население США не состоит из русских князей. А ваша Дума приняла закон, по которому американцы обязаны воспитывать приемных русских сирот русскоговорящими российскими гражданами. То есть не как своих и родных, а как чужих, иностранцев. Но кто же на это пойдет? Да, этот закон потешил самолюбие ваших законодателей и в очередной раз показал американцам кузькину мать так, чтобы неповадно им было летать в Россию за сиротами. И не прилетят. Но вы помните ваш анекдот времен советской власти? «Вопрос: будем ли мы жить при коммунизме? Ответ: мы-то не будем. Но детей жалко».

Грущо не считал себя квасным патриотом, но почему-то обиделся:

– Вы как-то странно рассуждаете. То говорите: «Россия – это моя страна». А то – «ваша Дума», «ваши законодатели».

– Ничего странного, – сказал сосед. – Вы кто по профессии?

– Я? – Грущо замялся. – Ну… Я полицейский.

– Во как! – удивился сосед. – Замечательно! А я генетик. И, как генетик, могу вам сказать, что жизнь может существовать в разных реальностях. Например, гусеница, пока она ползает, считает, что мир двухмерный, правильно? А потом, когда она становится бабочкой и взлетает, она выясняет, что мир трехмерный. И вы вот вчера были милиционером, а теперь стали полицейским. Но ведь и это не предел! Мы с вами сегодня вылетели из Москвы и должны сегодня же прилететь в Нью– Йорк. – Он улыбнулся. – Но гарантий нет. Известны факты, когда самолеты, пролетая над Бермудским треугольником, залетали в другое время и совершали посадку в другой реальности. Так и с Россией, мой дорогой. Моя Россия – это Россия моих предков: корнета Оболенского и поручика Голицына. Россия Тургенева, Чехова и Столыпина. В 17-м году большевики взяли ее за оглобли и затащили в омут к бесам и вурдалакам. Но это не значит, что вся она в этом омуте. Может быть, где-то в другом измерении не было октябрьского переворота и там есть другая Россия и другая русская история. И я хочу, чтоб в моем детском саду мои дети поскорей попали в ту, другую историю. Ведь не только гусеницы переходят из одного измерения в другое. Творческие личности и шизофреники постоянно живут в двух измерениях – и по земле ходят, и в других мирах витают. Вы, кстати, видели сон про будущее Америки и обамовский переворот?

– Ну… – замялся Грущо. – В общем, да. Видел…

– Вот! – сказал сосед. – А что это, как думаете? Бред гениальных сценаристов Силиконовой долины? Или один из вариантов нашей истории, который рассматривают где-то здесь, на небе?

И сосед выглянул в иллюминатор, словно там в облаках в этот момент действительно заседал Небесный совет.

16Белт-Парквей

– Слушайте, тут не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы сложить два и два! – говорила Лиза Коган, лихо ведя свою «тойоту-камри» по Белт-парквею. – Если вчерашний сон начинался с клятвы юных пионеров-обамовцев и уже через час Стас в панике звонил из Москвы и требовал забрать ваших гениев из лагеря для вундеркиндов в Покано, то нетрудно догадаться, что они имеют к этому прямое отношение. Но не бойтесь, у меня в машине нет микрофонов, и я даже под пыткой никому не скажу – что я, дура? Я сама программист, и не самый плохой, ей-богу! А мой Алик просто компьютерный бог! Но мы даже близко не понимаем, как эти пацаны могли это сделать! Представляю, что сейчас творится в «Майкрософте», «Эппл» и «Гугл»! Я уж не говорю про ЦРУ и ФБР!

– Куда мы едем? – глухо спросил Грущо, сидя на заднем сиденье. Ему явно не нравился этот разговор.

– Извини, дорогой, но в Покано мы сегодня не поедем, – вполоборота повернулась к нему Лиза. – Уже семь часов вечера, а туда ехать – хороших пять часов! То есть мы бы приехали ночью, когда лагерь спит и никого из руководства. Даже если вы собираетесь выкрасть своих пацанов, как вы их найдете? Разбудите весь лагерь? Во-вторых, если вы их увезете втихую, это все равно ЧП, их будут искать. А вам никакой шум не нужен. Поэтому вы приедете завтра днем, открыто. Придумаете какой-нибудь легальный повод и тихо их заберете. Так я считаю. – И Лиза обратилась к Кате: – Ты не согласна?

– А ты не поедешь? – удивилась Катя.

– Нет, я не смогу. Но я дам вам машину, и GPS вас довезет прямо до лагеря. – Лиза опять повернулась к Грущо: – У тебя международные права?

– Нет, я не успел их оформить, – снова глухо ответил Грущо. Хотя он понимал, что Лиза на сто процентов права, ему все равно не нравился ни этот разговор, ни новая отсрочка. Какими бы гениями ни были его Андрей и этот тщедушный Виктор, все, что может сделать один гений, может повторить и другой. И никто не знает, сколько времени понадобится компьютерным асам «Майкрософта» или ЦРУ, чтобы выйти на след «троянского червя», придуманного этими ребятами. Может быть, агенты ФБР уже едут в Пенсильванский лагерь – их-то никакая ночь не остановит!

– Ничего, – сказала Лиза. – В Америке, если не нарушать правила, можно всю жизнь ездить без прав – никто не остановит. Тут недавно одного старика задержали – он сорок лет без прав ездил.

Грущо промолчал. Этот чистый хайвэй вдоль океана, по которому они летели в бесконечном потоке машин, и эти призрачные, как мираж, очертания манхэттенских небоскребов вдали, и эти яхты, стоящие в прибрежной лагуне или, как говорит Лиза, в «марине», – все это он, конечно, уже не раз видел в кино и по телику. Хотя вживую это все равно производило впечатление. Но оказывается, самое главное – воздух. Такого чистого, да еще морского, йодистого воздуха нет, конечно, в Москве. И это несмотря на то, что они гонят в потоке нескольких тысяч машин и столько же катит по встречной полосе.

Грущо до конца опустил стекло в задней дверце машины и подставил океанскому бризу свое лицо и легкие.

17Сюрприз от МЧС, или завтрак в «Ридженси-отель»

– Mr. Gross? Good evening. Sorry to disturb you on Saturday evening. I'm calling you from Brussels, Belgium. I'm here at the European Anti-terror conference.

– Who are you?

– My name is Irina Rogov. We've met at Balchug– Kampinsky Hotel in Moscow in November 2002. Do you remember me? [10]

Вот это да! Ни фига себе! – как говорят русские.

– Еще бы! – по-русски сказал Мэтью. – Конечно, я вас помню. Это вы тогда развели меня насчет моего бакинского акцента.

– Да, я как раз та самая сволочь. Ну и чтобы загладить свою вину, я хочу пригласить вас на завтрак. Я утром буду в Нью-Йорке, в Regency Hotel на Парк-авеню. Мы могли бы позавтракать там часиков в десять. Идет?

– Sure. I'll be there.

– See you Шеп. Have a good night [11].

И она дала отбой. Ну не стерва? В Regency Hotel она остановится! Вот это русские работают! Там самый дешевый номер стоит 600 долларов за ночь! Ясное дело, он обязан доложить Биллу Корни об этом звонке и предстоящей встрече. У Мэтью Гросса, может быть, и есть бакинский акцент, потому что его учителем русского действительно был Семен Шегельман, но он не настолько глуп, чтобы думать, будто эта Ирина Рогова – кто она теперь? полковник? генерал? – сама нашла его телефон в телефонной книге White Pages и назначает ему лирическое свидание.

Но с другой стороны, сегодня суббота и уже 23.05. А если Билл уже спит в своем доме в Лонг-Айленде? Или занимается любовью с женой? Звонить ему в такое время все-таки не стоит. Ничего не случится, если он, Мэтью, позвонит Биллу после завтрака с этой стервой и доложит, с чего это вдруг русские пошли на такой неформальный контакт. Неужели по поводу этого самолета, который сегодня днем был обнаружен в закрытом для полетов воздушном пространстве над резиденцией президента в

Кемп-Дэвиде, Мэриленд? Конечно, два истребителя F-15 тут же выпроводили этого нарушителя, но за последнюю неделю это уже второй случай, когда стоит президенту – и так взбешенному отказом республиканцев поднять налоги, публикацией в The Daily Telegraph и ночным TND-7/8 – приехать в Кемп-Дэвид, как над его головой возникают эти fucking частные самолеты! Но неужели все это звенья одной цепи и многоступенчатая русская атака на психику президента?

В 09.59 утра Мэтью Гросс, прекрасно выбритый, в летнем, от Версаче, костюме цвета сливочного мороженого и пахнущий лучшими мужскими духами «Creed», вошел в «Ридженси отель» на углу Парк-авеню и 61-й стрит. Слава Богу, он бывал тут и раньше и не нуждался в помощи портье, который мгновенно выделяет новичков среди входящих и пытается сразить их британской учтивостью. Вообще этот старинный, чуть ли не позапрошлого века отель сохранил все атрибуты великобританского отеля викторианской эпохи. Эти намеренно серо-коричневые стены, эти огромные, в тяжелых рамах картины с пейзажами старой Англии, эти бронзовые канделябры и мраморные женские статуи…

– Sir?

Гм, оказывается, какие-то новшества тут все-таки есть! Сегодня место портье занимает стройная молодая брюнетка в строгом форменном костюме с золотой вышивкой «R» на лацкане пиджака.

– I'm here to see Miss Rogov, please.

– Sure. She is expecting you. This way, please [12].

И она повела его не в ресторан и не в бар, а через вестибюль и налево, в так называемую библиотеку – большой зал, умело разделенный на отдельные кабинеты темно-коричневыми кожаными диванами, пожелтевшими мраморными статуями, вазами с цветами и стойками со свежими газетами со всего мира. Почти все столы были заняты пожилыми джентльменами и дамами, завтракающими йогуртом и фруктовыми салатами в высоких хрустальных бокалах, читающими «Уоллстрит джорнал» и ведущими деловые переговоры. А в глубине этого зала, у высокого окна на 61-ю стрит, за столиком на двоих сидела Ирина Рогова – в простеньком летнем сарафане с оголенными плечами и с короткой стрижкой, открывающей ее высокую шею и рубиновые сережки в маленьких ушах. При виде приближающегося и чопорно одетого Мэтью Гросса ее серо-голубые глаза беззвучно расхохотались.

– Good morning, sir! – чуть привстала она. – Please, have a seat.

– Доброе утро, – ответил он по-русски и отметил про себя ее деликатность: она не подала ему руки, чтобы не заставлять его, агента ФБР, целовать руку офицеру КГБ! Или она уже не в КГБ?

И словно в ответ на эти мысли, Рогова протянула ему свою визитную карточку.

– Можно мы будем говорить по-русски? Мой английский ужасен!

– У вас прекрасный английский, – улыбнулся он и беглым взглядом сфотографировал в память весь текст ее карточки.

«Министерство чрезвычайных ситуаций

Российской Федерации. Управление антитеррора.

Полковник Ирина Петровна РОГОВА.

Телефон [phone]. [e-mail]».

– А моя карточка вам не нужна, – сказал он. – Раз вы знаете мой домашний телефон, то вы знаете обо всем. Не так ли?

– Ну, я бы так не сказала. Я, например, не знаю, что вы едите на завтрак.

– Спасибо, я буду только чай.

– Перестаньте, Мэтью! Или вы хотите, чтобы я умерла от голода? Я полночи летела из Брюсселя и есть хотела, как зверь! Но ночью женщинам есть нельзя, и я мечтала об этом завтраке! Вы же не хотите, чтобы я съела вас вместо сырников и фруктового салата!

– Ну почему же? – усмехнулся он, понимая, что она просто навязывает ему тон если не флирта, то легкой игры.

– Ах вон как! Но, боюсь, американское правительство не простит мне потерю такого ценного русского эксперта.

– С бакинским акцентом, – мстительно уточнил Мэтью.

– Всё! – решительно сказала она. – Хватит этой пикировки! Будем жрать! – И повернулась к официанту, уже с минуту стоявшему у их столика в позе полуоткрытого шлагбаума. – Please! I'll haveаbagel with cheese and salmon, fruit salad and Irish coffee [13].

– Irish coffee? – изумился официант. – With whiskey? [14]

– Yes! – засмеялась Ирина и сказала Гроссу: – Я так и знала, что он сейчас рухнет под стол! А в Лондоне, когда я заказала «айриш кофе» на завтрак, весь ресторан в отеле «Ритц-Карлтон» чуть не выпал из кресел! Но я должна встряхнуться! Я же сегодня практически не спала, а у меня такие важные переговоры с американским правительством!

– Американское правительство – это я? – спросил Мэтью.

– Конечно! Заказывайте свой завтрак и не стесняйтесь, это за счет МЧС.

– А! Тогда другое дело, – улыбнулся Мэтью и повернулся к официанту: – I'll have the same, but American coffee instead of Irish, please [15].

– Thank you, sir, – ответил вышколенный официант и ушел.

А Рогова посмотрела на Мэтью, и глаза ее тут же стали стальными и холодными, как хрусталь на люстре под потолком.

– Итак, сэр! Как сказал Беня Крик Фроиму Грачу у писателя Бабеля, не будем размазывать кашу по белому столу. Вы занимаетесь этим гребаным сном про грядущий октябрьский переворот в Америке, а я занимаюсь снами про похороны русского кино и покушение на Шубина. Подождите, не перебивайте! Мы знаем, что ваш Белый дом приказал ЦРУ активировать в Москве всех своих агентов и, кровь из носу, выяснить секрет этого нового психологического оружия. Но они ничего не найдут, потому что, хотите – верьте, хотите – нет, это не наша работа. То есть пусть ваши агенты ищут, ради Бога! – Она усмехнулась: – Это только поможет нам выявить их! Как видите, я с вами совершенно откровенна. Потому что мы в вас кровно заинтересованы. И я вам предлагаю партнерство – давайте вместе искать этих гениев. Ведь ни вам, ни нам это психическое оружие не нужно. Точнее: нужно, но только совместно, чтобы защититься от исламской угрозы и терроризма. Будет у нас Путин следующим президентом или не будет, и останется у вас Обама на второй срок или не останется – нашим странам и нам с вами надо выживать во всех случаях. И если мы найдем секрет этого тотального внушения, то сможем внушить миру что угодно, даже мир и покой! А это стоит завтрака в Regency Hotel, не так ли?

Часть третья