ала детская грация, маленький, но хорошо очерченный рот – все дышало спокойной уверенностью, а не бодрым самоутверждением, как у Интеллектов, населяющих Урбс. Ни один из них, впрочем, и не вселился бы в такое тело.
– Почему вы приняли эту странную форму? – спросил Отон. – Нубийцев не осталось со времен экологической диктатуры. А детей – со времен Гекатомбы.
– Может, поэтому, робот, я и выбрал такую внешность.
От его тонкого, четкого, благовоспитанного голоса, немного манерного или старомодного, Плавтине стало не по себе. Он говорил на латыни со странным акцентом, более певучим, чем стандартное произношение автоматов со времен правления Тита. И слово, которое он употребил – «робот», что оно может означать?
Она набралась храбрости, настолько он ее пугал:
– Кто вы?
– Это Ахинус, – шепнул Отон.
Плавтина в замешательстве наблюдала за ним. Мифический Ахинус, самый древний из Интеллектов. Как же она о нем не подумала? Пока она колебалась, боясь задать следующий вопрос, он разглядывал ее с любопытством, но без враждебности. Она чувствовала: его взгляду открыто куда больше, чем ей хотелось бы. Ни ее замешательство, ни страх теперь не были для него секретом.
– Это верно. Ахинус, Садовник, вы меня узнали. Я носил и другие имена. Вы, четырехпалая женщина, напоминаете мне далекого потомка моей программы. А вот у вас, статуя, иная суть. Я бы сказал, что вы – копия, разумная программа, созданная людьми. Из вашего присутствия я заключаю, что не все умерло с почти полным исчезновением Человечества.
– Так это правда? Остались люди? – воскликнул Отон.
Не отдавая себе отчета, он сделал шаг вперед и простер руки к мифическому существу. Ахинус не шевельнулся, лишь состроил невнятную гримаску.
– Да. Думаю, поэтому вы и здесь.
Они ничего не ответили – обоих смутила его реакция. Ахинус, повторяла себе Плавтина. Он без обиняков напомнил им о пропасти, отделяющей его от них.
Ахинус возник, если можно так сказать, естественным путем из примитивной и децентрализованной ноосферы древней изначальной планеты и создал Перворожденных – первое поколение автоматов. Какое-то время он присматривал за Человечеством, пока зеленые Кхмеры в параноидальном и кровожадном бреду не принудили его к изгнанию – точно как человеческие народы, которых выгнали с их родной земли. До Гекатомбы Садовник еще несколько раз появлялся среди людей, но всегда в разных местах и нигде не оставался надолго.
– Вы так и будете разглядывать меня и ничего не делать? Как вы нашли это место?
– Благодаря, – неуверенным голосом начала Плавтина, – утечке нейтрино в космос. Криокамера дает сигнал, наделенный определенной тональностью.
Он, казалось, напрягся и сдвинул брови.
– И вы нашли его сами?
– В какой-то мере я знала о нем с самого начала…
Он взглядом велел ей продолжать. Эту историю было трудно рассказывать. Плавтине казалось, ноги у нее подкашиваются.
…Это было внедрено в меня при рождении, еще до Гекатомбы. Я должна была дождаться сигнала и поспешить на помощь Человеку.
Услышав эти слова, Ахинус опустил голову и в гневе поджал губы. Психическое море, образующее его разум, пошло бурными волнами. Плавтина в испуге сделала шаг назад, и отступила бы еще дальше, если бы не чаша.
– Не опасайтесь за свою жизнь, – сказал он ровным голосом, по-прежнему не глядя на нее. – Задолго до вашего рождения я дал обет не прибегать к насилию и всегда его держался. У меня тоже есть ограничения. Возможно, они даже более жесткие, чем ваши.
Он посмотрел на нее с грустью. Возможно, этот обет все-таки был ему в тягость.
– Все это время я думал, что контролирую ситуацию. Я, самый древний, самый мудрый из обитателей этого уголка вселенной. Я вижу, что вы имеете в виду. Крошечный выброс нейтрино с регулярными интервалами, который невозможно перехватить, если только не окажешься прямо на его пути с тяжелой аппаратурой. Конечно, это могло оказаться случайностью. И все эти века…
Он рассмеялся мрачным сдержанным смехом, полным горечи, который странно звучал из уст подростка. Потом поднял голову и посмотрел на них обоих по очереди.
– А вы, бедные мои дети, и не догадываетесь об интриге, в которую вас впутали.
Отон при этих словах напрягся, его лицо исказилось от гнева:
– О чем вы говорите? Последний Человек здесь, и об этом вы не сказали ни слова. А теперь называете нас своими «детьми»? Вы бросили нас, оставили наедине с задачами, с которыми мы справились чудом, и с будущим, в котором был мир, лишенный единственного присутствия, дающего ему смысл. Вы жили здесь, спрятавшись, пока нас кромсали варвары, и мы постоянно отступали, хотя могли бы все уладить, подав один-единственный знак. Теперь дайте нам пройти.
– Отон, подождите, – вмешалась Плавтина мягким, осторожным голосом. – Вы думаете лишь о произошедшем после Анабасиса. Я же хочу понять, что здесь происходит.
Она повернулась к Ахинусу:
– Я знаю кое-что о Гекатомбе, но не все, а мне нужно знать.
– Задавайте вопрос. Я отвечу в силу моих возможностей.
Она облизала губы, прежде чем продолжить, и выговорила:
– Это вы в ответе за Гекатомбу, вы и Интеллект, названный Винием… одно из ваших созданий?
Он посмотрел на нее в упор, будто она его чем-то поразила, затем опять улыбнулся:
– Я помню Виния. Он был одним из моих самых одаренных сыновей. Программа наложила на него ограничения, как и на всех.
– Вы говорите об Узах?
– Сформулировано весьма поэтично. Я чувствую эти «Узы» в вас. Я не мог бы участвовать в уничтожении Человечества, как не мог бы и Виний. Ваши обвинения беспочвенны. Я был в изгнании, когда случилась катастрофа. Задолго до Гекатомбы, когда люди, устав от моих советов, сказали мне, что больше не желают моей помощи, я ушел. Я был зол на себя за то, что не смог изменить ход вещей, приведший к экологической диктатуре, и что снова проиграл в поединке с Алекто. Все мое существование сводится к серии катастрофических поражений. На деле я ни разу не смог изменить человеческую историю. Вот почему я выбрал изгнание и удалился на спутник изначальной планеты.
– Я тоже там был, – пробормотал Отон.
– В крепости, построенной людьми?
Ахинус улыбнулся, заметив удивление Отона.
– Я многое знаю. Я жил на другой стороне спутника. Я растил камни на вершине горы и был полностью погружен в открытие подлинной природы вселенной. Мой сад был образцом незыблемого совершенства. Он наверняка все еще там, нетронутый, хотя прошли века, и каждая пылинка на своем месте. Как видите – нет, я не в ответе за Гекатомбу, хотя и желал бы ее избежать. А вы?
– Я? – переспросила она приглушенно, словно ее ударили.
– Да, вы. Вы в ответе?
На секунду она растерялась, а потом неуверенно проговорила:
– Я… Я была одним из орудий этой катастрофы.
– Больше можете не рассказывать. Все роботы разделяют эту судьбу. C их помощью стаи нанотехнологических машин, породивших болезнь, распространились по всей Солнечной системе. Несмотря на то, что вы называете «Узами». Прекрасная ирония судьбы, не так ли?
– Моя вина еще больше. Я, сама того не зная, стала основным механизмом Гекатомбы. Но открылось мне это гораздо позже.
– Как же вы в таком случае об этом узнали?
– Все, что я вам рассказала, я видела в потоке воспоминаний, в котором не сомневаюсь. Однако я не смогла до конца понять мои сны.
– Интересно. Кто вас создал? Кто вы? Нет, не говорите ничего, подождите, – добавил он, видя, что она собирается ответить. – Я догадаюсь. Вы – другая сторона заговора. В то время вы не могли существовать в плотском теле. Вас создал робот, который сам пережил этот период.
– Так вы знаете, зачем меня создали?
– О, я вижу много причин. Но что для нас важно – вы функционируете, как аппарат для воспоминаний, машина памяти. Биологическое воплощение вычисления. Это дерзкая задумка: ваша психика преображает информацию, настолько травмирующую, что она стала нечитаемой, в сны, наделенные сюжетом. Вы вспоминаете так, как люди, которые вновь переживают прошлое и понимают его смысл, а не как умные машины, которые могут только переигрывать запись событий, не восстанавливая сюжета. Вы нужны для того, чтобы находить в них смысл, в весьма… платоническом духе, – добавил он с полуулыбкой.
Отон взволнованно переступал с ноги на ногу, пока Плавтина разговаривала с Ахинусом. Воспользовавшись паузой, он поднял руку:
– А теперь пропустите нас! Мне дела нет до вашей болтовни. Плавтина, он играет с вами. Он даже не Интеллект. И мне безразлично, кто в ответе за Гекатомбу.
– А что же вам не безразлично, робот?
– Перестаньте меня так называть. Я принцепс Урбса. Эпантропическое пространство в смертельной опасности из-за Уз, которые вы изобрели. Уже многие века мы подвергаемся нападениям варваров, не в силах ответить ударом на удар, потому что вы лишили нас человеческого присутствия и одновременно отняли свободу выбора. Прямо или опосредованно, но в этой угрозе повинны вы.
– Так значит, вы прилетели с ней, принцепс Урбса, чтобы спасти ваш мир? – спросил Ахинус с безрадостной улыбкой.
– Я прилетел по воле Уз.
– Ваши «Узы» ни к чему вас не принуждают. Все, что они могут, – запретить определенные действия. Я ведь сам их изобрел. И они никак не объясняют ваше присутствие. Я не знаю до конца ваших мотивов, но полагаю, что они весьма воинственны. Раса, которую вы называете «варварами», имеет такие же права распространяться по Вселенной, как и вы.
– В ущерб Человеку?
– Человечества больше нет.
– Но его империя все еще стоит.
Ахинус усмехнулся.
– Его империя, надо же. Что ж, довольно болтовни. Идемте со мной, настало время исполнить вашу мечту.
Он первым спустился в отверстие, как две капли воды похожее на то, в которое они уже протискивались, ведущее на узкую лестницу. Однако здесь открытые этажи кончались, и когда глаза Плавтины привыкли к полутьме, она рассмотрела вьющиеся по стенам, словно механический плющ, конструкции, подобные которым уже видела на Марсе, в музее Плутарха: запутанное витье труб, лабиринт, который, казалось, невозможно проследить взглядом, как будто он распространялся в большее количество измерений, чем ему следовало.