— Извини, Джози, — приглушённо шепнула она. — Ты, наверное, волнуешься, что повторишь судьбу матери. Разве не ужасно? У людей будет повод поржать.
Я пропустила ее слова мимо ушей. У меня это начало получаться. То, что волновало несколько месяцев назад, уже не имеет значения. Но нельзя сказать, что я совсем равнодушна. Кому-то сплетни в итальянской общине могут быть не важны, но я к ней принадлежу.
Порой мне кажется — неважно, насколько умной или красивой я могу быть, обо мне всё равно запомнят только гадости.
Вот почему я хочу быть богатой и влиятельной. Хочу покозырять статусом перед этими людьми и сказать: «Эй, поглядите, кем я стала».
Мама говорит, мне следует гнаться не за удовлетворением, а за уважением.
Уважение? Не выношу это слово. Может, оттого, что в этом мире приходится уважать не тех и не за то.
Глава пятнадцатая
В среду днем нас отпустили с уроков пораньше, а потому мы решили отправиться в кафе «Харли», примостившемуся в гавани Дарлинг, чтобы за чашечкой капучино принять судьбоносное решение, какую профессию выбрать.
По-моему, попроси кто впоследствии описать, чем мне запомнился двенадцатый класс, на ум придет только одно: сплошные капучиновые посиделки.
«Харли» — место нашей тусовки. В промежутке между четырьмя часами пополудни и шестью часами вечера в кафе слетаются ученики со всех центральных школ. Владельцам заведения это только на руку, ибо в эти часы бизнесменов, которых могут спугнуть шумные подростки, собиравшиеся толпами, лишь бы их заметили, — раз, два и обчелся. Кафе стилизовано под пятидесятые, с музыкальным автоматом и недурственными закусками типа бургеров и картошки фри. Стены увешаны коллекциями в память о том времени, среди которых, к примеру, есть постеры со сценами из фильма «Бунтарь без повода» с Джеймсом Дином и Натали Вуд. Музыка, впрочем, вполне современная и играет круглые сутки. Начав работать с Майклом, я столкнулась с тем, что выбираться в свет удается реже, чем хотелось бы, однако и одной встречи в неделю достаточно, чтобы оставаться в курсе всех сплетен.
— Я собираюсь стать модным дизайнером, — поделилась соображениями Сера, когда мы пристроились за только-только освободившимся столиком.
— У меня целая куча знакомых занимается модным дизайном, — заметила Анна, листая справочник профессий. — Закончится эта затея тем, что ты окажешься за прилавком.
— А визажист?
— Сера, давай начистоту, талантом художника ты не блещешь, — в лоб заявила я.
— Хочешь сказать, мой макияж ужасен?
— Я так и знала, что это случится. — Ли захлопнула справочник.
— Если бы я не планировала пойти на юриста, то стала бы переводчиком при итальянском посольстве в какой-нибудь загадочной стране, — мечтательно протянула я, воображая, какие меня ждут приключения. — Вот только настоящие итальянцы в два счета раскусят мой сицилийский акцент. Северяне мнят себя лучше других — волосы у них, видите ли, светлые.
— У меня тоже светлые, но родители не с севера, — отозвалась Сера, снова приняв мои очки за зеркало.
Мы с Анной и Ли переглянулись.
— Открыть ей глаза, девочки? — спросила я с притворной жалостью.
— Вперед, Джози, — преувеличенно печально вздохнула Ли.
Я мягко взяла Серу за руку:
— Сера, бедная моя, милая, вкусившая разочарование Сера. Ты блондинка не с рождения.
— Гонишь! — ужаснулась Анна, и мы дружно разразились смехом.
Сера выхватила справочник из рук Ли и принялась листать заново.
— Как вам преподавание?
— А может, сфера обслуживания? Уж тебе, Сера, там бы точно понравилось.
Та недоверчиво оглядела меня, задумавшись, не глумлюсь ли я над ней.
— Я планирую стать учительницей, — решительно заявила Анна. — После католического университета в Стратфилде.
— Тебе пойдет профессия учителя, — согласилась Ли.
— Ни за что, — со смехом вклинилась я. — Для меня ты навеки останешься кассиром Макдональдса.
Анна засмеялась, потом склонилась над столом, призывая нас податься ближе.
— Знаете, что?
— Что?
— Кажется, я нравлюсь Антону Валавичу.
Сера до того хохотала, что чуть не свалилась со стула, и этим сильно задела Анну.
— Сера, повзрослеть уже пора, — оборвала ее Ли, зажигая сигарету. — Рассказывай дальше, Анна.
— Давайте я расскажу, — влезла Сера, утирая лицо от слез. — Видела я Валавича. Парень что надо. Я в смысле — вы видели, как у него из штанов выпирает? Можете хоть представить себе, чтобы его привлекала наша малышка Анна?
— А по-моему, он очень добрый, — поделилась своим мнением я. — По крайней мере, в глубине души, и Джейкоб Кут на танцах сказал мне, что Антону ты реально нравишься, Анна.
— Так вот, — вполголоса продолжила та, опасливо оглядываясь, вдруг кто подслушивает, — каждый вечер, после смены в Макдональдсе, я выхожу на улицу, а он сидит там на своем мотоцикле. И когда я уезжаю домой, он отправляется своей дорогой. Каждый божий вечер.
Ее большие голубые глаза затуманились, а щеки покрыла краска смущения.
— А мало ли, может, он от биг-мака тащится?
Анна отрицательно покачала головой:
— Он ни разу не ступил за порог.
— Этот парень разобьет тебе сердце, — изрекла Ли, передавая Сере сигарету.
— Легок на помине. Вон он идет с ненаглядным нашей Джози, — лукаво подметила Сера. — Давайте его самого и спросим?
— Сера, — прошипела Анна, пригибаясь к столу.
Нам всем было прекрасно известно, что стоит раздразнить Серу, и она не раздумывая подойдет к парням и выставит нас на посмешище.
— Сера, скажешь хоть слово – будешь жалеть об этом до конца жизни, — предупредила я.
— Решила запугать меня, Джози? Уж кто-кто, а ты в жизни не скажешь обо мне ничего позорного. О самой полгорода судачит.
За соседним столиком никто не сидел, и, к нашему с Анной огорчению, именно туда втиснулись Джейкоб Кут, Антон Валавич и четверо их друзей.
Одна из девушек зажала косу Анны, откинувшись на спинку стула, и подруга тщетно пыталась ее высвободить.
— Не возражаете? — громко обратилась к ним Ли.
Остальная компашка, сидевшая за столиком, обернулась и наградила нас равнодушными взглядами.
— О, вы только гляньте, школа святого Мартина, — хихикнула одна из девушек.
Я встретила взгляд Джейкоба, но через пару мгновений отвела глаза.
Анна и Сера так и сидели спиной к их столику, и один парень начал раскачивать несчастную косу Анны из стороны в сторону. Потом он выдернул шарф, которым Анна повязала волосы, и накрутил на пальцы.
— Прекрати это ребячество и верни ей шарфик, — рявкнула я.
— Верни, — тихо повторил Антон Валавич.
Парень швырнул предмет раздора Джейкобу, но, не долетев, шарф приземлился на столик, и одна из девушек тут же опрокинула на него бутылку томатного соуса. Ахнув, Анна вскочила на ноги, схватила вещицу и, свернув, спрятала в портфель.
— Мне его бабушка из Хорватии привезла. Это же натуральный шелк!
Собрав учебники, я закинула их в сумку и подтолкнула локтем Ли.
— Пошли отсюда.
Мы заплатили за кофе и протиснулись сквозь новоприбывшую толпу из средней школы района Глиб.
— Да, Анна, сразу видно, что ты ему нравишься, — с издевкой заметила Сера.
— Заткнись, Сера, — одновременно ответили я и Ли.
Некоторое время мы бродили по округе, разглядывая палатки со всякими побрякушками и футболками, и на полчаса заглянули в «Гэп» и «Аберкромби», примеряя одежду, которую, понятное дело, не могли себе позволить. Вскоре нам надоели толпы народа.
Вместе с Ли мы распрощались с Анной и Серой и направились вдоль пристани, где над водной гладью проглядывало солнце. Усевшись, мы стали наблюдать за оживленностью на другом берегу, где пролегало сердце города.
— Чем мне заняться по жизни? — в отчаянии спросила подруга. — Ты вон уже в пять лет определилась. А у меня что ни неделя, то новое увлечение.
— Ты же вроде остановилась на сфере рекламы.
— Это было на прошлой неделе. Помнишь, я три дня дома с простудой провалялась. Я тогда круглыми сутками сидела перед телеком, и каждая реклама меня оскорбляла. Не хочу погрязнуть в дерьме. Да и вообще, чтобы пробиться на этом поприще, нужно выглядеть гламурно. А я далека от гламура.
— По-моему, гламурность в сфере рекламе — это миф. Конечно, на экране у них все гламурненько, но я сомневаюсь, что на деле так и есть.
— Знаешь, мой отец ведь начинал с рекламы. Тысячу лет назад, когда еще не пристрастился к выпивке.
Мне становится не по себе, когда Ли заводит разговор об алкоголизме ее отца. Она крайне редко поднимает эту тему, и о происходящих в ее семье неприятностях нам случается узнать лишь месяцы спустя. Отец Ли очень харизматичный мужчина, и все его пятеро детей обожают его до одури. Но, уходя в запой, он становится жестоким. Нет, он их не колотит — его агрессия выражается словесно. Однажды Ли призналась, что лучше б ее забивали камнями и палками и что слова ранят очень глубоко. Когда обстановка дома слишком накаляется, она частенько уезжает жить к семье брата.
— Мне так жаль родителей, — продолжила Ли. — Обоим под сорок, а их жизнь уже в дерьме. Мама не хочет бросать отца, отец же палец о палец не ударит, чтобы побороть свою зависимость. Оба слепо верят, что настанет день, когда проблема рассосется сама собой. И я наверняка пойду по их стопам.
— Человек с такой точкой зрения заслуживает скверную жизнь, Ли. Мы сами хозяева своей судьбы.
— Чушь это все. Если твой отец мусорщик, ты тоже станешь мусорщиком, если сказочно богат, ты тоже будешь сказочно богата, потому что он познакомит тебя с сыночком своего богатенького друга. Люди водятся лишь с себе подобными. Попомни мои слова, Джон Бартон женится на какой-нибудь Иве-крапиве, следуя по стопам своих братьев, взявших в жены дочерей именитых родителей. Богачи заключают браки с богачами, Джози, бедняки с бедняками. Ботаники с ботаниками, чурки с чурками. Те, кто живет в западных районах, женятся на жителях своего же района, а северяне женятся на