Таксисту это совсем не понравилось. «Ты сумасшедший или как?» — спросил он.
«Да, я сумасшедший. Сумасшедший, что остаюсь здесь».
Я попросил высадить меня у Центрального вокзала. Пошел сдавать в камеру хранения свой багаж — но шел дождь, поэтому я открыл чемодан, чтобы достать складной зонт, который припас для Лондона. И тут наткнулся на твой подарок. Не поверишь, я заплакал, когда увидел надпись. Потому что в тот момент понял, что именно этой ручкой я буду писать имена…
Я с трудом сглотнула. Но промолчала.
Это решение созрело во мне, пока я ехал по мосту 59-й улицы. Я собирался стать стукачом. Сдать некоторых людей, с которыми не виделся уже много лет, таких же невиновных, как и я. Тогда я смогу сохранить работу, вернуться к привычной жизни, по-прежнему расплачиваться за всю компанию в баре «21». Да, на душе было погано… но, если вдуматься, ничего крамольного в моих действиях не было. Я хочу сказать, если федералам было известно о моем членстве в партии, выходит, они знали и о том, что люди, которых я собирался назвать, тоже были коммунистами. Так что моя информация бьш бы лишь подтверждением уже известных фактов.
Во всяком случае, подобными рассуждениями я пытался успокоить себя.
В общем, я сунул ручку в карман пиджака и решил отпраздновать свои последние восемь часов в качестве человека с относительно чистой совестью, гульнув на полную катушку. Тем более что в моем бумажнике лежали дорожные чеки на тысячу долларов. Прежде всего я побаловал себя завтраком с шампанским в отеле «Уолдорф». Потом зашел в «Тиффани» и потратил внушительную сумму на серебряный портсигар для Ронни и маленькую безделушку для тебя.
Он полез в карман и достал голубую коробочку с маркировкой «Тиффани». Сунул мне в руку. Я растерялась.
Ты сошел с ума? — спросила я.
Точно. Ну давай же, открывай скорей.
Я приподняла крышку и изумленно уставилась на потрясающие платиновые серьги в форме слезинок, усыпанные мелкими бриллиантами чистой воды. Я лишилась дара речи.
Что, не угодил? — спросил он.
Они роскошные. Но тебе не следовало так тратиться.
Скажешь тоже. Разве тебе не известно золотое правило американца: совершая подлость, постарайся ее прикрыть расточительной тратой денег?
Как бы то ни было, после кутежа в «Тиффани» я прошелся по Пятой авеню, провел несколько блаженных часов в музее «Метрополитен», любуясь Рембрандтом. Там сейчас как раз выставляется «Возвращение блудного сына» из амстердамского музея. Дьявольская картина, как сказал бы Джек Уорнер. Страдание семьи, раскаяние, конфликт между ответственностью и страстями — всё сгустилось в одном темном холсте. Скажу тебе прямо, Эс, единственный человек, кому удалось лучше Рембрандта передать всю красоту черного, — это Коко Шанель.
Потом наступило время ланча. И я рванул в «21». Два мартини, целый лобстер, полбутылки «Пуйи-Фюмэ»… и я снова был готов к восприятию boch kultur[54]. Нью-йоркский филармонический оркестр давал утренний концерт в Карнеги-Холл с твоим любимцем Бруно Уолтером за дирижерским пультом- И исполняли они Девятую симфонию Брукнера. Поразительная вещь. Звучание, как в соборе. И полная иллюзия, что ты на небесах — с ощущением, что есть нечто более возвышенное и значимое в сравнении с нашими мелкими заботами на глупой планете Земля.
Публика просто ревела от восторга, когда концерт закончился. Я тоже вскочил с места, задыхаясь от криков «Браво!». Но тут я посмотрел на часы. Половина пятого. Пора было двигаться в Рокфеллеровский центр и приниматься за грязную работу.
Агент Свит и этот говнюк Росс уже ждали меня на сорок третьем этаже. И вновь меня препроводили в зал заседаний. И вновь Росс сурово уставился на меня.
Я так понимаю, — сказал он, — что ты решил сотрудничать.
Да. Я назову вам некоторые имена.
Агент Свит рассказал мне о твоей вчерашней выходке в паспортном столе.
Просто я поддался панике, — сказал я.
Ну, можно и так объяснить твой поступок.
Если бы вам выдали паспорт, сейчас вас бы уже не было в стране, — вступил в разговор Свит.
И я бы сожалел об этом решении всю оставшуюся жизнь, — сказал я.
Врешь, — отрезал Росс.
Вы хотите сказать, мистер Росс, что никогда не слышали притчу о возвращении блудного сына?
Кажется, это случилось по дороге в Дамаск? — спросил агент Свит.
Так точно — и именно это произойдет сейчас здесь, в стенах Рокфеллеровского центра, — сказал я. — Итак, что вы хотите узнать?
Свит уселся напротив меня. Ему с трудом удавалось скрыть радостное возбуждение от моего предстоящего предательства.
Мы бы хотели знать, — начал он, — кто привел вас в партию, кто возглавлял вашу ячейку, кто еще в ней состоял.
Не проблема, — сказал я. — Не возражаете, если я напишу это на бумаге?
Свит передал мне желтый блокнот. Я достал из кармана твою красивую авторучку. Снял колпачок. Театрально вздохнул. И записал восемь имен. Это заняло меньше минуты — и самое забавное, что я легко вспомнил все имена.
Закончив, я надел колпачок, убрал ручку в карман и брезгливо отпихнул блокнот — как будто не мог больше на него смотреть. Свит подошел ко мне и похлопал меня по плечу:
Я знаю, это было нелегко, мистер Смайт. Но я рад, что вы совершили правильный и патриотичный поступок.
Он взял в руки блокнот. На какое-то мгновение замер, уставившись в мои записи, потом швырнул его мне и рявкнул:
Что это, черт возьми?
Вы хотели имена. Я дал вам имена.
Имена? — взвился он, снова схватив блокнот. — Это в вашем представлении имена? — И он принялся зачитывать их вслух. — Соня, Ворчун, Простак, Тихоня, Весельчак, Чихун, Док… и что еще за БС, черт возьми?
Белоснежка, конечно, — ответил я.
Росс выхватил блокнот из рук Свита. Быстро пробежал глазами список и сказал:
Ты только что совершил профессиональное харакири.
Не знал, что ты говоришь по-японски, Росс. Может, ты был их шпионом во время войны?
Вон отсюда, — заорал он. — Ты здесь больше не работаешь.
Когда я выходил, Свит бросил мне вслед, чтобы я со дня на день ожидал повестки с вызовом в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности.
До встречи в Вашингтоне, говнюк, — крикнул он на прощание.
Я смотрела на Эрика широко раскрытыми глазами.
Ты действительно написал имена семи гномов? — спросила я.
Они были первыми коммунистами, кто пришел мне на ум. Ну сама посуди: жили они в коммуне, и всё у них было общее, они…
Он сник. И затрясся в беззвучных рыданиях. Я обняла его.
Все хорошо, все хорошо. Ты поступил достойно. Я так горжусь тобой…
Гордишься чем? Тем, что я загубил свою карьеру? Тем, что отныне я безработный? Тем, что я потерял все?
Я вдруг расслышала голос Ронни:
Ты не потерял нас.
Я подняла голову. Ронни стоял в дверях спальни. Эрик бросил взгляд в его сторону.
Что ты здесь делаешь? — тусклым голосом произнес он. — Ты же должен вернуться только в понедельник.
Просто мы с Сарой немножко обеспокоились твоим исчезновением.
Думаю, вам обоим стоило беспокоиться о более важных материях.
Послушайте только этого мистера Ложная Скромность, — сказал Ронни. — И где тебя черти носили с тех пор, как ты сдал семерых гномов?
Да где я только не был! В основном шатался по барам на Бродвее, потом в ночном кинотеатре на 42-й улице. Кстати, посмотрел новый триллер с Робертом Митчэмом: «Женщина его мечты». Говард Хью продюсировал. Ну и Джейн Расселл в главной роли, естественно. Довольно остроумный сценарий. «Я как раз снимал галстук, размышляя, не стоит ли мне повеситься на нем…» Примерно то же самое чувствовал и я.
А теперь в нас говорит мистер Жалость К Себе, — сказал Ронни. — Мог бы потратить монетку на телефонный звонок, сообщить нам, что жив и здоров.
О… это было бы слишком просто. А я не искал легких путей.
Я потрепала его волосы.
Но вы совершили поступок, мистер Смайт, — сказала я. — Правда, Ронни?
Да. — Он подошел к Эрику и взял его за руку. — Ты поступил правильно.
Это достойно тоста, — сказала я, хватаясь за телефонную трубку. — Интересно, рум-сервис доставляет шампанское в такую рань?
Конечно, — сказал Эрик. — И специально для меня закажи еще мышьяковый «прицеп».
Не переживай, Эрик, — успокоила я его. — Ты переживешь это.
Он склонил голову на плечо Ронни.
Не уверен, — удрученно произнес он.
8
История получила продолжение на страницах утренних газет. Как и следовало ожидать, грязь вывалил великий патриот Уолтер Винчелл. Это была заметка всего в пять строчек в его колонке в «Дейли миррор».
Возможно, он и лучший сценарист шоу Марта Маннинга… но у него красное прошлое. И вот теперь Эрик Смайт, отказавшийся сотрудничать с федералами, — никто. Пусть он мастерски сочиняет анекдоты, зато он не умеет петь «Боже, храни Америку». И как понравится то, что Смайт, который никогда не был женат, держит романтического компаньона в своем притоне в Хемпшир-Хаус? Неудивительно, что Эн-би-си указала ему на дверь.
Колонка Винчелла уже к полудню была у всех на устах. Часом позже Эрик позвонил мне домой.
Я все еще пребывала в глубоком шоке от этой убийственной статьи, но не знала, успел ли ее прочесть брат. Разумеется, пока не услышала его голос. Он срывался от волнения.
Ты читала?
Да. И я уверена, ты можешь подать в суд на этого подлеца Винчелла за оскорбление личности.
Мне только что вручили уведомление о выселении.
Что?
Письмо подсунули под дверь. Администрация Хемпшир-Хаус просит освободить квартиру в течение сорока восьми часов.
На каком основании?
Как ты думаешь? На основании пассажа Винчелла о «романтическом компаньоне», которого я держу в своем «притоне».
Но ведь администрация была в курсе, что Ронни живет у тебя.
Конечно. Просто я ничего не говорил, а они ни о чем не спрашивали. Но теперь, когда этот говнюк Винчелл раскрыл