е», который приводил меня к противоречивому сочетанию умственного воодушевления и крушения в моей голове. Смена спада и подъема создает трение, вызывающее воодушевление и иногда блестящее озарение (или, скорее, так казалось). Утренний подъем, завтрак, задергивание штор, погружение в пещеру, перерыв в полдень на пробежку, возвращение в пещеру. Дисциплина моего отца, помноженная на потворствование собственным желаниям, как у моей матери. Эти две крайности сливались в разорванном человеческом существе, которое пыталось быть умеренным в собственном раздрае с действительностью.
Я получил много удовольствия от написания сценария по криминальному роману крутого писателя Роберта Паркера «Глушь», который в чем-то напоминал «Избавление» Джона Бурмена. Сценарий рассказывал о гангстерах Новой Англии и заканчивался кровавой погоней в массачусетской глубинке. Мой черновой вариант сценария был встречен с определенными сомнениями моим продюсером, Майклом Филлипсом, пользовавшимся большим уважением благодаря участию, помимо прочего, в создании «Аферы» (1973 г.) и «Таксиста» (1976 г.). Мы разошлись во мнениях. Я воспринимал его как высоколобого интеллектуала, неспособного оценить такой суровый фильм. Однако позже, когда я перечитал сценарий с максимально возможной объективностью, то услышал тот самый «голос», от которого отмахиваются авторы. Это была тирада Хамфри Богарта из «Сокровищ Сьерра-Мадре»: «Совесть! Тоже мне. Совесть доведет тебя до смерти, коли уж ты считаешь, что она у тебя есть!» Это был голос демона Мары, который всю жизнь Будды преследовал его искушениями и сомнениями. Этот голос шептал мне: «Недостаточно хорошо. Ты можешь лучше». Голос добивал меня: «Ты пишешь уже не с тем… „С тем“ чем? Эмоциональным запалом, увлечением? Чего-то не хватает! Чего же?» Наконец, самая страшная мысль: «Это все кокаин! Он притупляет мой разум, захватывает мой мозг!» Это тайное знание сокрушало меня, поскольку… Я приучился любить кокаин, как младенец любит свою игрушку, а взрослый — мороженое. Я не хотел отказываться от наркотика, на который уже основательно подсел. Подсел — это когда наркотик нужен тебе, чтобы ты мог функционировать и работать. Это пагубная привычка, которая контролирует тебя, заменяя твою силу воли. Становишься недочеловеком. Именно поэтому я шарахаюсь на улице при виде наркоманов и сумасшедших. Они пугают меня. Если они приближаются, страшно вдруг осознавать, что за их зомбированными глазами нет ничего, до чего ты мог бы достучаться. Такие люди зеркалят твой собственный страх потери контроля. Впервые в жизни я был так зависим от чего-то. Я нуждался в наркотиках любой ценой и в любое время дня. По факту «Глушь» на самом деле была недостаточно хороша, но я не мог ничего сделать, чтобы исправить это. В голове пустота. Я что-то утратил. Мозговые клеточки? Я чувствовал это интуитивно. Исключительно для очистки совести я передал свой черновой вариант сценария без каких-либо доработок и отказался от фильма, который, впрочем, так никогда и не был снят. Я думаю, что «Глушь» была не просто названием фильма, а местом, в котором я оказался. Моррисон пел именно об этом:
We are lost… in a Roman wilderness of pain
Мы заблудились… в католической глуши боли
…and all the children are insane.
…и дети все сошли с ума.
Элизабет к тому времени принимала столько же кокаина, сколько и я. Чудовищное время. Она просыпалась посреди ночи, не в силах заснуть и исчезала на пару часов, которые проводила наедине с наркотиками и мечтаниями, делая рисунки и записывая обрывки рассказов, которые она называла идеями для киносценариев. Утро было особенно удручающим. Я рыдал в глубине души. Куда бы я ни направлялся в Лос-Анджелесе, я неизменно обнаруживал значительную, пусть и остающуюся в меньшинстве группу актеров и творческих личностей, которые совместно с множеством агентов и молодых менеджеров принимали кокаин. Или во мне говорила паранойя? В 1980 году в Los Angeles Times опубликовали страшные цифры: где-то 40–75 % игроков НБА нюхали кокаин. На бульваре Сансет в Западном Голливуде был гламурный ресторан Roy's, где подавали последние изыски китайско-итальянской фьюжн-кулинарии и где прямо за столиками или в туалетных комнатах принимали кокаин. Было невероятно весело. Стодолларовые банкноты сворачивались в трубочки для вдыхания кокаина и давались официантам на чай.
Двое из моих друзей-европейцев оказались гораздо более вовлечены в наркобизнес, чем я мог предполагать. Их обоих неожиданно арестовали. Один был несправедливо приговорен к 10 годам тюремного заключения, второго посадили где-то на 3 года. От них у меня осталось, по всей видимости, уже на бессрочное хранение полкило героина в шкафу. Хотя я уже превратился в раба кокаина, я еще не подсел на другой наркотик, хотя и был полностью готов. Я несколько раз нюхал героин за последние два года, и он мне довольно сильно понравился. Героин отлично вставляет, плюс его можно заполировать кокаином, чтобы получить обратный эффект. Будто бы катаешься на лифте.
Так в моем шкафу поселился демон. Я его вспоминаю по сей день. Ящик Пандоры, который каждый день взирал на меня немым взглядом. Только не открывай меня. В фильмах эта коробочка обычно трансформируется в женщину, в змею, во что-то иное, меняющее форму. В таких мыслях я растрачивал свою жизнь. Я сам переживал метаморфозу как писатель и как наркоман. Две недели я глазел на эти полкило героина, красиво завернутого в коричневую пергаментную бумагу и перевязанного веревочкой, за которую нужно было только потянуть. Я так этого и не сделал, выдержав испытание. По моей просьбе другой друг забрал от меня навсегда коробочку, к моей большой печали.
Я нутром чувствовал, что единственной возможностью для меня и Элизабет разорвать этот порочный круг было уехать из этого города, где большинство людей, с которыми мне нравилось общаться, принимали кокаин, куаалюды и другие наркотики. Нельзя избавиться от пагубной привычки, не отказавшись от устоявшегося образа жизни, лиц знакомых и друзей, извечного напряжения индустрии, повернутой на зарабатывании денег. В долгосрочной перспективе я стремился отправиться в изгнание подальше от моего нового дома посреди райского сада, которым всего три года назад мне представлялся Лос-Анджелес. Теперь же это место пугало. Я действительно ненавидел его: солнце, море, все вокруг!
Некоторые специалисты видят корни дурной зависимости в стыде. Вполне возможно. В какой-то мере здесь сказывается и нелюбовь к себе, которая была очевидна в моих первых двух хоррорах: «Припадке» и «Руке». Я начал принимать наркотики во Вьетнаме: я курил марихуану, чтобы расслабиться, и полагал, что обстановка вокруг давала мне повод для этого. Сейчас я с тем же успехом мог бы утверждать, что в приеме кокаина было повинно напряжение жизни в Голливуде. Однако за всем этим скрывалась еще более мрачная тень. Стыд и ужас присутствовали, это да, но была и тоска по чему-то, чего я не мог достичь, лишь опираясь на свои духовные силы. Пройдут годы, прежде чем я свыкнусь с этим ощущением. Сейчас же я чувствовал себя как в аду.
Кульминацией этого разрушительного цикла стала, как ни странно, моя женитьба на Элизабет Кокс в Сан-Антонио в июне 1981 года, всего через два месяца после выхода «Руки». Я напялил демонстративно роскошный белый смокинг, который был не в моем стиле и в котором я выглядел как ресторанный певец из «Крестного отца». Но все же это была моя вторая свадьба, и после моего скромного первого вступления в брак мне хотелось чего-то большего. Я сближался с самым «сердцем» США: белыми богатыми завсегдатаями загородных клубов, в обществе которых я никогда не чувствовал себя комфортно. Это был день моего посвящения в их общество, напоминавший момент, когда иммигрант-грек Элиа Казан был принят в мир своей жены. По правде говоря, я не помню мгновение, когда мы обменялись брачными обетами под цветочной аркой в саду. Даже простое «Да» ускользнуло из моей памяти. Я заблаговременно до церемонии выкурил травки, принял куаалюд и нанюхался кокаина. Поэтому я ничего не помню. В любом случае, настоящий праздник начался той ночью в снятом пригородном особняке с вереницей машин, оркестром мариачи[85], прекрасной верандой, гирляндами фонариков и веселой молодежью. Хотя я веселился вовсю, я больше думал о том, как мы с Элизабет займемся любовью. В ночь после дня свадьбы нужно заниматься любовью — это была часть негласных правил. Однако после кокаина меня хватило бы лишь на полупарализованный оргазм, часто приходящий с трудом, если он вообще наступал. Удовольствия это не приносило. Элизабет настояла на том, чтобы провести вечер с ее друзьями, и я не помню, чтобы вообще ложился спать той ночью. Элизабет была так же разбита, как и я. В результате вся церемония потеряла смысл.
Я в равной мере мало что помню из нашего медового месяца на Бора-Бора в южной части Тихого океана, кроме того, что мы остановились в каком-то элитном курортном отеле. Меня каким-то образом угораздило захватить с собой, помимо прочего, «Воскресение» Льва Толстого. Я был страшно беспокойным и, как все наркоманы, ненавидел это ощущение. Я закрывался в нашем номере и писал, пока моя жена без сопровождения обследовала остров на велосипеде. Мы встречались ближе к концу дня, который мне нравилось называть временем «винного света», и долго плавали. Но даже тогда мои мысли неизбежно крутились вокруг того, что США в 1950-х неподалеку от Бора-Бора испытывали ядерное оружие, что вода вокруг нас отравлена, как и местная рыба, которую мы ели.
Вот так и подошел к концу этот довольно переменчивый трехлетний период. Он пролетел стремительно, но я как будто бы был в оцепенении. Впрочем, я впал в похожий ступор после Вьетнама. Может быть, я все еще не вернулся оттуда? Возможно, именно об этом и была «Рука»? Судя по всему, я еще не обрел себя и просто не осознавал это. В материальном плане я был удовлетворен собой, как и своим положением в мире и браком с прекрасной женщиной. Но в душе я был несчастен.