Посланец нырнул под отворот входа в юрту, чтобы объявить о нас своему господину, а затем появился вновь и сделал резкое движение рукой, приказывая нам войти внутрь. Когда мы проходили мимо него, он заступил дорогу Ноздре и прорычал:
— Никаких рабов! — И выставил его за дверь.
Для этого была причина. Монголы считали себя выше всех свободных людей на земле, выше королей и им подобных, и, таким образом, человек, который подчинялся низшим, считался у них недостойным даже презрения.
Ильхан Хайду молча смотрел, как мы пересекали убранное великолепными коврами и подушками внутреннее пространство юрты. Сам он сидел, развалясь, на груде мехов — все они были в яркую полоску или пятнистые: очевидно, это были шкуры тигров и леопардов, — на помосте, возвышавшем его над остальными. Он был одет в боевые доспехи из отполированного металла и в кожу, а на голове у него красовалась каракулевая шапка с отворотами. Брови Хайду напоминали кусочки курчавого черного каракуля, причем кусочки совсем не маленькие. Глаза-щелки ильхана полыхали красным огнем: похоже, они воспламенились от ярости от одного только взгляда на нас. С каждой стороны от Хайду стояло по воину, так же красиво одетому, как и тот, что доставил нас сюда. Один держал поднятое копье, а другой — что-то похожее на балдахин на шесте над головой Хайду, и оба они стояли прямо, как статуи.
Мы трое медленно приблизились к меховому трону и одновременно сделали легкий горделивый поклон — так синхронно, словно отрепетировали его заранее, после чего вопросительно взглянули на ильхана. Некоторое время он изучал нас с таким видом, словно мы были паразитами, которые выползли из-под ковров в юрте. А затем внезапно сделал нечто совершенно отвратительное. Он отхаркнул из глубин своей глотки и набрал в рот большое количество мокроты. Затем ильхан медленно оторвался от дивана, выпрямился, повернулся к стражнику, стоявшему справа от него, и надавил ему большим пальцем на подбородок, так что тот открыл рот. После этого Хайду выплюнул отхаркнутую субстанцию мужчине прямо в рот и большим пальцем снова закрыл его — воин перенес всю процедуру с совершенно невозмутимым видом, — затем ильхан медленно вернулся на свое место и снова уставился на нас, в глазах его сверкала злоба.
Ясно, что это был жест, направленный на то, чтобы внушить нам страх перед его властью, надменностью и бессердечием. И, честно признаюсь, мне стало немного не по себе. Однако, по крайней мере, на одного из нас — на Маттео Поло — это не произвело никакого впечатления. Когда Хайду произнес свои первые слова на монгольском языке, суровым тоном возвестив: «Ну а теперь, торговцы, не имеющие разрешения…» — он не смог продолжить, потому что дядя дерзко перебил его, заговорив на том же самом языке:
— Сначала, если пожелает ильхан, мы вознесем хвалу Господу за то, что он провел нас целыми и невредимыми через такое количество земель прямо пред очи августейшего господина Хайду. — И, к моему изумлению, — полагаю, это также удивило отца и монголов — он завопил старый рождественский гимн:
Путь солнца направляющий
Над всей землей владеющий…
— Ильхан этого не желает, — процедил сквозь зубы Хайду, когда дядя остановился на минуту, чтобы перевести дух.
Но мы с отцом, приободрившись, присоединились к нему, распевая следующие две строки:
Христос — Творец всего сущего,
Рожденный Марией Девой…
— Достаточно! — завопил Хайду, и наши голоса замерли. Устремив свои красные глазки на дядю Маттео, ильхан сказал: — Ты христианский священник. — Он произнес это решительно, прямо-таки с ненавистью, поэтому дядя не воспринял это как вопрос, на который ему по совести надо было ответить отрицательно.
Дядюшка сказал только:
— Я здесь по приказанию хана всех ханов. — И указал на документ, который Хайду сжимал в одной руке.
— Hui, да, — ответил ильхан с ехидной улыбкой. Он развернул документ так, словно тот был грязным. — По приказу моего достопочтенного двоюродного брата. Я вижу, что братец написал этот указ на желтой бумаге, на манер китайских императоров. Мы с Хубилаем покорили эту упадническую империю, но он все больше и больше перенимает их привычки. Vakh! Он стал не лучше, чем калмык! И наш старый бог войны Тенгри теперь уже недостаточно хорош для него. А иначе зачем ему понадобилось привозить к нам в ханство нечестивых христианских священников?
— Просто для того, чтобы расширить свои знания о мире, господин Хайду, — сказал отец примирительным тоном. — А вовсе не затем, дабы распространять какую-либо новую…
— Единственный способ узнать мир, — взбешенно произнес Хайду, — это покорить его! — Он переводил свой пылающий взгляд то на одного, то на другого из нас. — Вы против, а-а?
— Спорить с господином Хайду бесполезно, — пробормотал отец. — Это все равно, как если бы яйца вдруг напали на камни, как гласит старая поговорка.
— Ну, по крайней мере, вы обнаруживаете хоть немного здравого смысла, — неохотно признал ильхан. — Я надеюсь, что у вас хватает ума понять, что указ этот был написан семь лет тому назад и в семи тысячах ли отсюда. И даже если мой брат Хубилай и не забыл о нем за это время, я сам вовсе не обязан относиться к сему документу с почтением.
Дядя пробормотал еще более кротко, чем это сделал отец:
— Как говорится, тигр сам устанавливает себе законы.
— Это точно, — проворчал ильхан. — Если я захочу, то могу отнестись к вам как к простым нарушителям владений. Торговцы-ференгхи, проникшие в ханство с недобрыми намерениями. Я могу осудить вас на скорую смерть.
— Некоторые говорят, — пробормотал отец еще более кротким тоном, — что тигры — это настоящие представители небес и их предназначение состоит в том, чтобы преследовать тех, кто каким-либо образом избежал заслуженной смерти.
— Правильно, — сказал ильхан. Его слегка раздражало, что мы с ним не спорим, а во всем соглашаемся. — С другой стороны, даже тигр иногда может быть снисходительным. Почти так же, как я ненавижу своего двоюродного брата за то, что он отказался от своего наследия, — почти так же я ненавижу растущее вырождение его двора. И поэтому я могу разрешить вам отправиться туда и присоединиться к его свите. Если пожелаю.
Тут отец захлопал в ладоши, словно пришел в восторг от мудрости ильхана, и сказал восхищенно:
— Не сомневаюсь, что господин Хайду помнит старинную историю о мудрой жене Линга, которую любят рассказывать хань.
— Разумеется, — ответил ильхан. — Я именно это и имел в виду. — Он немного расслабился и холодно улыбнулся отцу. Тот ответил ему теплой улыбкой. Наступила тишина. — Однако, — снова возобновил разговор Хайду, — эту историю рассказывают по-разному. Какую версию слышал ты, а-а, нарушитель владений?
Отец прочистил горло и начал свой рассказ:
— Госпожа Линг была женой богатого человека, который слишком любил вино и все время посылал ее в винную лавку, принести для него очередную бутылку. Госпожа Линг боялась за его здоровье и нарочно затягивала посещения, разбавляла вино водой или прятала его, чтобы не дать мужу пить так много. Однако супруг из-за этого приходил в гнев и избивал ее. В итоге случилось вот что. Госпожа Линг разлюбила своего мужа, хотя он и был богат, и заметила, как красив продавец в винной лавке, хотя тот был скромным торговцем. Впоследствии она охотно выполняла приказания мужа и покупала ему вино, и даже сама наливала ему, и даже побуждала супруга пить. В конце концов ее муж-пьяница умер в страшных мучениях, а вдова унаследовала все его добро и вышла замуж за продавца из винной лавки, после чего оба они жили богато и счастливо.
— Да, — сказал ильхан, — эта правильная история.
На этот раз наступившая пауза была еще длинней. Затем Хайду снова заговорил, скорее рассуждая сам с собой, чем обращаясь к нам.
— Да, пьяница добровольно выбрал разложение, а остальные лишь помогали ему в этом, пока он полностью не деградировал и не пал, и тут же его место оказалось занято лучшим. Весьма нравоучительная легенда.
Так же спокойно дядя сказал:
— В легенду вошло и терпение тигра, выслеживающего свою жертву.
Хайду вздрогнул, словно очнулся от грез, и заметил:
— Тигр может быть снисходительным в той же мере, что и терпеливым. Я уже говорил вам об этом. Вот что, пожалуй, я отпущу вас с миром. Я даже дам вам эскорт, чтобы уберечь от неприятностей в дороге. Священник, я делаю это ради тебя, ибо ты можешь обратить Хубилая в свою тлетворную веру. Я надеюсь, что это у тебя получится, и желаю тебе успеха.
— Один кивок головы, — воскликнул отец, — порой слышен дальше, чем удар грома! Вы сделали доброе дело, господин Хайду, и эхо его будет долго звучать.
— Однако это еще не все, — сказал ильхан, снова переходя на суровый тон. — Моя госпожа ильхатун[174], которая сама христианка и разбирается в таких вещах, сказала, что христианские священники дают обет бедности и не владеют никаким имуществом. Но мне также донесли, что вы, чужеземцы, везете на своих лошадях множество сокровищ.
Отец бросил в сторону дяди тревожный взгляд.
— Всего лишь немного побрякушек, господин Хайду. Они не принадлежат священнику, а предназначены для вашего высокородного брата Хубилая. Это символическая дань от шаха Персии и султана Индийской Арияны.
— Султан — мой ленник, — сказал Хайду. — Он не имеет права отдавать то, что принадлежит мне. Что бы он ни посылал — это контрабанда и, стало быть, подлежит конфискации. Вы понимаете меня, а-а?
— Но, господин Хайду, мы обещали доставить…
— Нарушить слово — это все равно, что разбить горшок. Горшков всегда можно наделать еще. Не беспокойтесь относительно своих обещаний, ференгхи. Просто приведите своих вьючных лошадей завтра в это же время сюда, к моей юрте, и я посмотрю, какие безделушки придутся мне по вкусу. Может, я и оставлю вам немного. Вы понимаете, а-а?