В дополнении к новым четырём находкам, Риджуэй подтвердил своё участие в смертях ещё сорока четырёх девушек. Общее число вполне может увеличиться, так как предоставленной информации хватит занять нас работой на ближайшие месяцы, если не годы. В то же время, ДНК-анализ и другие техники идентификации тел также способны дать имена костям.
Подойдя к концу допросов, у меня не было никаких сомнений, что сделка сработала. Я также был убеждён, что наш терпеливый подход оказался эффективным. В желании услышать каждую деталь, включая те, что привели к телам, мы полностью посвятили себя обслуживанию Гэри Риджуэя. Когда дело доходило до важных фактов, мы усердно «поджаривали» её. Но старались держать языки за зубами, когда он оправдывался. Никто не наезжал на него, даже, когда он заявил, что убивал согласно «этническому кодексу».
«Кодекс Риджуэя», объяснил он, требовал сосредоточить внимание на проститутках. «Хочу войти в историю, как убийца проституток», – добавил он, потому что они были людьми, отвергнутыми обществом. «Им нужны были только деньги», – сказал он. – «Деньги были их грехопадением».
Ближе к концу пребывания в нашем офисе Риджуэй пообщался с психологом. Он говорил, что жертвы заслужили смерти и о своём месте в истории. Это было ещё одно извращённое представление самого себя и во многих из нас оно вызывало ярость. После всех разговоров, он всё ещё не понимал, что был трусом, не заслуживающим делить с нами эту землю.
Я держал это в голове утром 13 ноября 2003 года, собираясь на встречу с Риджуэем. Я был первым детективом, начавшим преследование «Убийцы с Грин-Ривер» и теперь двадцать лет спустя ему предстояло встретится со мной перед отправлением в тюрьму до конца жизни. Я мог дать ему последний шанс продолжить общение с детективами, но только при условии предоставления ценной информации. Я не ожидал, что он примет предложение. А значит волен был общаться с ним, как посчитал бы нужным.
Поздоровавшись, Риджуэй тут же принялся убеждать меня, что проявил сотрудничество в полной мере, соблюдая требования сделки. Я пришёл дать ему шанс признаться в большем и дать понять, что мы знали обо всех его уловках.
Во время шестимесячного общения с нами, Риджуэй иногда плакал во время допросов. Но слёзы всегда лил только за себя. Он плакал из-за того, как с ним обращались в детстве, и из-за того, что не мог перестать убивать. Он пытался убедить, что меняется. Утверждал, что начал взращивать в себе человеческие чувства, которые побуждали рассказать правду и помочь семьям жертв.
Сказал, что отослал «Письмо Фреда» в «Пост-интеллидженсер», чтобы правоохранители смогли поймать его. Я тут же отметил, что в нём он не дал ни единой зацепки, связывающей его с убийствами. Фактически в письме предлагалось, чтобы целевая группа в качестве подозреваемых сосредоточилась на офицерах полиции.
Уязвлённый этим аргументом, Гэри решил сказать мне, что он лучше Тэда Банди, потому что рассказывал только о своих убийствах, не пытаясь завысить количество. После первого месяца лжи он хотел признания за рассказанную правду, и чтобы я знал – он чувствовал себя скверно из-за нескольких убийств. Он назвал Конни Наон, потому что она была такой красивой и Дебби Абернати, потому что убил её в день рождения своего сына Мэтью. По его словам, в обоих этих случаях жертвы стали для него более реальными, чем остальные.
Пытаясь впечатлить меня своей эмоциональной чувствительностью, каждое высказывание Риджуэя относилось к тому, как убийства повлияли на него. Он боялся предстоящего слушания, где разрешать выступить родственникам, потому что они обязаны были выразить свои гнев и ненависть. И негодовал из-за писем, в которых люди представляли его дьяволом.
– И что вы думаете обо всём этом? – спросил я Гэри.
– Думаю… думаю это правда. Да… так и есть, – произнёс он голосом, полным жалости к самому себе.
Возвращаясь к нарциссизму и помпезности, Риджуэй сказал, он ожидает на слушаниях вопросов от родственников, на которые даст ответы, чтобы они почувствовали себя лучше. Когда я сказал, что слушания не обязательно проходят в таком порядке и всем по большому счёту наплевать на его слова, ему тяжело было это принять. Я не смог удержаться от сарказма.
– А что если бы кто-то убил вашего сына? – спросил я.
– Я был бы очень зол.
– Вам было бы важно почему?
– Ну, немного, но знаете…
Тут я прервал его, будто сам был убийцей в зале суда: «Я убил вашего сына, потому что я плохой».
– Плохой, скверный, – сказал Риджуэй.
– Так что, примите это, – добавил я тоном, полным презрения. – «Спасибо большое».
Наш разговор перешёл к вопросам, остававшимся без ответов, но Риджуэй дал понять, что с помощью покончено. Он продолжал отрицать, что хранил сувениры: драгоценности, одежду и так далее. Поскольку это делал каждый серийный убийца в истории, я отказывался ему верить. От чего Риджуэй нервничал и даже сердился.
– Я, я на сто процентов, на сто процентов уверен, вы ничего не найдёте.
А я был уверен в стопроцентно суровых условиях, с которыми ему предстояло столкнуться в тюрьме. Мы обсудили тот факт, что он будет находиться в одиночной камере, потому что очень многие заключённые захотят его убить. И, когда он сказал, что, возможно, его 28-летний сын Мэтью, мог бы приходить навещать его, я напомнил о сделанном им заявлении, которое должно было быть передано в прессу и доведено до общественности.
Один раз Риджуэй ушёл в лес и убил девушку, когда его сын сидел и ждал в грузовике. Наши детективы добились от него признания: если бы его сын вышел из машины и стал свидетелем убийства, Риджуэй убил бы и его.
– Как вы думаете, что он сделает, узнав об этом? – спросил я.
– Ну… думаю, расстроится.
– Думаете, он захочет навестить вас?
Вопрос привёл его в замешательство. Он хотел было что-то возразить, но я видел – дело сделано. Дальше он стал говорить о том, как будет страдать в тюрьме, ещё больше жалея себя. Я не мог удержаться от издёвки.
– Вы всех их убили, Риджуэй. Вы всех их убили.
– Да, я знаю.
– И думаете, будете страдать, сидя в камере?
– Не так сильно, как девушки, которых убил.
Дабы убедиться, какое клеймо он получит в тюрьме, я объяснил Риджуэю, что он не просто убийца. Он был насильником, а насильники занимают низшую ступень во всех тюрьмах. Он возразил, что платил им за секс перед тем, как убить. Мы обсудили это немного, после чего мне удалось убедить его, что после возвращения денег секс становился изнасилованием.
– Наверное, – согласился он. – Значит я убийца-насильник.
Это признание не показалось мне искренним, но, опять же, я и пришёл к Риджуэю не за искренностью. Если честно, то больше я хотел, чтобы он знал о моём мнении о нём. Позже, смотря видеозапись, я увидел, что общался с ним буквально нос к носу. И выразил достаточное количество злости и ненависти. Больше всего это проявилось по поводу применения излишней физической силы – лигатуры буквально врезались в плоть жертв, – и его нежелания творить зло глядя им в глаза.
– Ты трус, – сказал я. – Ты задушил их со спины. Задушил молодых невинных девушек со спины. Шестнадцатилетних девушек. Ты оказался позади и задушил их. Ты – зло; кровожадный, ужасный и трусливый человек.
На мгновение Риджуэй замолчал. Он таращился за меня со всем этим злом и трусостью в своей душе и затем произнёс три слова, которые дали знать, что я добился своего.
– Да, я – трус.
Глава 19Всё ради родственников
Никакие записи дела о серийном убийце, над которым мы работали почти двадцать лет не должны заканчиваться его словами – даже, если это признание вины. Гэри Риджуэй не заслуживает этой чести, потому что, всё-таки, важнейшими фигурами истории остаются жертвы и те, кто остался после них.
С того дня, когда я стоял на берегу Грин-Ривер и размышлял о трёх молодых прерванных жизнях, меня двигало вперёд общение с родственниками. Они полагались на меня для привлечения убийцы к ответственности и в обмен на доверие, проявили доброту и поддержку. В последующие годы никто из нас не терял надежды. И мы стали ближе, чем я мог представить.
Я держал их в уме, когда допрос Риджуэя подходил к концу и приближались две важные даты суда. Первый должен был состояться 5 ноября 2003 года, где Риджуэй признал бы свою вину. Второй примерно через шесть недель, на который судья пригласил выступить родственников перед вынесением приговора о пожизненном заключении.
Мы смогли сохранить сделку о признании вины в тайне, но знали, при обнародовании последую сильные волнения, особенно со стороны семей жертв. Поэтому мы с Нормом Мэлингом решили рассказать об этом заранее. Округ арендовал гостиничный номер к югу от Сиэтла, и мы встретились к каждой пожелавшей прийти семьёй. Я оставался там в течении трёх дней подряд – с восьми утра до восьми вечера – объясняя наше решение, отвечая на вопросы и, при необходимости, оказывая поддержку или служа мишенью для любых нападок.
Шериф Райкерт в зале суда, когда Риджуэй был признан виновным в сорока восьми убийствах
На каждую семью выделялось пол часа, но некоторые не хотели находиться там так долго. Другим же – большим группам из родителей, бабушек и дедушек, сестёр и братьев – нужно было больше времени озвучить свои вопросы. К счастью все старались идти на уступки, поэтому нам удалось принять всех посетителей.
Как только я объяснил условия сделки, большинство семей согласилось с тем, что она вела к максимально возможному правосудию. Но не всем это было по нраву. Члены минимум трёх семей оказались разъярены от возможности Риджуэя прожить свою жизнь, в то время, как их дочери и сёстры ушли навечно.
Например, в ярости был Том Эстес. Он считал, Риджуэй не заслужил никакого другого приемлемого наказания, кроме смерти. Далее он сказал, что мы всё время запарывали расследование, а могли бы предотвратить многие убийства. «Вы не достаточно хорошо старались», – сказал он. Его воротило от Службы шерифа, и он больше не выказывал уважения ни ко мне, ни к моей команде детективов и помощников.