рировал он и Брегмана. Все было кончено.
Рон был в расстроенных чувствах недели — нет, месяцы — после всех событий. Он не мог не излить часть своего гнева на меня, человека, который дал ему надежду. Если уж честно, то Рон был немного очарован гламуром Голливуда, и временами я злился на него за то, что он «повелся на все это дерьмо», поверив, что фильм уже начали снимать. По возвращении в Лос-Анджелес одним вечером мы сильно повздорили. Я ушел от него в бешенстве. Он орал на меня как одержимый призрак и гнался за мной в своем инвалидном кресле вдоль пляжного променада Венис-Бич. Напугал он меня, конечно. Через несколько дней, когда он успокоился, я вернулся с обещанием: «Рон, если я когда-нибудь достигну успеха в этой индустрии, то я вернусь и сниму этот чертов фильм!» Рон напомнил мне об обещании многие годы спустя. Для него оно стало пророчеством, для меня — мертвым грузом. Мое сердце, сокрушенное мрачной судьбой «Взвода», было как мертворожденное дитя в утробе матери, от которого следовало бы избавиться. Я так ненавидел Голливуд. Трусы! Им не нравятся мои сценарии, они не хотят их снимать! Они не хотят настоящего Вьетнама!
Но, как писал Шекспир, «И червь, коль на него наступят, вьется»[67]. Незаметно для меня 1978 год обозначил начало волны кинокартин о Вьетнаме. За «Возвращением домой» последовал «Охотник на оленей», фильм сравнительного новичка Майкла Чимино, который прозвучал как гром посреди ясного неба и еще больше, чем шокирующий «Полуночный экспресс», поражал сценами насилия и читался как послание для американцев. «Охотник» стал фильмом того года. В следующем году в Каннах показали «Апокалипсис сегодня». Тема Вьетнама была продолжена в образе ветерана войны во Вьетнаме в исполнении Сильвестра Сталлоне из серии фильмов «Рэмбо» (1982 г. и 1985 г.) и в образе полковника в исполнении Чака Норриса, ищущего оставшихся во Вьетнаме американских военнопленных из серии фильмов «Без вести пропавшие» (первый фильм — 1984 г.). Все эти фильмы были кассовыми. Мне же казалось, что вьетнамский ажиотаж сменился спадом, так что и «Взводу», и «Рожденному» уже не суждено стать нужными фильмами, появившимися в нужное время. Я со стоицизмом воспринял тот факт, что «мой Вьетнам» выгорел. Никакой жалости к себе. «Взвод» открыл тем не менее для меня многие двери, я не сидел без работы и был благодарен за это.
В отличие от Рона, у меня был «Полуночный экспресс», чтобы смягчить боль утраты. Фильм вышел в прокат в США в октябре 1978 года и собрал впечатляющую кассу не только в Америке, но и в Европе и Азии. Columbia была потрясена, но довольна итогом. Фильм в конечном счете собрал по всему миру где-то около $100 млн. «Золотые глобусы» были первой остановкой на пути к «Оскарам», нам предстояло побороться за «Лучший фильм» с «Охотником на оленей», «Небеса могут подождать», «Возвращением домой» и «Незамужней женщиной». Некоторые критики были предельно резки, переходя на личные оскорбления. Полин Кейл в своей рецензии уничтожила меня и Паркера за нашу «низкопробную, лживую, грубую садомазохистскую порнографическую фантазию»; Кейл зашла чересчур далеко, чтобы выразить свою ненависть. Тогда мне казалось, что меня недопоняли, однако, пересмотрев фильм годами позже, я был вынужден признать собственную безжалостность и ожесточенность. Да, я имел возможность видеть худшие проявления человеческой натуры на войне, в тюрьме, на коммерческом судне, даже в различные моменты гражданской жизни. Почему не показать это? Здесь не было ничего «лживого». Я отчасти был монстром, который служил во Вьетнаме главному «Чудовищу» и убивал во имя него. Почему я должен был отрицать в себе это? Я не оправдывал это, но, если бы меня истязали в той тюрьме так же, как и Уильяма Хэйса, я бы использовал любое средство, чтобы вырваться оттуда. Я бы обосрал этих липовых судей на заседании суда за их приговор на 30 лет. Я бы откусил язык человеку, который предал меня! Во мне со Вьетнама накопилось столько всего за прошедшие годы, что я ощущал свое право выпускать мою неизведанную ярость — мой «гнев Ахилла». В фильме Билли Хэйс, которому произвольно увеличивают срок тюремного заключения с 4 до 30 лет, взрывается прямо в зале суда:
Как же я хотел, чтобы вы могли побыть в моей шкуре сейчас и почувствовать то, что сейчас ощущаю я, потому что тогда вы, господин прокурор, ощутили бы то, чего вы не знаете. Милосердие. Вы бы узнали, что облик общества зависит от того, какое милосердие оно оказывает, от его понимания игры по правилам, свершения правосудия… Впрочем, это наверно, как пытаться учить медведя срать в унитаз. Смешно, если нация хряков не ест свинины. Боже мой! Иисус простил ублюдков, но я не могу. Ненавижу. Я ненавижу вас. Я ненавижу вашу страну. Я ненавижу ваш народ. Да пошли бы куда подальше ваши сыновья и дочери, все они свиньи. Вы свинья! Все вы свиньи!
Переборщил, перестарался? Да к тому же, как он посмел такое говорить в суде? Ни у кого не было мужества, чтобы выступить с таким заявлением. Настоящий Билли отмечал, что «я простил их за содеянное». Он сказал это гораздо позже, уже после того, как фильм вышел. Учитывая личность Хэйса, это подозрительно смахивало на житие Христа. Смысл заключается в том, что написанные мною слова роли непривычным образом шокировали зрителей. В мире кино невинный герой, которому объявляют приговор, не может бросаться в атаку, а должен принять несправедливость этого мира. Считается, что таким образом персонаж становится более уязвимым, а соответственно, человечным. Однако с одобрения режиссера я пошел против установленного порядка вещей. Я хотел, чтобы мой Билли был живым легкоранимым человеком, который может сорваться и по-настоящему разозлиться. К черту манеры! Что касается настоящего Билли, то он хотел, чтобы фильм был сделан всеми правдами и неправдами, и не выражал какого-либо неудовольствия по поводу сценария, по крайней мере до меня его замечания не доходили. Я был интуитивно убежден в том, что зрителям знакомо это ощущение, поскольку все мы в жизни сталкивались с несправедливостью. Мы все когда-нибудь выступали и в роли Жана Вальжана, и в роли инспектора Жавера. И моя сцена в суде, как и несколько других эпизодов, до сих пор остаются в памяти благодаря их шокирующему смыслу. Посмотрев разок «Полуночный экспресс», вы уже не сможете проигнорировать или забыть чувства и образы, вызванные фильмом.
Конкуренция за «Оскары» традиционно связана со страданиями, которые обрушиваются на всех нас во время гонки. Конечно, «Оскары» и тогда были чем-то особенным, но не столь из ряда вон выходящим действом, каким они станут в 1990-х, когда Харви Вайнштейн и Miramax выведут искусство промоушна на новый уровень. Постоянно витали бездоказательные слухи о «покупке голосов», поскольку существует цепочка подготовительных мероприятий, ведущая к «Оскарам», которую запускает церемония вручения «Золотых глобусов» в начале января. «Глобусы» присуждаются избранным кругом иностранных журналистов, работающих в Голливуде. В принципе, группа ничего не значащих авторов-пиарщиков, не имеющих реальной читательской аудитории в своих странах, обзавелась здесь определенным «авторитетом», что заставляло продюсеров стараться им понравиться и доказывать свою социальную популярность. Это напоминало выборы в школьный комитет. Существуют также премии «Выбор критиков» Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. У этого круга была своя система сигналов, которая была понятна только посвященным. По крайней мере до того, как Харви Вайнштейн в своей обычной манере не примкнул к этому кругу. «Выбор критиков» часто падал на менее коммерческие картины или, иными словами, на фильмы, которые, возможно, и не предназначались для широкой аудитории. «Полуночный экспресс» был слишком вульгарным и успешным, чтобы привлечь их внимание.
Как я уже отмечал, «Охотник на оленей» был сногсшибательным хитом 1978 года. Фильм демонстрировал очевидно мифологизированные и нереалистичные картины истязаний американских военнопленных злобными вьетнамцами, постоянно выкрикивающими резкие гортанные фразы. Успех кинокартины задел за живое Алана Паркера и Дэвида Паттнэма, которые хотели вступить в Голливуд в авангарде новой волны британских режиссеров, включавшей Ридли Скотта («Дуэлянты»), Хью Хадсона («Огненные колесницы»), Фрэнка Роддэма («Квадрофения»), Эдриана Лайна («Танец-вспышка») и Ролана Жоффе («Поля смерти»). Британцы демонстрировали хороший уровень. Они пришли в кино из мира рекламных роликов. Они вдумчиво снимали в необычной отрешенной манере. У них были отличные актеры. К тому же, у них и выходило дешевле. И тут в «Полуночном экспрессе» Паркеру и Паттнэму удалось соорудить нечто весьма экзотическое с атмосферой и аурой Ближнего Востока, всячески подчеркиваемой напряженными протяжными аккордами музыки Джорджио Мородера. И вот американцы снова обходят их с «Охотником на оленей», зацикленном на их чертовом вьетнамском синдроме. Паркер и Паттнэм подумали, может быть, мы уже достаточно пострадали из-за чрезмерного апломба магната Питера Губера и того сценариста с его проклятым «Взводом»? Хватит. Им была свойственна глубоко укоренившаяся неприязнь ко всему американскому (за исключением, естественно, денег). С течением времени карьера Паттнэма пострадает из-за его беспрестанной критики голливудской системы.
Январский вечер на «Золотом глобусе» принял для меня неожиданный оборот. В дни, предшествующие церемонии, прошло несколько вечеринок, на которых я наконец-то познакомился с Брэдом Дэвисом, новым звездным актером, сыгравшим главную роль в «Полуночном экспрессе». Он казался ветреным и сердитым молодым человеком, отлично вошедшим в роль. Он был близко знаком с настоящим Билли Хэйсом, и мы делили на троих алкоголь, куаалюды[68] и немного кокаина, который как раз снова вошел в моду как наркотик для голливудских вечеринок, как я думаю, впервые с 1920-х. Конечно же, всегда были люди, которые употребляли его за закрытыми дверями, однако к тому времени употребление кокаина стало практически легализованным популярным времяпровождением для молодых актеров. Это было сексуально, достаточно безобидно и весело. Кокаин придавал огромную энергию и вызывал смех, и больше он ничего для меня не значил — на тот момент. Потрясающий источник «дружественного огня», хотя я и сам был заряжен собственной энергией. Так что я употреблял кокаин то здесь, то там, в том числе и прямо на церемонии «Золотых глобусов», которая считалась приятной и невзыскательной вечеринкой, в отличие от «Оскаров».