Мой поезд несся вперед, и вскоре после того, как Брегман не оправдал моих надежд, меня нанял деятельный 35-летний продюсер, чем-то напоминавший Ирвинга Тальберга[64], — Питер Губер, «принц» киностудии Columbia. У него был партнер в лице музыкального лейбла Casablanca Records, с которым сотрудничали популярные во второй половине 1970-х королева и король диско Донна Саммер и Барри Уайт и композитор электронной музыки Джорджио Мородер. Питер тогда продюсировал «Бездну» с участием Ника Нолти и Жаклин Биссет, которая соберет почти $50 млн. Ему еще предстояло заработать миллионы на колоссальной серии фильмов о Бэтмене и множестве других проектов, а также руководить Columbia от лица японской корпорации Sony, когда та выкупила киностудию. Пресытившись успехами в киноиндустрии, Питер позже станет совладельцем четырех спортивных команд, в том числе неоднократных баскетбольных чемпионов Golden State Warriors. Я слышал от нескольких людей одну и ту же фразу: «Питер всегда доводит дела до конца!»
Я вошел в его офис на студии Burbank Studios. Интерьер в стиле «Касабланки» украшали искусственные пальмы. Это был парень из рабочей семьи, с сильным бостонским акцентом. Отрывистыми фразами он начал рассказывать о том, как его впечатлил увиденный по телевизору парень: Уильям Хэйс. «Видишь вот этого паренька с Лонг-Айленда? Его показывали по новостям. Он приземлился в аэропорту Кеннеди. Мама, папа плачут и все такое. В общем, этот пацан сбежал из дерьмовой турецкой тюрьмы, где сидел за контрабанду какого-то ерундового количества гашиша» (в действительности речь шла о двух килограммах наркотика). «Хотел заработать немного на колледж. В принципе, невинный пацан, что он мог знать, первый раз за границей, верно? А они выбили из него все дерьмо! С ним происходит все такое, а потом он сбегает на лодке из тюрьмы на острове, все верно… На лодке с веслами, хочешь верь, хочешь нет. Он высаживается на материке, перебегает через минное поле и границу Турции с Грецией, вот так. Невероятно! Отличная история! Напряжение, как у тебя во „Взводе“. Хочется ощущать это напряжение каждый миг!» Губер впился взглядом прямо мне в глаза, будто бы желая поделиться со мной своей силой воли. Он знал, что я справлюсь. Он вручил мне томик. «Если все это изложить… Права у меня есть» (он имел в виду права на использование сюжета). Он потыкал в книгу, написанную Хэйсом и профессиональным литературным поденщиком Уильямом Хоффером. «Иди домой, почитай и скажи мне, что хочешь с ней сделать. Ну, ты мастак в том, что нам нужно, ну, чтобы мрачно и жестко». Вдох-выдох.
«Потом я хочу, чтобы ты познакомился с режиссером, которого я хочу взять. Он будет послезавтра. Из Англии. Алан Паркер. Снял „Багси Мэлоун“. Очень талантливый. Я прав?» Фильм я не видел, но, конечно же, согласился с ним. «Затем встретишься с Билли в Нью-Йорке, узнаешь его поближе. Потом поедешь в Англию писать сценарий». Было здорово находиться в одной комнате с Питером, даже если он не давал тебе вставить ни словечка. 15 минут — и тебя уже выпроваживают за дверь, а у Питера уже следующая встреча.
Книгу я прочитал. Очень занимательную историю рассказывал в ней Хэйс. На киностудии Columbia я посмотрел популярные тюремные фильмы, чтобы изучить, как в них выстроен сюжет: «Хладнокровный Люк», «Мотылек», «Большой побег», «Грубая сила»… Через день-два меня на все той же студии Columbia уже вели в комнату, где собралась британская команда: Алан Паркер, его продюсер Алан Маршалл и выбранный Питером в качестве исполнительного продюсера фильма Дэвид Паттнэм, приятный и учтивый политикан, в котором нынешний читатель нашел бы черты сходства с Тони Блэром. Питер считал, что они классные. Насколько я мог судить, меня уже силой навязали им, и все трое выражали осторожный оптимизм с легким британским холодком по поводу моего участия. Позже, когда Питер нас оставил, они вздохнули с облегчением, что могут теперь покинуть офис этого маньяка без кнопки «стоп» и вернуться работать в Лондон, как можно дальше от Голливуда.
Паркер был превосходным британским коммерческим режиссером, славу которому принес его первый фильм «Багси Мэлоун» (1976 г.) — эксцентричная картина, где всех персонажей, гангстеров 1930-х и их окружение, играли дети, в том числе совсем еще юная Джоди Фостер. Паркер был одним из сценаристов этого фильма, так что я, казалось, мог рассчитывать на его поддержку при необходимости. Мы договорились вновь встретиться в Англии. Сделка состоялась, и вскоре я вернулся в Нью-Йорк, в гостиницу Regency Hotel. В течение трех-четырех дней мы с Уильямом Хэйсом обсуждали детали сюжета. Я сам пережил подобный ужас, представляя, как могу сгинуть в тюрьме после возвращения из Вьетнама, поэтому сочувствовал Билли, когда он рассказывал свою историю об утрате невинности. Желая подзаработать деньжат на колледж и на предполагаемую подругу, он совершил огромную ошибку, о которой сожалел, но тем самым усвоил тяжелый урок. Его тюремные воспоминания странным образом вызывали и ужас, и улыбку. Благодаря досье Amnesty International Турция тогда пользовалась печальной славой за свою коррумпированную тюремную систему, где при наличии денег и связей можно было жить за решеткой как король, тогда как без них заключенный был обречен сгнить заживо. Билли был иностранцем и без денег. Он достиг дна, когда ему увеличили срок с 4 до 30 лет за два кило гашиша. Я всей душой был на его стороне, но, если честно, я никогда глубоко не анализировал то, что он в подробностях рассказывал. Я лишь предполагал, что пережитые им страдания являются подтверждением его правдивости. Я хотел, чтобы его история была правдой.
Я полетел в Англию, снял себе квартиру в Кенсингтоне и, не теряя времени, отправился в офис Алана Паркера на Грейт-Мальборо-стрит в районе Сохо. Передо мной предстал мрачный работный дом, будто сошедший со страниц романов Чарльза Диккенса. Огромные окна выходили на замызганный двор, который часто заливал дождь. Паркер оказался бесстрастным человеком, прекрасно соответствующим солнцу, которое редко показывало свой лик в эту суровую зиму профсоюзных забастовок и всеобщего недовольства. Паркер, выросший в условиях британской классовой системы, презирал высшее общество и в то же время жаждал удостоиться его похвалы. На его взгляд, американцы были шумными, вульгарными и чересчур эмоциональными. Я предполагаю, что за время наших кратких бесед у него сразу же выработалась антипатия к моему росту за 180 см, моим длинным волосам, моей широкой улыбке и моему вьетнамскому прошлому. Я полагаю, что в отношениях с людьми в такой эгоцентричной сфере, как киноиндустрия, низкий рост вам только поможет (если только вы не актер). Люди, которые придают значение росту, инстинктивно предполагают, что высокие люди имеют преимущество над ними. Мне также кажется, что я раздражал его еще и тем, что свободно говорил на французском. Это всего лишь мой инстинкт, но я нахожу, что британцы воспринимают французов как «de trop» (чрезмерно) эмоциональных и упиваются своим умением держать чувства под контролем.
В любом случае, с самого начала было понятно, что я там исключительно для работы. Я приходил в офис рано утром, потом час на то, чтобы перекусить сэндвичем на Вардур-стрит, а затем снова за пишущей машинкой до 20–21 часа. Иногда я уходил пораньше, чтобы успеть в театр, под пристальным взглядом Паркера, находившегося за стеклянными перегородками своего офиса. Мне причиталось королевское вознаграждение в $30 тысяч ($50 тысяч, если фильм будет снят). Вишенкой на торте были суточные $100 наличными — кругленькая сумма в недорогом Лондоне того времени. Впервые деньги жгли карман, и я спускал их, как умел — на одежду, обеды, театр, вечеринки, ужины с красивыми женщинами тогда, когда у меня было на это время (а время я находил). И, наконец, на любовницу-британку, которой нравился секс.
Тогда я не осознавал этого, но сейчас мне кажется, что Паркер хотел угодить Губеру, желавшему привлечь к работе американского сценариста, получить от меня за полтора месяца первую редакцию сценария, а затем избавиться от меня. Сам Алан или еще какой-то британец могли бы закончить работу над текстом, и тогда бы вся постановка была чисто британской — именно этого они и добивались. Единственным препятствием на пути к этому оказался оригинальный материал, который был, по сути, американским. Билли Хэйс был с Лонг-Айленда, а я оставался тем, кем был.
Этой холодной зимой, в депрессивной предтэтчеровской Англии я работал в одиночку, воодушевленный сценарием. Я написал первый вариант сценария, который меня удовлетворил, за пять недель. Я отдал его «профессору» Паркеру в пятницу, а затем, воспользовавшись счастливыми часами в пабе, наклюкался крепким «особым импортным» пивом. Я сделал все, что мог, но если бы я знал, насколько шатко мое положение, то был бы глубоко расстроен. Я рад, что ничего не знал. К тому же суровый йоркширец Алан Маршалл, долгое время работавший с Аланом как продюсер рекламных роликов, несколько раз разговаривал со мной по-человечески. Он олицетворял более душевную сторону рабочего класса, чем его режиссер. Да и давний секретарь Алана, хорошо его знавший, иногда делился со мной полезной информацией, обнадеживая меня. Впрочем, все они ходили на цыпочках вокруг своего босса.
В понедельник утром я явился в ожидании нагоняя. Паркер встретил меня чуть ли не на пороге, и, глядя мне прямо в глаза (редкий случай), сказал: «Получилось хорошо». Что в его устах означало: «Это работает». И Паттнэм, и Маршалл были с ним полностью согласны, удивленные тем, что я справился. При более активном участии Паркера я потратил еще три-четыре недели на правки, так что сценарий разросся до 140 страниц. Паркер сиял от гордости и сказал мне что-то типа: «Вы сделали свою работу, дали нам сценарий, под который мы сможем получить финансирование. Все готово».
В выходные Алан пригласил меня на обед к себе домой, за город. Большой дом, жена, дети, собаки — мир его грез. Он был обходителен со мной и казался счастливым. В следующий раз мы увидимся через несколько недель, в Лос-Анджелесе, в ожидании получения «зеленого света» на съемки от Columbia. Он попросил меня внести за две недели еще серию правок, после которых сценарий сократился до удобоваримых 110 страниц. Бюджет был ограничен, примерно $2,3 млн — минимальная сумма, выделенная Columbia на съемки какого-либо фильма в том году. Определенно, это была ставка на «темную лошадку», но на нашей стороне был недавно назначенный азартный