Большая прогулка над кладбищем судов.
Морское причащение. Обрыв из керамики. Простенькая чашка изысканной красоты. Загадочная стена и аплизия. Ручкой внутрь. «Колебатель земли»
Говоря о Крите (250 километров в длину, 50 километров в самой широкой части, площадь — 8618 квадратных километров), нельзя не вспомнить о сказочной минойской цивилизации, которая властвовала над Восточным Средиземноморьем в бронзовый век. Из глубины веков до нас дошло несколько прекрасных легенд.
Самая известная из них — несомненно о Тесее и Минотавре. Минос, сын Зевса и Европы, супруг Пасифаи и первый царь Крита, спрятал в построенном Дедалом лабиринте Минотавра (чудовище с телом человека и головой быка). Минос кормил зтого необычного нахлебника человечьим мясом. После победы над Афинами он наложил на город ежегодную дань: поставлять семь юношей и семь девушек для кормления людоеда.
Тесей, сын Эгея и легендарный законодатель ранних Афин, отправился на Крит, проник в лабиринт и убил Минотавра. Он вышел из лабиринта благодаря помощи дочери Мккоса Ариадны, снабдившей его клубком ниток, конец которых был закреплен при входе. Так Тесей смог найти дорогу обратно.
Я не буду подробно останавливаться на продолжении эпопеи. Отец героя Эгей, поверив в смерть Тесея (на самом деле произошло недоразумение), бросился в море, которое отныне носит его имя; Тесей увез с собой Ариадну, затем оставил ее на острове Наксос; позже он похитил Антиопу, царицу амазонок, которая родила ему сына Ипполита; некоторое время спустя он взял в жены Федру, вторую дочь Миноса, но та влюбилась в пасынка Ипполита, оклеветала его перед смертью, и тот был растоптан собственными конями после проклятия отца; Тесей спустился в подземное царство Аида, откуда его вызволил Геракл; Тесея изгнали из Афин, и он погиб от руки Ликомеда; кроме того, Тесей оскорбил Плутона, и тот приговорил героя к вечному наказанию — пребывать в сидячем положении…
Эти легенды не оставляют равнодушным ни одно человеческое поколение. И пока «Калипсо» подходит к Ираклиону, что в двух шагах от древнего Кносса, резиденции царя Миноса, я представляю себя в роли этого античного героя, стоящего на носу судна под черными парусами и готового сразиться с ужасным чудовищем… Может быть, кое-кому покажется, что я слишком инфантилен. Ну что ж, мой дух слаб, так как подвержен влиянию поэтических мифов.
Моим глазам открывается та же картина, которая, наверное, открылась взору Тесея. На неповторимо синем море возникает серо-зеленый критский берег, над которым высится изъеденная временем горная цепь с увенчанной снегами Идой, и снова меня охватывает ощущение, что за тридцать пять веков здесь ничто не изменилось.
Большая прогулка над кладбищем судов
(Бортовой журнал «Калипсо»)
4 января. Перед тем как бросить якорь в Ираклионе, я решаю произвести разведку крохотного островка Дня, который стоит словно на страже крупнейшего критского порта. Меня всегда удивляло, что до сегодняшнего дня ни одному человеку не пришла в голову мысль провести там серьезные раскопки.
Альбер Фалько полностью разделяет мое недоумение. Он убежден, что на Дии сохранились ценнейшие исторические сокровища, более того, он их видел собственными глазами, поскольку не впервые посещает островок. Он уже нырял здесь в один из воскресных дней 1957 года и при первом же погружении заметил выступающее из-под наносов затонувшее судно, медную тарелку и два удлиненных бронзовых предмета, похожих на ноги статуи. Вокруг металлических предметов расстилалось подлинное кладбище амфор. А рядом с галерой, на три четверти ушедшей в ил, он заметил медное блюдо.
Я попросил его привести «Калипсо» в то место, где он нырял двадцать лет назад. Остров Дия немного похож на кисть с пятью короткими пальцами, вытянутыми к югу (то есть в сторону Ираклиона). Самый длинный восточный «палец» называется мыс Ставрос. Между пятью «фалангами» лежат четыре бухты — Агрелиас, Месайос, Капари и Сен-Жорж. На высоте 268 метров почти в самом центре острова находится его высшая точка.
И снова мы сталкиваемся с феноменом памяти. Эта проблема, по-видимому, неразрешима. Альбер Фалько помнит, что нырял в бухте Агрелиас, но не в состоянии указать, где именно. Когда ему кажется, что он вспомнил то место, ныряльщики «Калипсо» прыгают в воду. Где же ноги статуи, торчащие из песка? Их как будто и не было… Зато на дне, полого уходящем в глубину, мы обнаруживаем подлинную «реку» амфор, если говорить словами Колена Мунье. Их тысячи, они едва прикрыты илом, и, похоже, это амфоры разных эпох.
Не может быть и речи, чтобы извлекать их из песка, где они спят столько веков, — для этого надо иметь официальное разрешение… Мы тщательно определяем координаты залежи с помощью сложной системы трех береговых ориентиров — капитан Алина дружески заставляет нас принять именно эту систему, и мы во всех сложных ситуациях прибегаем к ней. Если использовать расхожее выражение, мне до чертиков надоели сбои человеческой памяти по поводу искомых мест. Мнемосина, богиня памяти, отныне будет прозаически прикована цепью из цифр к страницам бортового журнала [3].
Мы еще вернемся на Дию. Я абсолютно уверен в том, что здесь сохранились следы совершенно удивительной исторической реальности. Мы проведем здесь столько времени, сколько понадобится. А пока я хочу совершить небольшое каботажное плавание вдоль критского побережья и уточнить местоположение некоторых частично обследованных затонувших судов. Погода начинает портиться. Поднимается мельтем — препротивнейший местный северо-западный ветер. Он взбаламучивает Эгейское море, гоня по нему короткие яростные волны. Этой ночью станем на якорь в Ираклионе. Хотя у «Калипсо» достаточно большое водоизмещение, мы входим в порт с трудом. Интересно, как это делали парусники царя Миноса?.. Завтра, если соблаговолит смилостивиться Эол, отправимся на восток.
Морское причащение
(Бортовой журнал «Калипсо»)
5 января. Эол относится к нам враждебно. Море показывает нам свой поганый норов, но мы все же решаем выйти из Ираклиона. Этот порт удивительно неудачно расположен: он отдает себя во власть яростного мельтема, как кроткая Ифигения подставляет горло под жертвенный нож. Ветер врывается в гавань с какой-то садистской радостью и воет в снастях раскачиваемых волнами кораблей.
Мы берем курс на восходящее солнце. Вид моря, покрытого барашками, в которые зарывается форштевень и где мелькают в пене торпеды дельфинов, величествен. Я испытал на себе «собачью погоду» на всех океанах мира — в Атлантике, в Тихом, в Индийском, в Арктике и в Антарктике — и готов поклясться, что гневливостью Средиземное море им не уступает.
Мы минуем залив Малион, мыс Сен-Жан и входим в залив Ме-рабелон, в глубине которого прячется порт Айос-Николаос. К востоку от этого залива лежит остров Псира.
В заливе спокойнее, чем в открытом море, хотя качка ощущается почти так же. Во всяком случае работать можно. Греческие археологи неоднократно проводили раскопки на острове Псира и обнаружили десятки предметов, относящихся к минойской эпохе: керамику, посуду, лампы и т. п. Лучшие находки сделаны в могилах, где, по-видимому, были похоронены богатые люди.
Наша миссия заключается в погружении на подводные залежи Псиры, «логически» связанные с археологическими объектами на суше. Ныряльщики «Калипсо» сменяют друг друга на дне. Альбер Фалько, Ремон Колл, Анри Гарсия, Иван Джаколетто,
Бернар и Патрик Делемотт делают открытие за открытием. Колен Мунье и Анри Алье заняты подводными съемками. Через некоторое время Колен залезает в вертолет, и Боб Бринбек поднимает его в воздух, «чтобы запрятать в киробки» вид сверху на «Калипсо» и на наземные раскопы.
Вначале мы обнаруживаем большое количество осколков керамики разных эпох. Затем находим великолепную чашку, относящуюся, по нашему мнению, к минойской эпохе. Чтобы окончательно убедиться в своей правоте, договариваемся о встрече с нашим новым ментором — доктором Лазаросом Колонасом. Как и его коллега доктор Кртзас, доктор Колонас поражает нас своей эрудицией, вовсе не исключающей простоты в обращении. К сожалению, он говорит лишь по-гречески и едва лопочет на английском, тогда как доктор Критзас блестяще знал французский… Однако нам удается понять друг друга.
— Эта чашка, — говорит он нам, — действительно минойская; есть смысл тщательно обследовать подводную залежь, где она была найдена.
6 января. Вечером мы пришли из Псиры в Ираклион, а утром вернулись назад. Сегодня день святой Эпифании. Мы не собираемся воздавать почести волхвам, но хотим поглядеть на странную церемонию «морского причащения».
Каждый год б января на северном побережье Крита, а именно в Ираклионе, проводится торжественная церемония. Население выстраивается позади одетых в золото священников, и кортеж направляется в порт. На представительном священнослужителе с окладистой седой бородой головной убор, усыпанный драгоценными камнями. Служки, подойдя к воде, бросают в набегающие волны освященный крест — знак союза критян со Средиземным морем. И тут же молодые люди из кортежа прыгают «в бульон», поднимая тучи брызг и пены…
Как и во многих ритуальных обрядах, христианство здесь лишь оболочка. Подлинные традиции, «усвоенные» церковью, восходят к незапамятным временам. Пока идет церемония, я не могу отвести взгляда от величественных руин Кносса.
Там с XX по XV век до н. э. билось сердце удивительной цивилизации: именно там сидели владыки — минойские цари, неоспоримые властители Восточного Средиземноморья… Разве предки тех мужчин и женщин, которых я вижу сейчас позади священнослужителей, не приходили раз в год к морю, чтобы бросить в воду какой-нибудь культовый предмет в знак единения с богом морей и землетрясений?
Работа, которую мы выполнили на затонувших судах у мыса Артемисион, у островов Пилос и Андикитира, была захватывающей. Правда, есть надежда, что андикитирское судно обследовано не полностью. Но меня вдруг охватывает неодолимое желание Узнать нечто новое о минойской цивилизации. Я охвачен страстью, это не костерок из сухотравья, а глубокий интерес к истории, который овладевает и разумом и сердцем. У меня создается впечатление, что едва изученная минойская культура зовет меня из глубины веков. Мне кажется, что меня, как к магниту, притягивает ее примитивизм и родство с морем.
Увидев и засняв праздник в Ираклионе, я горю нетерпением вернуться к Псире. Да откроются нам сказочные сокровища минойской античности!
Обрыв из керамики
Похожие на гигантские обломки скал, разбросанные среди моря, греческие острова словно несут на себе зримые отпечатки мифов, которые околдовывали нас с детства. В одном мифе Тесей побеждает Минотавра, в другом — поднимается в небо Икар, чтобы погибнуть, когда солнце растопит воск на его крыльях. На этом острове нимфа-волшебница превращала людей в поросят. Лесбос еще слышит шепот Сафо, читающей свои стихи. Берега Итаки хранят привкус соли, которую рассыпал Улисс, не желая отправляться под стены Трои… Здесь нет безмолвных земель.
«Калипсо» стоит на якоре у острова Псира. Я сажусь в вертолет и с Бобом Бронбеком отправляюсь на воздушную разведку.
Сверху остров выглядит настоящей пустыней. Трудно представить его зеленым и покрытым густыми сосновыми, дубовыми и кедровыми лесами! Рубка леса для домашних и судостроительных нужд свела на нет былое великолепие острова. Пятьдесят веков безудержной эксплуатации человеком превратили этот уголок экологического рая Средиземноморья почти в сахарский per. Назидательная тема для размышлений, ведь наша цивилизация с помощью механических чудовищ пожирает последние экваториальные леса Азии, Африки и Латинской Америки… Если завтра вся Земля превратится в огромную Псиру, у нас будет не больше шансов на выживание, чем у минойского царства. Археологи с других планет, которые приступят к раскопкам Парижа, Нью-Йорка или Токио, будут восхищаться нашими дворцами, как я восхищаюсь сказочным Кноссом и минойскими парусами, которые надувает мельтем.
На опустошенной Псире наши не очень далекие предки возвели богу молельни, святилища, часовни. Однако повсюду сохранились следы древних храмов. Эти развалины, словно боевые шрамы на лице острова, могут поведать тому, кто умеет читать, какие грандиозные и ужасные потрясения испытала эта культура, а ведь наша цивилизация приходится ей дочерью.
Псира, как и Дия, дает судам прекрасное убежище от северо-западных ветров. Любой моряк почувствует это нутром, даже не зная научных теорий. Вертолет позволяет, не теряя времени, отыскать подходящий для якорной стоянки полуостров. Мыс вонзается в море наподобие костлявого пальца. Именно около него мы сосредоточим наши усилия, тем более что наземные археологические раскопы, начатые греческими учеными, находятся буквально в двух шагах.
Пока ныряльщики занимаются подготовкой к работе, я забираюсь в мини-подлодку вместе с доктором Колонасом. Для греческих археологов подводные экскурсии являются откровением; они не только восхищаются зрелищем придонных пейзажей, но и расширяют поле своих поисков… Конечно, они и до путешествия знали, что море прячет под своими волнами затонувшие суда, но они не могли предполагать, какие богатства скрыты от их взоров и как их много. Когда они собственными глазами видят дно, их захлестывают счастье и тревога — сколько еще надо сделать! Наверное, подобные чувства могли бы испытать астрономы, которых посадили в звездолет, чтобы показать неведомый мир…
Доктор Колонас не ожидал увидеть столь грандиозное зрелище, впрочем, я тоже! Ибо, двигаясь вдоль небольшого холма, выбранного в качестве «цели», мы оказываемся перед настоящим обрывом из керамических изделий. Он тянется в длину на добрую сотню метров и образует на глубинах от 8 до 30 метров громадную наклонную стену, напоминающую очертаниями огромную раковину гребешка. На морском дне лежат сотни тысяч ваз, сосудов, кружек, кубков, чашек.
Простенькая чашка изысканной красоты
Стоит ли описывать возбуждение команды «Калипсо», когда мы с доктором Колонасом «приступаем к отчету»! Археологические открытия такой важности случаются не часто. Кому же из ныряльщиков выпадет честь первым пройтись, работая ластами, над залежью?
Весь этот «склад» керамики, несомненно, относится к минойскому периоду. Посуде 3300 лет — за это время сменилось 132 поколения людей. Сквозь все эти века как бы бредут тени сменяющих друг друга родителей и и детей от таких мыслей в груди теснится чувство почтительного страха. Почему примерно в 1450 году до н. э. вдруг исчезла минойская цивилизация? Почему Критское царство, где процветали сельское хозяйство, промышленность (бронзовая), торговля и искусства, так внезапно ослабело, что через несколько лет микенцы превратили его в свою колонию? Здесь кроется тайна, она будоражит мое воображение с того мгновения, как я увидел Дию и Кносс, и не дает мне покоя с момента прихода на Псиру. Конечно, мое увлечение этой загадкой истории только-только возникло, а археологи пытаются разрешить ее уже не одно десятилетие…
Пришел мой черед нырять в сопровождении Ивана Джаколетто и Ремона Колла. Мы идем вниз, рассекая прозрачную холодную веду, и вскоре оказываемся у «стены из минойской посуды». Как могло образоваться такое скопление глиняных изделий, оолъшинство из которых выглядит целехонькими, несмотря на воздействие морской воды и неумолимый бег времени? Почему эта простенькая чашка изысканной красоты, приклеившаяся к вазе, которая в свою очередь плотно сцепилась с другой вазой, так что образовалось единое целое, оказалась на дне моря?
Плавая взад и вперед вдоль огромной залежи, я замечаю, что десятки перпендикулярных берегу невысоких холмиков (они-то и придают всему комплексу вид раковины гребешка) похожи на следы коллективного кораблекрушения. Представьте себе стоящие на якоре суда — они жмутся бортами друг к другу, как сардины в банке, и доверху нагружены сосудами с маслом, вином, пряностями, зерном. И вдруг все эти суда разом идут на дно. Под воздействием воды и морских животных дерево разложилось, а сцементированный груз сохранил очертания корпусов…
Соблазнительная гипотеза. Остается выяснить, почему десятки нагруженных судов затонули в тот момент, когда стояли на якоре? Может быть, они стали жертвами военной акции? Но много ли вы знаете солдат, которые пускали бы на дно торговые суда, груженные отменным товаром… Может быть, здесь имело место самозатопление? Но зачем «гражданским» судам проводить самозатопление?. Какой же силы должна быть катастрофа, вызвавшая такие последствия? Трудно представить… Тогда?
Единственное объяснение, которое приходит на ум, — катастрофическое наводнение: море сначала далеко отступает от береговой линии и суда ложатся на обнажившееся дно, а затем воды возвращаются гигантской пенящейся волной, которая затопляет все и вся. Это единственное объяснение тому, что суда затонули разом.
Такого рода явления у японцев называются цунами. Может быть, Псира и большая часть Крита стали жертвой наводнения такого масштаба? Все это требует проверки. Мне приходилось читать научные исследования на эту тему. Но необходимо установить факты, да и даты должны совпасть.
Загадочная стена и аплизия
Я вместе с Ремоном Коллом и Иваном Джаколетто продолжаю подводную экскурсию. Некоторые черепки можно легко отделить от наносов, но мы оставляем их в том же положении, в котором они пребывали до тех пор, пока их не коснулась, рука человека. Большинство кружек, чашек и ваз глубоко погружены в ил — они «спеклись» в единую массу под действием карбоновых кислот, соли и морских животных.
Повсюду на залежи мы находим строительный камень, а в одном месте натыкаемся на превосходно сохранившиеся остатки стены. Что означает сие сооружение здесь, на дне? Может, это часть набережной или мола, к которому швартовались суда? Наше удивление растет с каждой минутой.
Морские животные обожают селиться в затонувших судах: они находят на них множество тайных убежищ, где можно спрятаться в случае опасности. Здесь хватает пищи — множество водорослей и личинок. То, что мы находимся при исполнении «археологических обязанностей», не мешает нам наслаждаться красотами подводной фауны.
Керамические сосуды зачастую служат приютом для рыб. В наполовину заполненном песком античном кубке уютно устроился красавец радужный губан. Эта рыбка с торпедообразным телом, раскрашенная в голубые, розовые и зеленые цвета, каждый вечер в один и тот же час зарывается в песок. Ее биологические часы, передающиеся по наследству вместе с прочими признаками, настроены на солнце.
Другие рыбки буквально «выпрыгивают» из ваз, стоит нам приблизиться к ним. Из-под камня торчат «рога» лангуста. В глубокой кружке устроил себе жилье осьминог; я с нежностью вспоминаю его собратьев из «Города Осьминогов» в бухте Аликастро (остров Поркероль), Мы уста новине наличие «интеллектуальных» способностей у этих моллюсков, проведя ряд захватывающих опытов. Осьминоги — весьма необычные животные. Как писал мой друг Дюма, «стоит пожертвовать археологией ради моих друзей осьминогов. Хота и они занимаются археологией, прячась в узких горлышках найденных ими амфор!»
Из ветвей горюний выглядывает еще одно живое существо — морской заяц, или аплизия. Эго большой моллюск без раковины. Его тело словно фестоны охряной и коричневой ткани, колышущиеся по воле вод. Моллюск нас не боится. Он исполняет перед нами танец, извиваясь в бирюзовой Боде, где пузырьки воздуха от наших скафандров положи на серебряные летучие звездочки. Сколько поколений аплизий сменили друг друга с тех пор, как каменная стена ушла под воду?.
На борту «Калипсо» нас ждет добрая весть — доктор Лазарос Колонас добился у греческих властей разрешения поднять кое-что из керамики на поверхность Я решил, что мы начнем с подъема спекшегося куска из ваз и кубков, который лежит почти под килем нашею судна.
Группа ныряльщиков под руководством Альбера Фалько бросается в воду. Они без особого труда обнаруживают указанный мною блок сосудов: он прикреплен к с гене узенькой перемычкой, Жан-Жером Каркопино занят киносъемкой. Друг ныряльщик фотографирует осколок керамики «на месте» под разными углами, пополняя будущий «археологический архив». Затем блок обвязывается тросами крана, перемычку разрушают и механику дают сигнал для включения подъемника.
Блок керамических сосудов, с которою стекает вода, показывается из моря и приземляется на корму «Калипсо», где мы с доктором Колонасом поджидаем его. Удивительное сходство с современной скульптурой. Нечто вроде «прессовок» Сезара [4], только материал — керамика, а художник — тысячи морских существ… Сырая груда сияет яркими красками: такова расцветка живых организмов, поселившихся на керамике. Но на воздухе и под лучами жаркого солнцу эти удивительные краски (где розовые и лилово-красные тона спорят с ярко-красными, коричневыми и зелеными) понемногу бледнеют, а затем гаснут навсегда.
Ныряльщики «Калипсо» небольшими группами показываются на поверхности с археологической добычей в руках. Мы извлекаем из огромной залежи Псиры всего несколько характерных образцов, однако палуба судна вскоре завалена находками. Удивительно богатое место! У нас нет ни разрешения, ни времени, ни средств для детального исследовании этого археологического рая. Здесь дел хватит, нескольким поколениям археологов…
Сюда надо пригнать три-четыре «Калипсо», а для приема найденных предметов придется выстроить целый музей. В обозримом будущем такого не предвидится. Археология остается бедной родственницей Науки даже в Греции, где государство значительно щедрее по отношению к ней, чем в остальном мире. Псирская залежь останется «в резерве» археологии, ожидая предоставления кредитов и появления достаточного количества исследователей. В конце концов эти кружки и чашки проспали тридцать пять веков под водами Эгейского моря; десять, двадцать и даже пятьдесят лет по сравнению с ними сущий пустяк.
Ручкой внутрь
Вряд ли стоит описывать возбуждение, охватившее нас во время этой охоты за античными сокровищами. Самый беспокойный из всех нас, конечно, доктор Колонас. Деревянную палубу «Калипсо» устилает разнообразная керамическая посуда — кувшины, двуручные амфоры, кружки, чашки.
Он без труда определяет, что большинство из них выполнено в минойском стиле. Размеры открытой нами залежи приводят его чуть ли не в исступленное состояние.
Однако доктор Колонас не может найти объяснения, как образовалась залежь таких размеров. Вначале он выдвинул гипотезу, что здесь было место свалки и население сбрасывало в море керамическую посуду в течение долгих веков. Но гипотеза не выдерживает ни малейшей критики. Прежде всего изделия имеют примерно одинаковый возраст. Кроме того, не совсем понятно, зачем жителям полуострова понадобилось выкидывать сосуды, находящиеся в превосходном состоянии; в помойку попадает обычно битая посуда, и нет сведений о каком-то минойском культе, согласно которому богу моря дарили бы тонны посуды…
Доктор Колонас, безусловно, понимает, что самой подходящей гипотезой является гипотеза одновременного кораблекрушения десятка или дюжины стоящих на якоре торговых судов, поглощенных необычайно сильной приливной волной. И еще — керамика лежит на таком удалении от берега, что местные жители либо должны были обладать поистине геркулесовой силой, либо снаряжать для этой операции специальные суда.
Доктор Копонас нырял всего один или два раза в жизни, и то как любитель. Но чтобы получить полное представление о богатстве залежи милойской керамики, обнаруженной «Калипсо», он решает спуститься под воду сам в сопровождении наших людей. Я нахожу, что столь мужественный поступок свидетельствует о редком профессиональном долге.
Зрелище красот подводного мира восхищает археолога, как, впрочем, любого, кому выгадает шанс увидеть их собственными глазами. Однако доктор Колонас обращает больше внимания не на фейерверк из многоцветных рыбок и стайки барабулек, летящих на бреющем полете над дном, а на громадный холм из сосудов. Когда он поднимается па борт «Калипсо», то держит в руках корзину, полную археологических сокровищ. Среди них фигурирует странная чашечка — ручка у нее находится… внутри! Должен признаться, что этот сосуд, достойный красоваться на страницах известного «Каталога ненужных предметов» Каредмана, приводит всех нас в недоумение. Кому нужна ручка внутри чашки. Может, ее спрятали внутрь, чтобы она не отбилась при ударе — Абсурдное предположение…
— Ради сомнительного удовольствия полоскать пальцы в соусе, едко замечает Фалько.
Что подумать? Правда, никому не возбраняется предположить, что минойцы обожали розыгрыши и что груз одного из кораблей состоял из товаров для лавочки забавных изделий…
(Бортовой журнал «Калипсо»)
12 января. Несмотря на сильнейший мельтем, который взбаламутил даже воды залива, и опасения, что судно сорвет с якорей и бросит на скалы, работа продвигается быстро.
Мы предлагаем доктору Колонагу ускорить подъем трофеев с помощью всасывающего устройства. Он, не раздумывая ни секунды, соглашается с нашими доводами. Мы не станем использовать большое всасывающее устройство, а возьмем аппарат поменьше с более короткой трубой. Эго идеальное устройство при «тыканье вслепую» на большой залежи.
Ныряльщики занимают места на глубине 30–35 метров и меняются по графику. Отсос очищает первый квадратный метр, затем второй и так далее. В большинстве случаев под шестидесятисантиметровым слоем наносов обнаруживается большое количество отесанного строительного камня. Ни поднятие уровня моря, ни невероятное кораблекрушение не могут объяснить, почему они находятся так далеко в море. Еще одна тайна! Разбросанные на обширной территории камни, похоже, оказались в море после толчка колоссальной силы, разрушившего прибрежный город.
«Колебатель земли»
13 января. Отправляюсь на сушу вместе с доктором Колонасом и молодым переводчиком Яллурисом. Археолог, которому команда «Калипсо» помогла воочию увидеть подводные чудеса, оказывает мне честь, знакомя с раскопками на острове Псира.
На полуострове (его подводную часть мы начали исследовать) некогда лежал крупный минойский порт. Рядом с ним кишел жизнью город — сейчас от него остались лишь развалины. Дома минойцы строили маленькие, а комнаты в них были совсем крохотными. Доктор Колонас объяснил, что жители Крита и окрестных островов вовсе не были сумасшедшими: в таких постройках они меньше страдали от землетрясений.
— Если вы, галлы, — говорит доктор Колонас, — боитесь, что вам на головы обрушится небо, то у нас, греков, иные страхи — как бы из-под ног не ушла земля. Мы опасаемся землетрясений больше всего на свете. Недаром наши предки считали Посейдона не столько морским владыкой, сколько ужасно обидчивым «Колебателем земли».
Чем больше результатов приносит работа, тем яснее вырисовывается история великой природной катастрофы — землетрясения и цунами. Надо только идти по уже проложенному пути — я знаю, что многие археологи частично приняли эту идею. Но прежде чем твердо ступить на этот путь, я должен «замкнуть» серию вспомогательных работ.
Когда «Калипсо» снимается со стоянки у Псиры и направляется в открытое море, чтобы обогнуть Крит с востока, погода стоит отвратительная. Но она ничего не меняет в наших замыслах. Вглядываясь в близкий горизонт и серые волны с пенными шапками, я не могу не испытывать восхищение перед древнегреческими моряками за их известные и неизвестные одиссеи, когда они пускались в путь, невзирая на гневливость зимнего Средиземного моря.
Мы идем курсом на восток, пока не оказываемся йа траверзе мыса Сидерос — длинного змееподобного выступа суши на северо-востоке Крита. Мы движемся вдоль побережья с включенным гидролокатором бокового обзора «Папаши Блица». Здесь каждый или почти каждый риф снял свой «урожай» — судно. Мы регистрируем несколько положительных эхо-сигналов и тщательно наносим «подозрительные» места на карту. Мы совершаем погружение у островка Спитфиро, где обнаруживаем стеклянные сосуды и огромные бронзовые гвозди (более полуметра в длину). Но исследовать эти находки будут другие: буря вынуждает нас искать убежища в порту Бития.
16 января мы снова огибаем мыс Сидерос; справа остается остров Эласа, а мы собираемся обследовать с помощью гидролокатора бокового обзора дно в районе острова Куфониси. И здесь мы получаем обнадеживающие эхо-сигналы. Альбер Фалько и Ремон Колл уходят под воду на нашем «блюдечке», но их наблюдения не позволяют сделать однозначное заключение. Может быть, мы засекли новые затонувшие суда, а может быть, и нет. Чтобы снять сомнения, надо послать под воду ныряльщиков с отсосом. Но вдруг на нас обрушивается такая неистовая буря, что нам остается только ретироваться. Мы сталкиваемся всегда с одним и тем же квартетом проблем: погода и время, деньги и трудности в получении официального разрешения на раскопки.
Крейсируя к югу от Крита, мы пользуемся возможностью «дойти» до античных руин Тсутсуроса, расположенных на побережье неподалеку от маленького городка Пиргоса. Мне говорили, что здесь под водами может лежать крупное античное судно. Сегодня побережье пустынно, хотя и летом туристы эти места не жалуют (но тсс!). Метеорологические условия не улучшаются. Вертолет Боба Бронбека взмывает в воздух в надежде заглянуть сверху под волны, но напрасно. Гидролокатор бокового обзора молчит. И с мини-подлодки не удается хоть что-то увидеть на дне. 19 января мы поднимаем якорь и уходим к мысу Сидерос. Завтра отдых на Псире. Послезавтра возвращение в Ираклион.
На этой неделе у нас есть еще время, чтобы совершить два похода на запад. Вначале мы посетим залив Алмирос, затем подойдем к побережью протяженной возвышенности Спада, которая лежит в северной части Крита. В обоих случаях мы найдем минойскую керамику, но не обнаружим громадной подземной стены из ваз, чашек, амфор и чаш, как на Псире.
Зайдем на Дию, а потом возьмем курс на Зею — Пирей. С 6 февраля по 3 марта «Калипсо» будет стоять там. Часть экипажа отправится отдыхать во Францию, а судно будет ремонтироваться после «переделок» последней экспедиции. Затем командование примет капитан Ив Гурлауан, он сменит капитана Маэ. Мы приступим к решающему этапу нашей экспедиции — исследованию острова Дия, затем Тиры, бывшего Санторина. Я не забываю об андикитирском судне — наша заявка на обследование, составленная в надлежащей форме, лежит на чьем-то столе в афинском кабинете. Надеюсь, она не утонет под грудой бумажных наносов, как античное судно в песчаных и известковых осадках Эгейского моря.