умолку.
Неожиданно я услышал поток брани от Сэвиджа, который никогда не терял самообладания. Он повысил свой обычно мягкий голос на Вудса, который, похоже, давал Джону какие-то советы или указания. «Да заткнись ты! Усек? Не хочу тебя слышать!» — прокричал Джон. Тут Вудс взорвался, швырнул наземь свою бутафорскую фотосумку, и выкрикнул: «Хватит с меня этого дерьма!» Самолет продолжал кружиться над нашими головами, растрачивая горючее. Тут Рамон, мой помощник режиссера, крикнул по радио: «Вудс покидает площадку!»
«Не давайте ему машину!» — заорал я, угадывая шальные мысли Вудса. Спустя минут пятнадцать мне сообщили, что Вудс «уже в трех километрах от нас!». Рамон шел рядом с ним с мольбой на устах: «Джимми, Джимми, не уходи! Ну, давай же, ты нужен нам. Не надо так. Это хороший фильм. Мы со всем справимся. Ты в безопасности». Ничто не действовало. Я приказал всей продакшн-команде и Рамону опередить Джимми и предупредить всех на дороге в этой глухомани ни при каких обстоятельствах не останавливаться и не подвозить этого человека. У Джимми в кобуре на поясе лежал бутафорский пистолет. «Скажите всем, что это сумасшедший гринго с 45-м калибром в поисках попутки».
В конце концов Рамону удалось успокоить Джимми. Самолету пришлось отправиться на дозаправку. Еще один час светового дня был потерян. Мы вернули Вудса на площадку, где Джон Сэвидж любезно извинился перед Джимми, который принял эти извинения и начал изливать свое раздражение на меня. Мне хотелось убить его, а если более конкретно — придушить. Во мне редко какой-либо человек вызывал такое желание. Я сдержался. Самолет вернулся, и по ходу съемок все обошлось без травм. Десять мексиканских бизнесменов, привезенных на площадку Джеральдом, наблюдали за всей этой сценой. Могу только представить, какое впечатление произвели на них наши методы работы.
К 18 часам, когда солнце опустилось еще ниже, мы отсняли последние кадры воздушной съемки с нашего частного вертолета, оснащенного пулеметом M60 и ракетами. Он умудрился вписаться в узкие рамки нашего кадрирования и подстрелить Джимми в пределах одного кадра. Это было чудо. Хотя вертолет пролетел примерно в 10 метрах над ним, Джимми позже утверждал, что он задел его шевелюру.
Мы сделали это! Или нет?
Ранним утром следующего дня наша мексиканская съемочная группа официально объявила забастовку. Джеральд намекнул нам, что с его консорциумом что-то не клеится. Я пожал плечами. Мне уже было наплевать на все, и я просто пошел к разбомбленной бутафорской машине посреди кладбища и с удовольствием заснул на заднем сидении. Часа через два меня разбудил Рамон. «Мы вернулись». В самом деле? Мне уже не нужно было разбираться с причинами. Я был готов принять все что угодно. Я не мог винить съемочную команду. Мы продолжили работать на автомате и завершили план на день.
Однако, вне всяких сомнений, нашу продюсерскую группу преследовали фурии. Это витало в воздухе. В офисе и на съемочной площадке ходили слухи: «Мы закрываемся». Мексика превращалась в осадившую нашу «миссию в Аламо» армию обозленных кредиторов и людей, не получивших того, что им причиталось. К тому же мы лишились четырех катушек кинопленки со сценами сражения: второй ассистент оператора, скорее всего, из-за усталости случайно загрузил в камеры две катушки с отснятым материалом.
Следующий день — наш 42-й день в Мексике — был последним. Атмосфера была накалена до предела. Мы снимали сцену казни Бойла членами «эскадрона смерти», которые ловят его на границе с Гватемалой, когда герой попытается пересечь ее с Эльпидией, но в самый последний момент ему на выручку приходит «американский орел»: звонит посол США. Естественно, Вудс до начала съемок вынес мне мозг, заявляя, что он обнаружил настоящую пулю в патроннике бутафорской винтовки (уверен, многие члены нашей команды сочли бы это неплохой идей). Конечно же, все это был сущий бред, а для Джимми еще одна история о том, как он выручил окружающих его некомпетентных идиотов. День закончился в придорожном ресторанчике. Мы пытались угнаться за заходящим солнцем до 19:30 и у нас даже осталось в запасе 30 секунд до начала сумерек. Мы все сделали, мексиканская эпопея завершилась! И я был вынужден признать свое поражение. Конец всей этой истории был бесславным, но я чувствовал, что нужно проваливать, пока есть время. Мы попрощались со всеми. Не было ощущения, что мы чего-то добились с этим фильмом. Все выглядели подавленными и смирившимися с роком.
Нам все еще нужно было отснять пять дней вводных сцен в Сан-Франциско и три дня концовки в Лас-Вегасе и окружающей его пустыне. Дейли сообщил нам, что он в первую очередь хотел получить негатив, рабочую копию и звук из мексиканской лаборатории. Хотя, по всей видимости, Film Finances оплатили работу лаборатории, компании было «плевать на начало и конец». Представители Film Finances свирепствовали в отношении Грина: «Вы постоянно лгали нам!.. Теперь предоставьте нам картину во исполнение договора!» Когда я позвонил Джону по поводу окончания съемок, я напомнил ему, что еще не снял начало и конец фильма. Основа фильма у нас, разумеется, есть, а вот… На своем диалекте кокни он прервал меня и отстраненно спросил: «Черт, а ты не можешь просто обойтись без начала?» Взволнованный, я взмолился: «Ты с ума сошел? Тебе же понравилось начало, помнишь?» Он был вынужден нехотя признать мою правоту.
На следующий день мы собрались в нашей монтажной в Мехико, готовясь к отъезду. Джеральд рассказывал мне с миной висельника, что он «конченый человек» и что я единственный человек в мире, помимо его жены, который, возможно, еще верит в него. «Я снял последнюю рубашку, Оливер». Выражение шока застыло на его лице. «Я задолжал много денег многим людям. Мой тесть считает меня мошенником… Мне грозит смерть. Я — банкрот». Я искренне сожалел, что стал одной из причин его отчаяния, но при этом с трудом сдерживал усмешку при виде карикатурно унылой физиономии Джеральда, гадая, не припасена ли у него еще одна козырная карта в рукаве.
Я так и не понял, как же был профинансирован наш фильм. Для меня все выглядело как партия в покер на троих за закрытыми дверями. Это было выше моего понимания. Годами позже я спрошу у Дейли, что именно случилось. Я помню его улыбку чеширского кота и восхищенный кивок головой: «О боже, какой же он шельмец, этот Джеральд!» Загадка эта так и осталась неразгаданной.
Мы быстро убрались из Мексики и были рады пересечь границу США, после чего отдохнули и начали готовиться к финальным съемкам в Сан-Франциско и Лас-Вегасе. Боб Ричардсон слег в больницу с тяжелым сальмонеллезом. Это выбило ипохондрика Вудса из колеи. Он начал разглагольствовать об огромной бактерии, которая поселилась в его кишечнике, как Чужой. Бойл, который слишком много пил и снова начал походить на разбухшую красную жабу, хотел продолжить наше сотрудничество и начать работу над новым фильмом под предварительным названием «Бейрут» или «Бойл едет в Бейрут» о его приключениях на Ближнем Востоке. Конечно же, это была бы история о том, как он колесит между арабскими странами и Израилем, влюбляется в местную красотку и в конце концов оказывается в эпицентре теракта, в результате которого погибает 241 американский военнослужащий. Узнав о наших планах, Джон определенно поддержал бы нас. Да, Ричард, конечно же, был еще той занозой в заднице, но результат говорил сам за себя. Ну вот, я снова начал мечтать еще об одном фильме с Бойлом. Однако надо было по крайней мере закончить этот чертов «Сальвадор», и потом внимательно проследить за монтажом киноленты. На тот момент у меня не было других планов. Дейли еще раз подтвердил свое желание заняться «Взводом» в начале следующего года. Он даже был готов применить ту же стратегию, что и в случае с «Сальвадором», независимо от наличия дистрибьютора. Более того, Дейли рассматривал возможность вернуться к «русскому» сценарию, «Неповиновению», который Марти Брегман отложил в долгий ящик. Дейли был готов выкупить сценарий у Universal. Я сомневался в том, что из этого что-то получится. Кроме того, я оставался с $30 тысячами так и невозмещенных мне расходов на продакшн, в том числе на обеспечение Бойла, которые я оплатил из собственного кармана.
«Год дракона» официально вышел в прокат в августе 1985 года и при бюджете примерно в $24 млн собрал в США кассу в $19 млн — не та сумма, на которую рассчитывали создатели фильма. Я дважды смотрел «Дракона» в кино и одновременно испытывал как энтузиазм, так и несколько смешанные эмоции от фильма, который провоцировал прямо противоположные реакции у зрителей. Главный герой выглядел как трепло. Микки Рурк при всем своем магнетизме не обладал достаточным шармом. Проскальзывали ли в фильме расистские нотки? Да, некоторые места в картине воспринимались как оскорбления на расовой почве. Мэрион Биллингс из Нью-Йорка отметила негативную реакцию своего киношного окружения на этот фильм. На мой 39-й день рождения Полин Кейл, склонная постоянно меня критиковать, в статье для The New Yorker заклеймила нас с Чимино, как «все еще живущих в пещере… Один — вопиюще вульгарный тип, оба — ксенофобы, которые выявляют друг в друге все самое худшее… Ни тот ни другой не имеют представления о том, что становятся публичным посмешищем». Еще одно «достижение» в моей карьере. В рецензии для New York Magazine Дэвид Денби разделил наш дуэт, избавив Майкла от критики, всю мощь которой он обрушил на «ужасающего Оливера Стоуна».
В любом случае «Дракон» не стал, как мы надеялись, фильмом-реваншем для Майкла. Он продолжал вращаться в киношных кругах многие годы, постоянно предъявляя повышенные требования, отбивая всякое желание работать с ним и оставаясь для инвесторов чересчур дорогостоящим режиссером. Для меня же он по-прежнему был загадкой. Те же чувства он вызывал и у своих приятелей-мачо, вроде Микки Рурка и моего друга-детектива Стэнли Уайта, с которыми Майкл любил тусоваться. Даже они затруднялись сказать, кем, собственно, был Майкл, которому нравилось окутывать себя загадочной пеленой, претерпевая трансформации, сопровождаемые слухами о его трансвестизме. В любом случае с художественной точки зрения он так и не смог превзойти себя самого, снявшего «Охотника на оленей». Полагаю, его терзали внутренние демоны — высокомерие и гордыня. Классические пороки древнегреческих героев. Съемками «Врат рая», обошедшимися столь дорого, Майкл сам себе поставил шах и мат и нанес смертельный удар своей карьере. Меня ожидала схожая расплата через несколько лет.