Они отдыхали в отсеке позади ходовой рубки – в голой, неудобной комнате с металлическими стенами (обустроить ее у них времени не было). Когда возникла пауза, Эврибиад спросил у Аттика:
– Раз пока нет ничего срочного, вы можете рассказать нам о человеческих языках и о том, почему их много, а не один?
Аттик посмотрел на него, удивленный таким вопросом. Но среди солдат послышался ободрительный шум. С момента кризиса, через который пришлось пройти, когда появилась Плавтина, они знали о существовании связи между людопсами и жителями изначальной планеты. У большинства, в том числе у Эврибиада, все перемешалось в голове. Но история с языками заинтриговала кибернета, поскольку он не мог перестать думать о тяжелой задаче – как сделать из своры псов народ, способный выжить среди звезд.
Деймон сел на землю посреди маленькой группки, словно школьный учитель. Когда первое удивление прошло, он улыбнулся, довольный тем, что может снова играть свою традиционную роль, которую играл на протяжении стольких веков их истории. Он прочистил горло, подумал, что сказать, и пустился в объяснения:
– В противоположность вашему народу, человеческая раса не сводилась к одному народу, а сперва даже к одному виду.
Он осмотрелся вокруг и удостоверился, что все слушают его, открыв рты, и продолжил, довольный оказанным эффектом:
– На изначальной планете большая поверхность занята сушей и континенты разделены двумя большими океанами. Однако задолго до космической эры люди говорили на одном языке, как и вы, и жили вместе на одной территории. Как-то раз один из них решил построить огромную башню, способную достигнуть небес.
– Что вы хотите сказать? – прервал его Гистий. – У них что, не было самолетов?
– Нет, – серьезно ответил Аттик. – У них не было ни самолетов, ни лазеров, ни Интеллектов, которые могли бы дать им совет, ни эргатов, чтобы делать их работу. Они жили как вы, в деревнях, только у них не было Отона, который бы им помог. Тогда они решили добраться до неба…
Он почувствовал, что публика заволновалась, и поднял руку, чтобы это прекратить.
– Они не знали, что небо – лишь атмосфера, – продолжил он терпеливым голосом. – Они не знали многого, как щенки. И принялись строить башню в форме зиккурата; она поднималась этаж за этажом. Конечно, о физике они тоже ничего не знали, и башня развалилась гораздо раньше, чем могла достигнуть неба. Они были полны гордыни и решили промолчать о том, что не знали математики, и объяснить, что они оскорбили Бога, а тот их наказал. И чтобы искупить свой так называемый грех, они разошлись по Земле…
Гистий снова его прервал:
– Но… Вы же сказали, что в то время не было Интеллектов! Как же они могли оскорбить Бога?
На лице Аттика читалось некоторое затруднение. Возможно, он недооценивал способности людопсов к размышлению.
– Ну… поскольку эти люди очень мало знали о физике, они думали, что есть безгранично сильный человек, который создал мир.
– А это было не так? – спросил Гистий, которого разговор явно забавлял. – Разве люди – не создатели?
Аттик воздел руки к небу.
– Они создали только автоматов, а не все на свете!
– Ну а кто тогда их создал? Бог?
Аттик вздохнул.
– Интеллекты не верят в Бога. Людопсы тоже.
– Вы ошибаетесь, – с жаром ответил Эврибиад. – У людопсов есть боги. Солнце, море, рыбная ловля, смерть, наши предки, доблесть и любовь к нам наших супруг – вот наши боги, – перечислил он.
– Надо же, – ответил деймон, сопроводив свою фразу проницательным взглядом. – А зачем вам нужны эти боги?
– Они сопровождают нас, когда мы умираем, – с серьезным видом сказал Гистий. – Даже в космосе. Даже здесь, в этом забытом месте, – настаивал он. – Наши боги не видны. Они не для Интеллектов, которые пришли из других миров. Мы никогда о них не говорим, – добавил он, с упреком взглянув на Эврибиада.
– Это не секрет, – ответил тот. – Аттик же – наш друг. Продолжайте вашу сказку про людей, друг мой.
Они обменялись нерешительными взглядами. Недавний конфликт еще вспоминался болезненно, пусть кибернет пострадал не физически, его гордости нанесли удар.
Аттик пожал плечами и собирался ответить, когда прозвучал негромкий сигнал тревоги. Деймон встал и направился к кабине. На полпути он вдруг развернулся, словно ему только что пришла в голову идея:
– Последнее: мораль этой истории. Ваши боги лучше, чем боги людей. Не оскорбляйте их. Иначе вас разнесет по миру, и вы уже не сможете говорить на одном языке.
Отон начал свой рассказ с момента рождения в Золотом веке. Его жизнь началась в холодных и просторных пещерах естественного спутника изначальной планеты. И на свет он появился не автоматом – хотя это и не мешало ему быть Интеллектом. Вдобавок – единственным Интеллектом лунного происхождения.
Люди и ноэмы не слишком любили смотреть в ту сторону. Экологическая диктатура силой опустошила колыбель Человечества и приговорила выживших к ссылке. Последнее, что сделали диктаторы, прежде чем Res Publica Nova пала под ядерными ударами, – запустили комплекс автоматизированных орбитальных станций, способных уничтожить всякий приближающийся Корабль и в худшем случае, если защита откажет, превратить в стекло поверхность планеты. Жизнь продолжилась в этих местах, куда менее гостеприимных и более холодных, со скудным запасом воздуха, тепла и воды.
Но у инженеров Рима, никогда не скупившихся на чудеса, в запасе было пять веков опыта космических исследований. Скоро во всех концах огромного Лация, в который превратилась изначальная система, появились колонии нового типа: подземные – на холодных астероидах Пояса, подводные – в морях Европы и плавучие – в атмосфере Венеры. Они провели акведуки по красным пескам, чтобы вода забила из фонтанов новой столицы – Лептис. Они накрыли большой каньон алмазной крышкой, и глубоко внутри ветер мягко колыхал пшеницу.
Что до Луны… Ее обустраивали, руководствуясь иной логикой. Там оставалась единственная крепость, тайная и скрытая под поверхностью, такая огромная, что в ней могла бы поместиться тысяча городов и большая часть человеческого рода, который оказался разметан по космосу. Снабжение энергией обеспечивалось за счет безыскусного распада тория, и в темноте медленные машины иногда пробуждались ото сна и оглядывали мир снаружи заторможенным взглядом. Тогда одиноко мерцали диоды, а потом на этот хтонический мир снова опускалась свинцовая крышка.
Когда сознание Отона появилось на свет, он страстно полюбил одинокие коридоры, выдолбленные в лунном камне, старинные люки со скрежещущими механизмами, которые уже не удавалось открыть без труда, когда такая услуга требовалась людям, проездом оказавшимся на планете; резкий свет Солнца, который жег глаза неосторожным туристам через длинные панорамные окна, запачканные реголитовой пылью. Отон погрузился в эти воспоминания с нескрываемым удовольствием, потянув за собой Плавтину: посреди всей этой спящей пыли и ржавчины, в тишине, которую можно было резать ножом, каждый день в определенный момент голубая звезда ошеломляющей красоты, незначительная и все же неповторимая, совершала спокойный и тихий обход темного неба. Отсюда не было видно разрушений, нанесенных Империумом во время индустриальной эры и последней войны. Планета проходила тихий процесс регенерации, Mare Nostrum наполнялось заново, вновь обретало свой голубоватый блеск. Ледниковый покров, когда-то доходивший до берегов Роны, Великой Китайской стены и Великих равнин западных Новых Земель, постепенно отступал.
Так и выглядела первая планета, на которую ступила нога Человека, в первые годы космической эры – замершее каменное пространство рядом с голубой жемчужиной, на которой кишела жизнь. Ничего удивительного, что Ахинус выбрал это место для своего отшельничества, пережив мистическое озарение на горе Олимп. Однако Отон никогда не ступал на лунную поверхность. Его сотворили не как тело с руками, ногами и голосом. Он был создан, чтобы оставаться в огромной вычислительной матрице, единственном месте в этом просторном угасшем мире, которое кипело энергией, в сердце лунной крепости.
Для его создателей она была последним оплотом Человечества. В ее вместительных пещерах exercitus Romanorum сложили миллионы тонн смертельного оружия, оставшегося от веков яростных войн. Лаций жил в мире. Но разве не могло случиться так, что из темноты за Поясом Койпера вдруг появится неизвестная раса, напомнив о жутких варварских завоеваниях в прошлом?
Запастись оружием было недостаточно. Требовался разум, чтобы взяться за меч. А со времен войны с Алекто Res Publica опасалась ноэмов. Несмотря на их добрую волю и несомненное благосостояние, которое они приносили Человечеству, ноэмы все равно оставались чужаками. Первый из них, Ахинус, появился из примитивного и беспорядочного волнения человеческой ноосферы. После он создал Перворожденных, а те произвели на свет всех остальных – и в их числе Плавтину. Следовательно, сам Человек не сотворил ни единого Интеллекта – если оставить в стороне ужасный провал, которым стала Алекто.
Потому в лунную крепость отправили бригаду инженеров, поставив перед ними задачу: создать оружие, которое обеспечит новому Риму военный суверенитет; залог того, что Рим останется хозяином своей судьбы: Интеллект исключительно человеческой конструкции. Это заняло у них столетие. Пробных попыток и неудач хватало. Отон помнил, что его рождение было медленным, болезненным и хаотичным процессом; еще не открыв глаз, он уже был вооружен с головы до ног, как его марсианские собратья.
И создан он был с единственной целью – как защита для всего человеческого рода, последняя гарантия против массового уничтожения; воин среди воинов, вскормленный их богатым боевым опытом.
Несмотря на все перипетии своей капризной истории, римляне строго вели архивы; начиная с определенной эпохи, у них возник обычай хранить записи действий каждого солдата и офицера во время конфликтов – чаще всего гражданских войн из-за тернистого престолонаследия – как доказательства во время изощренных юридических процедур, которые римляне, как хозяева вселенной, сами себе вменяли в обязанность.