жды на иной мир и иное мироустройство, на то, что называют реальной утопией… Так что мы оба пытаемся поделиться своим опытом, но он у нас, очевидно, совершенно различен. Каждый из нас сообщает о чем-то своем. Ты можешь где-то как-то говорить о счастье, о возможности…
С. Вальтер: …да, о надежде, о которой не зря все мечтают.
О. Ф. Вальтер: Но у меня нет этого опыта божественного, который для тебя так важен и который во всей своей мощи стоит за твоим писательством.
С. Вальтер: А может быть, это просто не является твоей задачей, может, ты стоишь совсем в ином месте в системе Целого и должен сообщать именно то, что находится в твоем горизонте, что проходит через тебя? Ведь каждый человек совершенно уникален в этой системе целого. И нам не нужно что-то взвешивать и противопоставлять. Прекрасно именно то, что ты находишься в своем пространстве, а я в своем, что мы оба можем писать и что мы, несмотря на различные позиции, находим друг друга.
Ф. Дэтвилер: То, что Вы оба пишете не для преодоления жизни, а для того, чтобы передать некую весть, уже является соединительным звеном…
С. Вальтер: …да, и за этим стоит не просто литературное тщеславие. Конечно, очень приятно, когда тебя хвалят за какую-то книгу, когда эту книгу покупают. Это ясно. Это приятно, но на этом нельзя останавливаться. Если остановишься, то литература закончится. Когда пишешь только для того, чтобы хорошо писать, тогда все дело коту под хвост. Или я не права?
О. Ф. Вальтер: Я думаю, все, что касается внутреннего безумия и тщеславия написать как можно более хорошую книгу в литературном плане, относится и ко мне, и как работа это прекрасно и привлекательно. Но в нынешней исторической ситуации мне этого недостаточно. Если натиск внешнего мира и растерянность от всего происходящего велики, то все это неизбежно найдет отражение в тексте. Я не могу заниматься в книгах одним самопознанием, ради самого себя, не осознавая при этом, например, что основа нашего общества, – солидарность, опирающаяся на либерализм как основную идею демократии, – демонтируется и разрушается власть имущими. Или же меня интересует и лично затрагивает то, что вымирают леса, что земля отравлена, а вода загрязнена, что воздух наполнен кадмием, что разрушен озоновый слой, что двадцать миллионов людей голодают, а мы в то же время тратим восемьсот миллиардов франков на вооружение. Меня это так возмущает, что здесь мое желание писать просто художественную литературу заканчивается. Ведь кто-то должен говорить о том, что ежедневно, сейчас, когда мы сидим здесь, ведется война, за которую мы все ответственны, что в Никарагуа, Сальвадоре, Афганистане, Гватемале, Сабре и Шатиле умирают люди…
Я должен говорить об этом, сообщать информацию, протестовать против этого. Да, я за протест, за сопротивление, за непослушание, считаю непослушание хорошей, прекрасной и когда-то гражданской добродетелью, которая со временем теряется… Люди медленно ломаются и принимают все, что над ними господствует. Это тоже имеет свои причины и систему.
С. Вальтер: Но ты не можешь называть послушанием, когда люди просто принимают все подряд…
О. Ф. Вальтер: Нет. Я только хочу сказать, что главный вопрос здесь – насколько далеко может и должно выходить писательство за рамки бумаги. Мой последний роман «Удивление лунатика в конце ночи» как раз об этом. Я процитирую отрывок из него:
«Легенда об истоке войны:
Еще шел поток всего живого и воды. Продолжался обмен жизни, смерти и времен. Но мужчины уже начали бояться и строить плотины.
Они строили все больше плотин и страна вместе со стадами оказалась в пределах четких границ. Тогда мужчины впервые в истории произнесли: это мое. Моя страна. Мои стада. Мои сыновья. Но страх остался. Они строили все больше плотин, выше, длинней, прочней. Мужчины поняли, что плотины дают им во владение страну, сыновей и стада, а владение наделяет их властью против утекания и распада. Еще больше плотин, больше ограждений, больше власти. Но чем больше было их владение, тем больше они боялись за то, чем владели. И тогда они укрепляли плотины, потому что были и другие власть имущие, и теперь те, кто чем-то обладал, боялись и их. Плотины превращались в крепости. Они звали лучников и метателей копий охранять крепостные стены.
Они высылали дозорных и одевали в броню их и себя, борясь в своих крепостях и в самих себе со всем, что еще подвергалось изменению и течению. Они превращали в броню свои тела и души и дробили страну, мечты и мысли, а также всякий продукт все новыми плотинами. Они покупали ничего не имеющих мужчин и женщин и посылали их в армию против врагов или на землю, чтобы те обустраивали ее для них.
С тех пор среди людей существует верх и низ. А страх остался. И мужчины, находящиеся наверху, строят и заставляют строить плотины, все дробят и дробят землю, строя крепости, окружая броней себя и свою власть и изобретая ракеты против всего текущего, живого и уходящего вплоть до сегодняшнего дня».
Ф. Дэтвилер: Близка ли Вам, Силья Вальтер, эта растерянность, которой пропитана литература Вашего брата? Вы разделяете его беспокойство о сегодняшнем состоянии мира?
С. Вальтер: Да, совершенно. В монастыре находятся исключительные реалисты. Мы стараемся жить в ногу со временем. А потому мы не должны и не можем закрываться от всех проблем мира, земли… Но видишь ли, для меня есть во всем этом еще один момент, который от тебя, по-видимому, скрыт. Я не могу рассматривать сегодняшнюю ситуацию в мире как нечто катастрофическое, случайное, что просто пошло по неверной дорожке, потому что история, вернее, человечество, неправильно развивается. Я это вижу скорее на фоне истории спасения. Когда читаешь Апокалипсис, когда читаешь пророчество об историческом развитии по отношению к целому, тогда видишь, что все эти этапы там вписаны. Реки, в которых вымирает рыба, – Иоанн видел всех этих рыб, которые сегодня околевают, этих амфибий и лягушек, о которых ты рассказываешь, и сказал: треть рек будут отравлены.
Вся экологическая проблематика развивается для меня на фоне истории спасения. Все это вписано в спасительный план: все творение изнывает в муках и ждет, когда откроется Божье сыновство. И это означает, что мы ожидаем Пришествия Господа, который держит в своих руках всю историю и все человечество…
О. Ф. Вальтер: …но знаешь, я не вижу Его, не вижу этого Бога! Наверно, это трагично, но я не чувствую, не ощущаю Его. Мне давно уже кажется, что Он занят другими солнечными системами в своих божественных играх, в то время как мы занимаемся здесь саморазрушением. Мы ждем какого-то Пришествия… а катастрофа уже среди нас.
С. Вальтер: Я вижу и переживаю это иначе. Но что же делать? Что необходимо в этой ситуации? Ты не думаешь, что нужно начать в очень узком кругу с качественно новых отношений?
О. Ф. Вальтер: Ну, конечно. Думаю, это не единственное, но очень важное дело. Тогда будет ясно главное различие. Христианство вот уже около 2000 лет призывает людей к обращению, к любви. Но это остается моральным призывом. И результат, нужно сказать, крайне скромен. Хотя каждый мужчина и каждая женщина понимают, что необходимо любить ближнего как самого себя. Все стараются. Но, как правило, это не выходит. И тогда мы разочарованно констатируем: человек человеку волк – и прежде, и теперь. Нам не остается ничего другого, как надеяться на Пришествие Господа. И каяться. Видишь ли, я отказываюсь разделять это разочарование и эти смутные надежды. Мы можем двигаться вперед только в поиске. И можем спрашивать, откуда берется осознание. И тогда мы понимаем, что оно появляется не благодаря морали или призывам, то есть не идеалистически сверху. По крайней мере, на этой ступени наши чувства и мысли определяются нашим общественным бытием. Мы продукты нашей культуры, существа, живущие в конкретной реальности, состоящей из определенных структур: структуры власти, структуры конкуренции. Если мы, как и все религии, просто затемним эти общественные структуры, которые оказывают на нас огромное, каждый раз новое влияние, ничто не изменится в волчьих принципах нашей личной и совместной жизни. Мы останемся либо волками, либо бедными грешниками и будем надеяться на Спасение откуда-то с того света. Нет, я не проповедую необузданную активность. Созерцание, тишина, медитативное погружение в мистический центр внутри нас и в космосе – да, трижды да! И все же, как бы глупо это ни было, мы должны по порядку изменять в соответствии с нашими человеческими размерами те общественные условия, в которых мы живем, – изменять и вскрывать их в нас самих – только тогда наша гуманность будет в состоянии, также и в исконно христианском смысле, развиваться солидарно.
Ф. Дэтвилер: Что касается цели этого изменения, норм, к которым необходимо стремиться, здесь есть значительные совпадения. Вы, Отто Ф. Вальтер, в своей книге «Одичание» описали жилищные и производственные кооперативы. Там говорится: «Члены кооператива понимают его как часть социалистической практики, как мизерную ячейку общества братьев и сестер». А в вашем, Силья Вальтер, бенедиктинском правиле я нашел следующее предложение: «Должно искать не своей выгоды, а скорее выгоды ближнего. Вы должны выказывать друг другу самозабвенную братскую любовь.» Это правило также достаточно далеко отстоит от основ и правил нашего общества…
О. Ф. Вальтер: …да, однозначно.
С. Вальтер: Да, это скорее антиправило, антипредложение против всего, что сегодня происходит. И монастырь по своей структуре, духовности и правилам действительно является протестом против угнетения вне его стен. У нас принимают и уважают в человеке, монахе его глубинную сущность. Собственно я только сейчас, в разговоре с тобой впервые осознала, что именно монастырь мог бы быть моделью того, что ты ожидаешь от нового общества. Монастырь как модель нового человечества, которое живет в любви, в котором все делятся друг с другом и господствует самоуправление…