И тут я поняла, что моя бабушка все еще немного боялась дедушки Франческо, даже несмотря на то, что того не было в живых бóльшую часть моей жизни.
— Это его сад, заявил Франческо, так что только он будет за ним ухаживать. В любом случае, в следующем году приехали еще несколько итальянцев, и тогда у меня появились знакомые. Иногда компания собиралась хорошая. Иногда — плохая. Но я начала осознавать тот факт, что никогда не вернусь на Сицилию и теперь эта страна стала моим домом, поэтому я ухаживала за садом и создавала в доме уют. Временами у меня бывали гости, мы разговаривали на сицилийском, и я чувствовала себя так, словно вернулась на родину, Джоцци. — Нонна закрыла глаза и улыбнулась: — Я чувствовала себя счастливой, вот только люди судачили, потому что у меня не было детей. «Почему? – интересовались они. – Что с тобой не так, Катя Алибранди? Чего ты ждешь?» В том декабре, когда мы с Франческо вернулись домой после рождественской вечеринки у резальщиков тростника, на нашем пороге сидела моя сестра Патриция, она была на шестом месяце беременности. Моя маленькая Патриция с мужем! Я была поражена. Они ухитрились добраться до Австралии, даже несмотря на то, что шла война и им пришлось навсегда здесь поселиться. Ох, Джоцци, твой дядя Рикардо был таким симпатичным! Прямо как Роберто. Он оказался таким хорошим мужем. И все еще остается им. Моей сестре очень повезло.
— Я знаю. Мне всегда было интересно, каким дядя Рикардо был в молодости. Я имею в виду, он такой сильный и такой хороший. Кажется, в наше время мужчин, похожих на него, не встретишь.
— То время, – вздохнула нонна, – то было не старое доброе время, Джоцци. Совсем не тридцатые и сороковые годы. Кругом шла война, мы пребывали в неведении. Женщины умирали при родах. Если ты заболевал, то не мог просто отправиться к доктору и попросить его выписать таблетки. Иногда дóктора поблизости просто не было, а если и был, он не понимал, что с тобой такое. У твоей тети Патриции беременность проходила ужасно, и иногда мы с ней, две юные женщины, были предоставлены сами себе посреди буша[4].
Бабушка огорченно покачала головой и перевернула страницу альбома, начав рассказ о свадебной кровной вражде семьей Руссó и Салено.
Я уже не вникала в ее слова. Просто сидела, ощущая радость от того, что живу в этом времени. Услышав рассказ нонны, я расстроилась. Она многое вспоминает с нежностью, но само ощущение, что бóльшую часть времени вокруг нет ни души, кажется довольно пугающим. Жизнь в пригороде означает, что вокруг меня постоянно находятся люди. Не думаю, что смогла бы когда-нибудь вынести тот тихий мирок, в котором жила нонна. Не думаю, что смогла бы даже привыкнуть к молчанию буша на севере штата Квинсленд. Или на севере страны. Особенно к молчанию людей.
Я надеюсь, мне никогда не придется жить в стране, где нельзя переброситься парой слов со своим соседом.
Глава тринадцатая
Из зеркала на меня смотрела исключительная красавица, хоть для модного журнала позируй. Но, надев очки, я вернулась к реальности. В модели пока рановато.
Высунувшись из ванной, я понаблюдала за тем, как мама подшивает подол моей формы, а потом, набрав в грудь воздуха, зашла в гостиную:
— Я рассказывала тебе про его речь о голосовании?
— Ага, — не поднимая головы, ответила мама.
— А еще про то, что Джейкоб Кут — староста школы имени Кука?
— Раз сто.
— О.
Я поправила подплечники на своем черном пиджаке и потеребила волосы. Ранее я решила оставить их распущенными, о чем вскоре пожалела, поскольку, высохнув, они тут же закудрявились.
— Я упоминала, что Джейкоб?..
— …может быть серьезным и вдумчивым, когда захочет, — закончила мама, впервые подняв глаза.
— Да ладно, я и это говорила?
— Ежедневно, ежеминутно и ежечасно. Кстати говоря, что хорошего вы все нашли в черном цвете? — спросила она.
— Выпрямишь мне волосы?
В дверь позвонили, и мама с улыбкой приподняла брови.
— Школьный староста прибыл.
Я подскочила и опустилась рядом с ней на колени.
— Мама, пообещай, что бы ни случилось, отнестись к нему приветливо.
— Я всегда приветлива с твоими друзьями, Джоз.
— Он другой.
— Открывай.
С секунду мы смотрели на дверь, а потом я поднялась и неспешно пошла открывать.
Не знаю точно, почему разочаровалась. Может, потому, что потратила целый день, прихорашиваясь ради Джейкоба и угрохала недельную зарплату на черные брюки из «Кантри роуд». Он же, напротив, надел древние джинсы и свитер с дырками на рукавах. Мы посмотрели друг на друга, и я поняла, что он сделал это нарочно.
— Заходи, — бесцветно выдавила я.
Мама встала, и я заметила, что она старается не показывать ужаса от его вида.
Ко всему прочему он давно не брился. Не модная аккуратная щетина, нет. Просто видок, как у гопника.
Мы с мамой обменялись взглядами, затем снова посмотрели на него.
— Это моя мама, — рявкнула я.
Он едва ли не прохрюкал «здрасьте».
Мама растерялась, а я смущенно хихикнула.
— Я только сбегаю за курткой.
И ринулась к себе в комнату. Как я и ожидала, через пять секунд дверь распахнулась.
— Джози, он… он похож на тех, кто гоняет на мотоциклах.
— Ой, мама, не глупи, — промямлила я, отворачиваясь, чтобы она не видела моего лица.
— Я не могу отпустить тебя с ним.
Я повернулась и с мольбой взглянула на нее.
— Мам, пожалуйста! Он так возмущался, узнав, что должен обязательно с тобой встретиться, и пришел в таком виде специально. Обычно он выглядит по-другому. В смысле, гопники не становятся старостами школы, даже государственной, и он может быть серьезным и вдумчивым, когда захочет.
— Он носит серьгу.
— Зато не ходит в черном.
— У него рваная одежда.
Я взяла ее за руку и грустно покачала головой.
— Его мама умерла. Некому зашить ему дырки.
— Ох, Джози, — вздохнула она, качая головой, — у нонны случится удар.
— Все не так плохо, как кажется.
— Он хрюкнул, Джози. Мне показалось, что я говорю со свиньей.
— Думаю, он просто перенервничал, — попыталась оправдать Джейкоба я.
— Я хочу, чтобы после кино ты сразу же поехала домой, Джозефина. И не знаю, отпущу ли тебя еще хоть раз куда-нибудь с этим мальчиком.
— Не уверена, что вообще захочу еще раз пойти куда-нибудь с этим мальчиком, — ответила я, и, схватив сумку, вышла из комнаты.
Я прошагала мимо Джейкоба. Тот и шевельнуться не успел, как я уже спустилась с крыльца. Он догнал меня на дороге, схватил за руку, и тут я развернулась и замахнулась сумкой.
— Придурок!
— Что?
— Как ты посмел?
— Как я посмел что? — выкрикнул он.
— Появиться в таком виде! На танцах ты был в галстуке.
— И ты решила, я одену галстук в кино?
— Я думала, ты оденешься прилично. И надо говорить не одену, а надену.
— Отвяжись, женщина. Чё хочу, то и одеваю, как хочу, так и говорю.
— О, какая же ты… свинья, — прошипела я.
Прошагав к мотоциклу, Джейкоб взгромоздился на него, а когда я последовала за ним, водрузил мне на голову шлем.
— Дальше она начнет учить меня жить, — донеслось до меня его бормотание.
— Как ты посмел так обойтись с моей мамой? Даже не поговорил с ней, — зашипела я. — Я сказала ей, что иду в кино с представителем рода человеческого, и тут нарисовался ты.
— О боже! — заорал он. – Довольно, женщина. Хватит, подруга. Больше никогда. Придурком буду, если пойду на это еще хоть раз.
— Ты и так придурок, придурок.
Джейкоб заглушил мой голос ревом заводимого мотора и погнал к городу.
Всю дорогу я кляла себя на чем свет стоит. Мое первое свидание. Первое серьезное одолжение со стороны мамы, и я профукала его на Джейкоба Кута.
Ехать на мотоцикле было жутко холодно. Зимний ветер бил мне в лицо, и оно онемело от мороза. Я завидовала всем, кто сидел в машине, защищенный от непогоды.
Джейкоб нашел парковочное место позади киноцентра «Хойтс». Мы не обменялись ни словом, пока не дошли до перехода через дорогу, где Джейкоб властно взял меня за руку.
— И что же ты хочешь посмотреть? — угрюмо осведомился он.
— В «Мандолине» идет «Гордость и предубеждение» с Грир Гарсон.
— Черта с два, подруга. Меня на фильм для баб не затащишь.
Пока мы шли в кинотеатр, я старалась сдерживаться, но его замашки ухудшали положение, и, верите или нет, я начала раздражаться.
Я предложила другой фильм, и Джейкоб закатил глаза и покачал головой.
— Ладно, что ты сам хочешь посмотреть, мистер Кинокритик? — рявкнула я.
Люди начали на нас оборачиваться, и Джейкоб схватил меня за руку и оттащил в сторону.
— Нормальный фильм, — злобно прошептал он. — Про копов и бандитов. Как хорошие парни побеждают плохих. Короче, про людей, в которых я могу увидеть себя.
— «Болванов из космоса» сняли с проката.
Он застонал, качая головой.
— И ради этого я пожертвовал субботним вечером.
— О, как печально. Ты мог бы пойти с кем-то, на чью маму не пришлось бы хрюкать, — саркастично огрызнулась я.
— Ты не затыкаешься. Должно быть, во всем Сиднее не сыскать большего трепла, — сказал он, поворачиваясь ко мне лицом.
— Из-за встречи с моей мамой ты повел себя как придурок. Почему?
Его глаза потемнели. Я с трудом его узнавала.
— Это — я, — провозгласил он, указав на себя. — Именно так я выгляжу, когда иду в кино, и извини, если я не умею вести себя с матерями, Джозефина. Обычно мне не приходится с ними сталкиваться на первом же свидании. Но опять же я никогда не встречался с иммигранткой.
— Не смей называть меня иммигранткой, — зло бросила я.
— А как тебя еще называть? Не так давно ты назвала меня австралийцем так, словно это оскорбление. А сейчас ты якобы не иммигрантка. Если вы так запутались, возвращайтесь в собственную страну.
С минуту мы смотрели друг на друга, пока он не застонал и не покачал головой.