Почему она не поступила, как Аттик с Рутилием? Она тоже могла бы дезертировать. Но ей это и в голову не пришло, хотя в мыслях у нее все было по-прежнему. Они устремлялись к собственной погибели, и у нее в запасе не осталось козырей, чтобы остановить Отона в его безумии. Могла ли она как-то на него повлиять? Его упрямство, нежелание считаться с опасностью, презрение к идущим от нее предостережениям – все не оттого ли, что она его оттолкнула? Как и у Отона, у Плавтины не было ни пространства для маневра, ни друзей, ни союзников. Они шли к катастрофе в одиночестве, каждый своим путем, параллельно и синхронно. Плавтина потерпела полный крах. Она слишком поздно все поняла.
И все же она шла вперед. По воле Уз? Возможно ли, что ее собственная программа играет с ней – та же, что питает мечты о славе проконсула?
На секунду Плавтине захотелось встать и пойти поговорить с ним, приблизиться к нему, по меньшей мере ощутить его присутствие. Возродить дружбу, которую сама она даже не разделяла и которую Отон когда-то завязал с другой Плавтиной.
Это ничего не даст. Ничто не изменит конец этой истории. Никакого пространства для маневра для Плавтины, второстепенного персонажа, чья роль была написана много веков назад гениальным автором, придумавшим потрясающий заговор. События цеплялись друг за друга, словно шестеренки хорошо смазанного мотора. Ни простоев, ни случайностей, ведь случайность – лишь плод воображения, временное признание собственного невежества.
Повсеместное присутствие вокруг нанотехнологий было последним звеном в логической цепочке, нужным Плавтине, чтобы утвердиться в знании, которое в нее вселили сны. Ее создали, чтобы она отправилась к виновнику Гекатомбы, запертому в криокамере уже две тысячи лет, точно, как он и предвидел. Интеллекты подчинятся этому существу, кем бы оно ни было, и станут сражаться за него.
Снаружи быстро проплывали облака, словно легкие, вытянутые и полупрозрачные покрывала. Шаттл ускорялся. Плавтину все сильнее вжимало в кресло, и ей казалось, будто что-то давит ей на грудь и на затылок. Потом раздался удар – они преодолели звуковой барьер в чистом небе безымянной планеты.
Отон дождался, пока закончится этап разгона, прежде чем покинуть кабину пилота. Фотида начинила воздух на их пути ловушками и противоракетными установками. Отон в любом случае сомневался, что они подвергаются какой-либо опасности: варвары наверняка сделали те же выводы, что и он, и прекратили использовать наступательные технологии.
Так что он оставил Эврибиада одного разбираться с ноэмом-пилотом и ушел на корму. Они не обменялись ни единым словом с самого взлета. Людопес злился на него, еще сильнее, чем Фотида. Не только потому, что из-за Отона им снова пришлось расстаться. Кибернет был беззаветно верен Плавтине, хотя она ничего по-настоящему для него не сделала. Иррациональная преданность объяснялась его генетической наследственностью: Плавтина походила на человека. В глубине собачьей психики что-то побуждало его относиться к подобному существу, как к доминанту стаи. Интеллект Фотиды приглушал инстинкт – проконсул не зря на это рассчитывал и получил желаемое.
Почти получил. В конце концов, вспомнил Отон, стиснув зубы, он утратил преданность Аттика и Рутилия. Он остановился в конце коридора ровно в тот момент, когда уже почти открыл дверь, ведущую в общую каюту, и опустил руку на кнопку. Через тонкую перегородку до него доносилось тихое жужжание разговора. Его вдруг одолело сомнение, необъяснимый страх. Не перед эпибатами, но перед Плавтиной.
Властитель и властительница мира – вот кем они могли бы стать, когда в конце пути их ждал Человек: если бы они им завладели, это обеспечило бы им безграничную власть над Урбсом. Отон чувствовал ее силу, таившийся в ней странный и необъятный потенциал. Плавтина же отказалась от всякого союза. Между автоматом и живой девушкой с горячей, трепещущей кожей лежала пропасть.
Отону придется воплощать свои планы без нее – а если понадобится, то и бороться с ней. У славы есть цена, и он всегда знал, как она высока. Боится ли она в глубине души, как Виний и Лакий, что станет рабыней Человека? Абсурдная идея: Интеллекты куда больше похожи на механических богов, чем на простые первобытные автоматы. Их величие, их мощь несоизмеримы с человеческими. Для защиты Человека может понадобиться, чтобы его заперли в каком-нибудь золоченом раю, пока другие будут покорять космос от его имени. Все это вполне вероятно – и каждая минута приближала их к осуществлению этого плана.
Тогда чего он боится? Отон пожал плечами и вышел из коридора. Центральная зона, в которой скучились эпибаты, казалась выцветшей под ярким светом солнца. В глубине каюты Плавтина казалась погруженной в свои мысли. Отона она не заметила. Он зашагал по центральному проходу, между рядами кресел. Людопсы молча смотрели ему вслед. В иллюминаторах было видно, что за несколько минут полета они оставили позади ландшафт, изуродованный их аварийной посадкой, и его сменил бескрайний лес. Вершины деревьев, прижимаясь друг к другу, покрывали каждый квадратный метр высокого континентального плато, колыхались непроницаемым растительным морем оглушающе-зеленого цвета. Под миллиардами и миллиардами лепившихся друг к другу листьев могут скрываться войска. Или безымянные чудовища. Или вовсе ничего. Отон отвел взгляд.
Плавтина вздрогнула, увидев его. Глядя на ее высокие скулы и ярко выраженный нос, придающий ее профилю что-то птичье, он поразился одновременно ее сходству с искусственным лицом изначальной Плавтины – и отличиям. Та, на кого Отон смотрел сейчас, казалась измученной. Под глазами у нее залегли черные круги, а поджатые губы и сморщенный лоб выдавали постоянное напряжение.
– Еще есть время остановить безумие, Отон, – сказала она тихо и слишком торопливо. Выражение ее лица стало умоляющим. Она без остановки заламывала руки. Отону это не нравилось.
– Я не заставлял вас лететь со мной.
Она хотела ответить, но двигатели сменили режим работы, по корпусу шаттла прошла дрожь, и он слегка накренился. Они уже шли на посадку. Плавтина закрыла глаза и откинула голову на спинку кресла.
– Я была глупа, – выдохнула она, – думая, что смогу уберечь вас от опасности.
Отон не ответил, ему стало неловко.
– Вы презираете меня настолько, что все, что я говорю, для вас ничто, пустое место?
– Вы не представили никаких доказательств.
Она раздражала его своими постоянными попытками переубеждения, чем заставляла обороняться. Он не желал оправдываться за свои действия.
– Мои сны…
– Ваши сны!
Он смерил ее ледяным взглядом. Почему она не может понять? Откуда этот страх? Это портило ему триумф. Вселяло сомнения.
– Это не просто сны, Отон.
– Какие-то силы манипулируют вами. Не знаю какие. Это мертвое создание, Ойке… или ваши друзья – монадические манипуляторы… А может, и сам Виний!
Отон ударил кулаком по спинке ближайшего сиденья. Он себя уже не контролировал. На мордах людопсов появилось испуганное выражение.
– Вы ошибаетесь, Отон. У меня нет другого хозяина, кроме собственной совести.
Он подавил гнев. Ничто больше не имеет значения. Ему все равно, что она думает – и она, и несчастные людопсы, в которых скоро пропадет нужда.
– Ваша совесть? Вы, несмотря на это тонкое покрывало плоти, по-прежнему Интеллект, как и я. Для подобных нам существ это слово не имеет смысла…
Она попыталась запротестовать – Отон задел ее за живое. Он поднял руку, веля ей молчать.
– …Однако, если посмотреть на вещи с более материальной точки зрения, то я в этом путешествии потерял все. Моих людопсов, моих слуг, мой Корабль. Я лишен всего. Отчасти из-за вас и подрывной работы, которую вы начали вести, едва я вас спас. Все, что у меня осталось, – воля, которая велит мне продолжать поиски. Но вы хотите, чтобы я и от этого отказался.
– Вы обратитесь в ничто, когда дойдете до конца.
– Я найду Человека!
– И станете игрушкой в руках сил, какие и представить себе не можете.
– Я вам не верю. Пусть я один здесь воплощаю эту мечту и несу ответственность – что ж, одного хватит.
– Значит, мы с вами так и останемся поодиночке, до самой катастрофы.
Она сказала это тихим, взволнованным голосом, в котором прозвучала смертельная, бездонная боль. И тихо заплакала. Отон сделал шаг назад. Избегая пристальных взглядов эпибатов, он ушел обратно на нос корабля.
XVI
Здание цилиндрической формы едва поднималось над макушками деревьев. Эврибиад бы не заметил его с такого дальнего расстояния, ему ровным женским голосом сообщил о нем ноэм-пилот.
Башня: в древних легендах – символическая обитель чудовищ. Ее венчала, возвышаясь над колышущимся пологом леса, большая круглая платформа, достаточно широкая, чтобы шаттл мог приземлиться. Сделана она была из камня или бетона. Ее слепящая каменная белизна словно бросала вызов окружающей ее буйной растительности.
Нет, не башня. Остров – тут мог бы жить маг или колдун. Пустой, глазу не за что зацепиться, чтобы развеять скуку. Это ничего не значило. Посреди дикой планеты кто-то за ними наблюдал – в этом Эврибиад был уверен.
Он подождал, прежде чем объявлять тревогу. У него в запасе еще оставалось несколько секунд. Отон вышел из кабины несколько минут назад. Они сказали друг другу едва ли несколько слов с момента отправления. Эврибиад злился на проконсула – за то, что тот заставил его сопровождать. Злился и на себя – за то, что оставил Фотиду и свой народ, за то, что взял с собой лучших солдат в отряде и оставил неопытных новичков сторожить лагерь. Гневался из-за того, что не сумел тверже возразить Фотиде. Конечно, она была права. Ее поступки диктовались железной логикой. Однако он по долгому опыту знал, что, пусть расположение войск разумное, поражение или победу определяли интуиция и эмпатия.
Он сощурил глаза, пытаясь рассмотреть, куда они направляются, когда на смену основному турбинному двигателю пришли вспомогательные, и началось вертикальное снижение. Глядеть на башню было больно из-за отраженного света. Строение не было видно в инфракрасном спектре, однако от него исходило смутное электромагнитное излучение, которое, стоило подлететь ближе, принялось сводить с ума аппаратуру. В высоту башня составляла метров двести – чуть выше самых больших деревьев.