«Откуда тебе знать?»
«Я знаю. Френкель и Голден заверили меня в том, что, пока ты будешь помогать агенту Свиту, они закроют глаза на… мм… твои личные дела».
«У тебя это заверение есть в письменном виде?»
«Ты в своем уме? Они и не собираются ничего подписывать, ведь у них на руках все карты. Но я точно знаю, что, если ты поможешь им в этой ситуации, они тебя не уволят. Как я уже говорил, никто не хочет терять тебя. Ты слишком ценное приобретение для компании. И что касается меня лично, то я надеюсь, ты по-прежнему будешь-считать меня своим другом».
И вот тогда я встал из-за стола и вышел из закусочной. Во сколько же это было? Да, в пять вечера, вчера. С тех пор я и брожу по городу.
Я потянулась к бутылке «Хайрам Уокер» и плеснула ему в кофе еще немного бурбона.
Ты так и не был дома?
Нет. Просто шатался по округе. Наконец зашел в круглосуточный кинотеатр на 42-й улице. Пытался забыться.
А где Ронни?
Он уехал на пару дней в Атлантик-Сити — с группой, котори аккомпанирует Розмари Клуни. Я собирался позвонить ему в отель. но потом решил, что пока не стоит его расстраивать. Еще будет время. В любом случае мне невыносимо возвращаться домой… зная, что эти чертовы федералы дошли до того, что расспрашивали у горничных про…
Он поднял кофейную чашку и чокнулся с бутылкой.
Неужели я такая важная персона, Эс? Неужели я представляю такую угрозу национальной безопасности, что они были вынуждены выяснять у горничных, кто спит в моей постели?
Я не могу в это поверить.
А придется поверить, Эс. Потому что эти ублюдки настроены очень серьезно. Тут одно из двух: либо ты сотрудничаешь с ними, либо совершаешь профессиональное самоубийство.
Тебе необходим адвокат.
Зачем? Что может сказать какой-то дорогущий адвокат, чего я сам не знаю? В любом случае, даже если он сотворит чудо и избавит меня от федералов, компанию все равно заставят уволить меня за аморалку. И как только дело получит огласку, на моей карьере можно будет поставить жирный крест. Со мной будет покончено.
Ты должен найти того, кто тебя сдал.
И что мне это даст?
Возможно, тебе удастся воздействовать на их совесть, заставить отказаться от показаний…
Совесть. Ты, конечно, умная девушка, Эс… но сейчас ты мне напоминаешь Полианну. В этой игре нет таких понятий, Эс. Каждый сам за себя — это как раз то, на чем играют Джо Маккарти со своими дружками: на страхе каждого взрослого потерять все, что заработано таким трудом. Берт Шмидт прав: когда приходится делать выбор между собственной жизнью и друзьями, скорее всего, ты пожертвуешь друзьями.
Значит, ты собираешься сотрудничать?
Только не смотри на меня так, — вдруг обозлился он.
Никак я на тебя не смотрю, Эрик. Я просто спрашиваю…
Не знаю. У меня в запасе… сколько?… Два с половиной дня на принятие решения. И на банковском счете пусто.
Что значит пусто? Ты же в прошлом году заработал более шестидесяти тысяч…
Да, и столько же потратил.
Как тебе это удалось, черт возьми?
Очень легко. Так легко, что сейчас у меня образовалось нечто под названием «долг».
Долг? И какой же?
Не знаю. Семь… может, восемь тысяч…
О боже…
Вот именно: о боже. Так что сама видишь, в чем моя проблема. Если я откажусь сотрудничать, получу клеймо коммуниста и извращенца, а Эн-би-си перекроет денежный поток. И я со всех сторон банкрот.
Что же ты намерен делать?
Понятия не имею. А что бы ты сделала?
Честно?
Да, честно.
Честно… — задумалась я и ответила: — Не знаю.
7
Следующие два дня были сущим кошмаром. Я настояла на том, чтобы Эрик встретился с адвокатом. Естественно, он обратился к Джоэлу Эбертсу. Дождавшись девяти часов утра, я позвонила в офис Эбертса. Он сам снял трубку и попросил нас немедленно приехать. Закаленный в профсоюзных боях, мистер Эбертс с пониманием и сочувствием отнесся к дилемме Эрика. Но, просмотрев его контракт с Эн-би-си и услышав о том, что ФБР располагает компроматом на Ронни, сказал, что не может предложить ничего, кроме моральной поддержки.
Конечно, мы могли бы оспорить это в суде. Но, как и сказал тебе юрист из Эн-би-си, они вполне могут позволить себе затянуть процесс на годы. А тем временем ты будешь жить с красным клеймом. И хотя лично мне все равно, кто с кем спит, боюсь, они могут впаять тебе еще и обвинение в аморалке. Хуже того, если ты открыто выступишь против них, они непременно сольют информацию какому-нибудь подонку вроде Винчелла. Не успеешь опомниться, как вся грязь выплеснется в его колонке. И тогда тебе не отмыться.
И что же мне делать? — спросил Эрик.
Друг мой, это решать только тебе. И я даже не попытаюсь влиять на твой выбор. Так или иначе — ты проиграешь. На самом деле вопрос стоит так: что тебе меньше всего хочется потерять?
Эрик заерзал на стуле:
Я просто не могу стучать на людей, которые виноваты лишь в том, что увлеклись тем же бредовым идеализмом, что и я когда-то. Господи, да даже если бы речь шла о Розенбергах, я бы все равно не смог сдать их. Наверное, во мне все-таки недостаточно патриотизма.
Патриотизмом здесь и не пахнет, — сказал Джоэл Эбертс. — Джо Маккарти и этот клоун Никсон, наверное, самые большие патриоты за всю историю человечества. И оба сволочи. Нет, тебе предстоит ответить на вопрос куда более сложный: можешь ли ты погубить себя ради спасения других… даже зная, что в конце концов их все равно достанут? Конечно, мне легко сидеть здесь и рассуждать о том, как бы я мог поступить. Но я не в твоей ситуации. Уверен, что у Гувера и его прихвостней имеется досье и на меня, но им не зацепить меня политикой. По крайней мере, сейчас. Они не могут разрушить мою жизнь. А твою — запросто.
Я видела, как Эрик сцепил руки. И, сам того не замечая, раскачивается взад-вперед на стуле. Взгляд его казался пустым, затравленным. Ему необходимо было поспать — хотя бы пару часов. Мне так хотелось ему помочь. Но я не знала как.
Я могу дать тебе только один совет, — сказал Джоэл Эбертс. — И будь я на твоем месте, сделал бы вот что: уехал из страны.
Эрик задумался.
Но куда мне податься? — спросил он.
На этой планете полно прекрасных мест, на Америке свет клином не сошелся.
Я имею в виду: куда мне ехать, чтобы зарабатывать на жизнь?
Как насчет Лондона? — предложила я. — В Лондоне ведь есть телевидение, верно?
Да… но у них другое чувство юмора. Они же англичане, бы их побрал.
Я уверена, ты найдешь там свою нишу. И если не Лондон, есть еще Париж и Рим…
О да, я — и сочиняю юморески для французов. Какая смелая мысль…
Мне на помощь пришел Джоэл Эбертс:
Твоя сестра права. Талантливый парень, как ты, везде найдет работу. Но сейчас это не главное. Твоя первостепенная задача — вырваться из страны в течение сорока восьми часов.
А федералы не сядут мне на хвост?
Скорее всего, нет. До сих пор практика показывала, что, запугиваниями выгнав человека из страны, они оставляют его в покое… если, конечно, он не надумает вернуться.
Ты хочешь сказать, что я никогда не смогу вернуться в Штаты?
Попомни мое слово: через пару лет вся эта охота на ведьм будет полностью дискредитирована.
Пару лет, — печально произнес Эрик. — Бред какой-то, даже представить не могу, чтобы американец был вынужден бежать в ссылку.
Что я могу сказать? Такие времена.
Эрик потянулся ко мне и взял мою руку. Крепко сжал ее:
Я не хочу уезжать. Мне нравится здесь. Здесь все мне знакомо. И все родное.
Я с трудом сглотнула и сказала:
Другие варианты закончатся катастрофой. А так ты, по крайней мере, сохранишь свою честь.
Молчание. Эрик продолжал беспокойно ерзать на стуле, ему было мучительно трудно принять решение.
Даже если бы я решил уехать, возникает проблема. У меня нет паспорта.
Это как раз не проблема, — успокоил Джоэл Эбертс.
Он подсказал, что надо делать. Я настояла на том, чтобы мы немедленно последовали его совету — поскольку, как предупредил Эбертс, долгих раздумий Эрик себе позволить не мог.
Через сорок восемь часов они ждут от тебя список имен, — сказал Эбертс. — Если ты его не предоставишь, тебе конец. Попадешь под каток. Работы тебя лишат. Вызовут повесткой в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. И Государственный департамент автоматически заблокирует любой твой запрос на выдачу паспорта до тех пор, пока ты не дашь показания. Так было с Полом Робсоном Не сомневайся, что и с тобой они проделают тоже самое.
Перед нами встала задача выправить Эрику паспорт в течение ближайших суток. Как сказал Эбертс, обычно процедура рассмотрения заявления растягивается на две недели… если только не приобрести горящий тур. Поэтому, покинув офис Эбертса, мы отправились на такси в центр, в отделение турагентства «Томас Кук» на углу Пятой авеню и 43-й улицы. После недолгих поисков агент нашел одно место на теплоходе «Роттердам», отплывающем в голландский порт Хук-Ван-Холланд следующим вечером. Мы купили билет и помчались в паспортный стол на 51-й улице. Клерк изучил билет Эрика в Европу и сказал, что, если мы хотим получить паспорт до пяти вечера завтрашнего дня (всего за два часа до отплытия «Роттердама»), до конца сегодняшнего рабочего дня необходимо принести надлежащие фотографии, копию свидетельства о рождении и ряд нотариальных документов.
Это была та еще гонка — но Эрику удалось собрать все документы к положенному сроку. Клерк заверил, что паспорт будет готов к концу завтрашнего дня, так что у Эрика оставался один час, чтобы через весь город добраться в порт к шести вечера (на корабле он должен был появиться за час до отхода судна). Времени было в обрез, но он надеялся успеть.
Когда мы закончили все дела в паспортном столе, Эрик предложил заехать к нему на квартиру в Хемпшир-Хаус. Там я провела ревизию его огромной гардеробной и помогла отобрать необходимый минимум вещей, которые уместились бы в один большой чемодан. Зачехлив свой «ремингтон», он вдруг опустился в рабочее кресло.