Чувствовали ли остальные то же самое? Фотида, казалось, слишком поглощена наблюдением за Рутилием, чтобы философствовать, и слишком одержима желанием понять, как управлять Кораблем. У самого Рутилия в этот момент голова была занята одним: как успешно завершить начатый им сложный маневр. Деймон, кажется, даже не осознавал их присутствия, настолько был сосредоточен на деликатной задаче – выровнять металлического монстра над тянущейся под ними ледяной поверхностью, которая на полной скорости летела в их направлении. У Эврибиада закружилась голова, и сердце пропустило удар. Они пересекли разреженную атмосферу, даже не почувствовав ее, не воспользовавшись воздушным потоком, чтобы соскользнуть вниз, как сделал бы самолет. Нет, это было свободное падение. Навстречу им поднимался подробный инопланетный пейзаж.
Повсюду, куда дотягивалось восприятие, царил холодный ад. Издалека Эврибиад заметил параллельные полосы, темные посреди белеющих равнин и длинные, как целые континенты, – линии границ между огромными ледниками. Контакт между гигантскими пластинами льда создавал чудовищное давление, из-за него вздымались к небу головокружительные вершины и открывались расщелины, темные, как ночь под резким светом Юпитера. Там, внизу, – объяснил Рутилий, – есть океан пресной воды. Он покрывает всю планету и простирается вниз на сотни километров.
Туда они и направлялись. Корабль резко убавил скорость. Вокруг них по всему Кораблю раздались протестующие стоны, а на периферии сознания зазвучали далекие сигналы тревоги, оповещая о незначительных поломках.
Аттик, осел вы этакий, куда вы подевались? – буркнул деймон.
Высокий автомат, словно по волшебству, тут же возник поблизости и отбрил:
– Очевидно, не так далеко, чтобы вы не могли меня найти.
– Хватит болтать. Начинаем бурение.
План состоял в том, чтобы спрятаться внизу, под водой. Их сложно будет найти – тем более, что ионосфера Юпитера запутывала следы, и вдобавок люди оставили после себя множество радиопередатчиков.
На слабой высоте удерживать Корабль в устойчивом положении было непростой задачей. Им дали инструкцию – не использовать без крайней нужды вспомогательные реакторы, чтобы остаться незаметными для преследователей. Прямо под ними тянулась равнина, вся в ледяных зазубринах; посреди них тут и там виделись недолговечные горы, порожденные конвекцией, из-за которой лед постоянно находился в движении и обновлялся. И там, внизу, океан? Эврибиад мельком вспомнил о горячих морях своего мира. Теперь все усложняется, – проворчал Рутилий. В чреве Корабля открылся люк, откуда появился замысловатый, но некрасивый аппарат: переплетение парабол и труб диаметром в несколько сотен метров. Эту машину смастерили и установили на скорую руку, как только было принято решение направляться на Европу.
– Что это такое? – спросила Фотида.
Оба деймона промолчали. Параболы медленно, как во сне, встали в позицию, и лед начал сублимироваться. В небо повалил пар – длинными обжигающими столбами, сверкающими в свете крошечного солнца и огромного Юпитера.
Аттик расплылся в улыбке и наконец соизволил ответить:
– Генератор микроволн работает. Мы редко используем генераторы такого размера. Мы пробурим себе путь в океан через ледяную корку. Эти лучи очень сильно поляризованы, поэтому риск, что нас обнаружат издалека, крайне мал.
– Нам придется присосаться к атмосфере Юпитера на целую неделю, чтобы восполнить после этого запасы водорода, – добавил Рутилий.
Теперь оставалось лишь спуститься. Рутилий повел Корабль прямо в белоснежный ад внизу, а мазер продолжал свою работу – вырезал лед по окружности размером чуть больше Корабля. Окрестности скоро переполнились потоками обжигающего водяного пара. Опасность, – комментировал Аттик, – в том, что нас может раздавить слоем воды, которая сконденсируется и накроет нас, если мы не будем бурить достаточно быстро.
Вокруг них все дрожало. Радар и инфракрасная техника тоже включились в работу, транслируя невероятное действо, в которое превратилась операция по бурению. «Транзитория» продолжала горизонтально снижаться, а по ее обшивке, создавая адский шум, колотил проливной дождь. Время от времени Рутилий включал модификаторы силы тяжести – всегда только на несколько секунд, – убирая скопления льда, валящиеся на корабль, что порождало непредсказуемые встречные потоки адской силы. Эти потоки сталкивались в узкой червоточине, создавали сложные сейсмические эффекты в ледяной шапке, все быстрее сужали ледяные стены вокруг Корабля. Корабль качало, и обшивка пугающе стонала. Раздался чудовищный треск, такой сильный, что Эврибиад его скорее ощутил, чем услышал. Сигнал тревоги ввинтился в его барабанные перепонки, и желудок сжало от страха. Снова, прежде чем он успел вымолвить хотя бы слово, послышался глухой, странный удар. Он, однако, сильно отличался от предыдущего. Как удар волны о борт корабля, сказал себе Эврибиад, – только более глубокий и рассеянный.
Аттик вздохнул с облегчением: Мы под водой! Смотрите, ледник наверху!
– После того, как мазер расплавил лед, он испарил несколько миллионов литров воды, что нас и спасло, – констатировал Рутилий. – Если б мы влетели прямо в море на такой скорости, то ударились бы об поверхность, как о стальную стену.
Фотида по-прежнему казалась завороженной. Она стояла, приоткрыв рот и развесив уши:
– У нас получилось?
Рутилий кивнул. Но если бы понадобилось провернуть такое снова, он бы предложил другой путь. Корпус поврежден, – пробормотал он. – Но ничего критичного. Я с этим разберусь.
Он повернулся к Фотиде:
– Думаю, вы можете пойти отдыхать, как и ваши солдаты и техникокуоны. В ближайшие часы сражений нам не предстоит. Мне и самому нужна передышка.
Он расхохотался и послал Аттику ментальный эквивалент хлопка по плечу – или по спине.
Фотиде и Эврибиаду этого хватило. Не обменявшись ни знаком, они испарились.
Плавтину поджидало чудовище – темный силуэт в тени гор, закутанный, будто в плащ, в источаемый им ужас. Монстр сделал так, чтобы она увидела его издалека. Спрятаться было некуда. Пришлось идти вперед.
Куда выше ее, с головой, почти как у человека, слепленной из блестящей, толстой, сибаритской плоти; вместо тела – сложная движущаяся структура из металла, в которой архаичного вида поршни соседствовали с полубиологическими органами, соединяясь друг с другом трубками, по которым текла ярко-красная жидкость. Без пяти минут живое существо, уже не совсем автомат – это создание ощерилось множеством металлических лезвий, пик и топоров, уродливых членов, созданных, чтобы причинять боль. Существовало только одно подобное существо – мастер пыток и заговоров, который благодаря своим талантам выживал и процветал при любой власти в Урбсе.
В вытянутой руке, толстой как ствол дерева, которая будто бы вовсе не уставала, он держал Аристида, в сравнении с ним крошечного, словно игрушка. Повиснув вот так над землей, людопес казался потерявшим сознание или мертвым.
– Марциан, вы убили его? – выговорила Плавтина дрожащим от гнева голосом.
– Успокойтесь, – хрипло ответил триумвир, – ваша собачка еще жива.
И непринужденным жестом отбросил своего пленника так, что тот пролетел несколько метров. Удар оказался сильный, но герметичный комбинезон должен был его смягчить – по крайней мере, частично. У Плавтины не было времени проверить, так что она мысленно взмолилась за солдата. В мгновение ока Марциан оказался рядом с ней. Она, не торопясь, отошла назад, стараясь сохранять определенную дистанцию и не желая выказывать страха, который вонзался ей в живот иглой из ледяного металла.
– Интересные, однако, эти создания… Я знал, разумеется, что Отон нашел какую-то уловку. Я понял, наблюдая за его отчаянным сопротивлением в Урбсе, что он отказался от жизни на своем Корабле. Но скрыть такой потрясающий прорыв! Разумные псы! Элегантное решение проблемы, поставленной Узами.
– Если вы его убили, – оборвала его Плавтина, – клянусь вам, что…
– Они, – продолжил он, повысив голос, – защищают проконсула, поэтому он практически свободен. Значит, ваш чемпион преследует ту же величайшую цель, что и мы. Разница в методах не должна нас разделять.
– Не только разница в методах разделяет два лагеря в этой войне.
– И все же Отон, как и я, ищет свободы.
– Только не усыпляйте меня вашими скучными речами о свободе.
Она продолжала перемещаться – медленно, словно перед ней было хищное животное. Он пришел торговаться или убить ее? Возможно, он и сам наверняка не знал. Она чувствовала, что за рациональной расчетливостью, которой ждешь от ноэма, в глазах Марциана, горевших нездоровым светом, читалась ненависть с примесью желания и тоски. Она была тем, чего ему не удалось сделать из себя самого; тем, что Ойке, ее создательница, сотворила на высочайшем уровне технического мастерства, о котором можно лишь мечтать. Плавтина взглянула на его чудовищное тело по-другому: конечно, оно было мощным и опасным – но недоделанным.
У нее родилась идея. Ее разум осторожно двинулся вперед, отыскивая слабое место в сложном полифоническом соединении, которое представляло собой тело Марциана. Но это было непросто. В нем куда больше биологического, чем казалось на первый взгляд. И все же его тело являлось сложной системой, собранной из логических атомов и живых органов. Относительно последних способности Плавтины были бесполезны.
Марциан, не сознавая, что она пытается его прощупать, оставался на месте. Если бы захотел, он сумел бы поймать ее одним движением своих мощных паучьих лап, и любое сопротивление было бы чисто символическим. Но он пожирал ее глазами, мысленно взвешивал ее живую плоть с хищной улыбкой на устах – улыбкой, приоткрывавшей длинные, острые, слишком многочисленные зубы – пасть стервятника, который питается холодным мясом.
Но нет, Марциан не удовлетворится просто правом сильного. Он ведь не животное, в конце концов. Он снова заговорил, развеселившись: