Тяжело было принять слова Тома после всего, через что я прошёл с семьёй Эстес. Никто лучше Тома не знал всю глубину моих обязательств. Я вспомнил как раскрыв дело Дебби, мы оба разделили слёзы и объятья, и Том сказал мне: «Ты сдержал обещание». А теперь он перечёркивал годы поддержки и отношений, которые я считал нерушимыми.
Другой удар я получил от семьи Конни Наон. Сделка с Риджуэем дала обилие информации о смерти Конни. Но вместо благодарностей, её родственники решили напасть на меня и других членов целевой группы, потому что долгие годы полиция держала их под подозрением. Они считали, что офицеры дорожной полиции останавливали их без веской причины, а членов семьи подросткового возраста помощники шерифа из местного участка незаслуженно считали проблемными. Предположительно, поэтому их дочь и оказалась на улице.
К счастью, почти все остальные семьи смогли понять наш выбор, и осознали его правильность. И когда некоторые отметили «вы тоже жертва, шериф», я понял, они считали, что моя роль была гораздо весомей, чем можно было представить. Они видели во мне человека, объединившегося с ними в ужасном и наполненном горем деле.
За неделю до Рождества я присоединился к семьям и друзьям жертв Гэри Риджуэя на слушаниях в Суде округа Кинг в Сиэтле. Непосредственно перед выходом судьи, Том Сэвидж и несколько помощников шерифа привели убийцу за стол защиты. Он был одет в тюремную одежду: белые хлопчатобумажные брюки и белый свитер с красной футболкой под ним. Лицо было бледным из-за долгих дней, проведённых без солнечного света.
Подходя к столу, Риджуэй смотрел под ноги. Сев, сосредоточился на кипе бумаг, лежащих перед ним. В зале воцарилась тишина и не прерывалась, пока не вошёл судья со вступительным словом.
– Сегодня мы здесь для вынесения приговора Гэри Леону Риджуэю, – начал судья Джонс.
Далее он объяснил, что время для обращений к суду ограничено десятью минутами на человека. И далее сказал, что этого, конечно же, не достаточно, чтобы выразить «безграничную и глубокую боль или чувства, что вы испытываете к Гэри Риджуэю».
Гэри Риджуэй в Суде округа Кинг, 18 декабря 2003 года
Затем прокуроры зачитали обвинения против Риджуэя – все сорок восемь – отметив имена идентифицированных жертв и информировав суд, что в результате сделки с Риджуэем и признания вины по каждому обвинению, они требуют «пожизненного заключения в тюрьме без права досрочного освобождения».
Решение судьи Джонса зачитать все имена и вынести приговор по каждому отдельному убийству, потребовало много времени. Но мы были не в обиде. Это оказало мощное воздействие на присутствующих, сосредоточив наше внимание на том, что, по крайней мере, отчасти мы собрались там почтить память сорока восьми душ и взять контроль над чистым злом в лице Гэри Риджуэя.
После зачитывания обвинения, десятки людей высказались о погибших девушках, о том, как убийства повлияли на их семьи и дальнейшей судьбе ответственного за это человека. Многие напомнили нам, что жертвы не были карикатурными персонажами – уличными людьми и проститутками – каковыми их периодически представляют СМИ. Они были энергичными молодыми девушками с мечтами и надеждами. Их любили при жизни и горько оплакивали после смерти.
Как я и ожидал, некоторые ораторы подвергли критике сделку о признании вины, а мать Конни Наон сопровождала свое выступление колкими ремарками в сторону целевой группы и её следователей. «Если бы расследование шло нужным путём, многие из нас не оказались бы сегодня в этом суде», – сказала Хэлен Дэкстер. Она также жёстко прошлась по СМИ и прокурору, Норму Мэлингу. Сказала, они «продали» интересы её семьи.
Несколько раз Хэлен Дэкстер упомянула продолжающуюся виктимизацию её семьи. Думаю, это была одна из причин, почему она сосредоточила свой гнев на мне и других, кто сделал всё, что мог по делу Грин-Ривер. Ей казалось, что её семья находится под нескончаемыми атаками, поэтому ей приходится отбиваться по всем направлениям.
Другие выступающие показали, что находятся на разных этапах примирения. Но естественно, почти все источали ненависть к Гэри Риджуэю. Говорили он был «мусором», «животным», «террористом», «трусом» и похуже. И, что смерть – слишком лёгкое испытание для него. Вместо этого он должен каждый день страдать, а потом провести вечность в аду. Но начав говорить о себе и своих ушедших любимых, один выступающий за другим, выразили понимание, благосклонность, осмысление и мужество.
Кэти Миллс, мать Опал Миллс, показала глубокую духовность и преданность христианству, что не могло не удивлять.
– Хочу поблагодарить мистера Риджуэя за отсутствие судебного процесса, – сказала она, поправив свои старушечьи очки и глядя на человека, убившего её дочь. – Было бы действительно тяжело пройти через него. Достаточно и того, что есть. Вы можете сказать «простите», но это не вернёт Опал. Все эти годы вы держали нас в рабстве, потому что мы ненавидели вас и хотели вашей смерти. Но теперь всё закончится, если конечно, мы сможем простить вас. Гэри Леон Риджуэй, я прощаю вас. Я прощаю вас.
Сидя за столом защиты, Гэри обернулся к миссис Миллс и начал кивать.
– Больше вы не властвуете надо мной, – продолжала миссис Миллс. – С вами покончено. Я обрела мир за пределами человеческого понимания. Сегодня я живу для того, чтобы однажды оказаться вместе с малышкой Опал… Хочу сказать «прощайте», Гэри Леон Риджуэй.
С этими словами Кэти Миллс отвернулась от Риджуэя и передала микрофон своему сыну, старшему брату Опал, Гаррету. Несогласие с мнением матери, было, своего рода, подтверждением крепкой связи с сестрой. Он извинился перед матерью, но сказал, что не может простить Риджуэя. Она посмотрела на него с любовью в глазах, молча призывая продолжать. Затем Гаррет прочитал отрывок из своего дневника. Он был написан в тот день, когда он посещал места, однажды посещённые вместе с Опал – школы, игровые площадки и бывшие дома, включая и берега Грин-Ривер.
– Я пошёл в школу, где мы играли и думал о её маленьком пухлом личике и её коробке для завтраков «Кэйр Беар», – сказал он. – Я оставил розу на той площадке, где мы сидели и размышляли о будущем.
Он объяснил, что Опал мечтала «завести детей, достаточно зарабатывать, чтобы прокормить их, и чтобы был сын и дочка с именами Гаррет и Опал. Мы все жили бы в большом купленном ею доме и смотрели мультики, засиживаясь допоздна».
Было очень трогательное видеть этого молодого человека и слышать его нежные слова и наполненные любовью воспоминания о сестре. Она назвал её крепким «маленьким орешком». Она всегда заступалась за него, сказал он, говоря задирам: «Это мой брат и вам лучше закрыть свои рты или получите сэндвич с кулаком».
Я легко представил себе сцену посещения Гарретом школы, где он и Опал иногда вместе танцевали возле музыкального автомата в буфете, когда рядом никого не было. «Я съел самый большой пончик, какой смог найти», – сказал он с улыбкой. – «Из солидарности с её постоянной озабоченностью своим весом».
Запись в дневнике заканчивалась тем, как он сидел на скамейке рядом с точкой, где нашли тело его сестры. Он почти двадцать лет не подходил к водам Грин-Ривер. На берегу стояла пара рыбаков, закидывающих поплавки. Прогуливалась влюблённая пара. «Я сел на скамейку и заплакал», – сказал он.
Другие делились воспоминаниями о маленьких девочках, которые любили лошадей, катались на велосипедах и играли в софтбол. Вирджиния Грэхам ясно дала понять, что её сестра Дебби Эстес не виновата в обстоятельствах, приведших её в руки Риджуэя. Она выбрала улицы, чтобы сбежать «от первого монстра в её жизни», – того, кто издевался над ней.
Как и многие другие, Вирджиния приветствовала тот факт, что Риджуэй будет страдать в тюрьме и с нетерпением ждала его смерти. «Вы от чего-нибудь да умрёте», – сказала она. – «Тогда моя жизнь вернётся на круги своя. Не потому, что умрёте, а потому что зло, которым вы решили стать, покинет эту землю и вернётся в ад, откуда и пришло».
Горе и гнев выступавших женщин не оказали видимого влияния на Гэри Риджуэя. Он повернулся к тем, кто говорил, но смотрел сквозь них немигающими глазами. Он снова «играл», действуя так, как ему казалось и должен действовать нормальный человек. Но в отличие от любого нормального человека, ему были безразличны те, чьи жизни он разорвал на части.
Но, когда говорили мужчины, Риджуэй, казалось, реагировал больше. Он вздрогнул от слов Чарльза Уинстона: «Я умолял шерифа позволить мне поговорить с вами лично». Он не оставил сомнений, что хотел убить Риджуэя и это желание никуда не делось. «Если вы понимаете, что это значит, то вам следует нервничать», – добавил он.
Сын Чака, Кевин, высказался за многих из нас: «Надеюсь, вы пойдёте в общий блок, а не будете сидеть под защитой, как какая-то баба. Легко убивать женщин. А попробуйте противостоять другим зекам в общем блоке. Долго вы не протянете».
Кевин завладел вниманием Риджуэя, но единственным человеком, заставившим его трястись, лить слёзы и отвернуться, был Роберт Рул, чья дочь Линда пропала в возрасте шестнадцати лет в сентябре 1982 года. Одетый в галстук и подтяжки, мистер Рул был крупным мужчиной с седыми волосами и седой бородой, которые приходились кстати, когда на каждое Рождество он наряжался Санта-Клаусом. Его лицо, несмотря на время и место, выглядело спокойным и доброжелательным.
– Мистер Риджуэй, здесь присутствуют люди, ненавидящие вас, – начал он. – Но я не из их числа. Я прощаю вас за ваше деяние. Из-за вас мне тяжело было жить с тем, во что я верю, но этого хочет Господь, и он говорит, нужно прощать. Но не говорит, что нужно прощать только определённых людей. Он говорит прощать всех. Так что, вы прощены, сэр.
Слёзы Риджуэя несомненно были ответом на невероятное милосердие, проявленное мистером Рулом. Они говорили, что Риджуэй чувствовал облегчение от прощения. Он плакал о себе, а не о ком-то из многих убитых им девушек или сотен людей, разбитых горем.
Риджуэй расплакался ещё раз, когда ему самому дали слово. Он встал перед судьёй и говорил тем же лживым, хриплым голосом, что мы слышали в течении шести месяцев допросов.