В поисках чернильно-синей Швейцарии — страница 13 из 18

мозга», конечно, не объясняет этот сорок лет назад бывший случай. И, конечно, до сих пор не устраняет всей трагичности его судьбы. Но это удерживает меня от негативного упрощения глубокой и сложной связи папиного большого таланта и его отчаянья.

Я жалею еще об одном: что я так часто прерывала тебя. Мне нужно было лучше подготовиться. Но как? Ведь это была наша первая встреча после двадцатилетней разлуки. Или тридцатилетней? Я, как завороженная, слушала твой голос, неожиданно низкий и все же не чужой, и просто, поскольку ты был рядом, забыла, что мы ведем дискуссию на заказ у микрофонов радио ДРС перед ушами мира.

Сознаюсь тебе, что я боялась. Боялась не выдержать напряжения возможной диалектики. Это и было бессознательной причиной, по которой посреди разговора я вдруг захотела пройти наедине с тобой по большому лесу или же вдоль большой тихой реки. Это желание, как я слышала, пало жертвой ограниченного времени радиопередачи. Я все еще хочу этого. Тогда мы могли бы поговорить о нашей надежде. О надежде на нового человека новой земли. Ты знаешь, я тебе сказала, что моя надежда – это Некто. Я рассказала бы тебе, на каком внутреннем опыте она основана и куда она меня направляет – все время вперед, радикально и бесповоротно. Но также и о том, как я ощущаю тебя, твои книги, твое творчество и твою позицию в политике, и что кажется мне движущимся в одном со мной направлении, а что представляется иным. Ты никогда не был мне так близок, как в тот вечер во время беседы в Фаре.

Этот лес, река и желание оказались вырезаны. И не только из передачи, но и из моей жизни в уединении монашеской кельи. Но знаешь, мы наверстываем это сейчас. Сейчас происходит de facto поворот от всех возможных окраин к самому глубокому центру, туда, где находится неописуемый совершенный свет и целое. А это всегда впереди. И для тебя тоже. Поэтому у нас с тобой есть будущее.

Благодарю тебя, мой брат, что ты ради нашей встречи на Радио ДРС пришел в монастырь Фар. Я думаю, ты понимаешь, что здесь я нашла свой остров, а к нему и море. И ты конечно догадываешься, что эти остров и море никто не открывает лишь для себя одного. Именно поэтому я чувствую себя глубоко счастливой всякий раз, как думаю о тебе – с того темного ноябрьского вечера, когда после записи мы молча спускались по лестнице к внутренним монастырским воротам.

От всего сердца шлет тебе привет твоя сестра Силья

(М. Хедвиг OSB).

Затерявшееся письмо Отто Ф. Вальтера сестрам



Мои дорогие сестры,

за то, что Вы вспомнили о моем 60-летнем юбилее, что Вы все вместе сделали мне подарок, – спасибо.

Я слышал, что Вас обеспокоил выход моего романа «Время фазана» (в конце августа). Это в свою очередь беспокоит меня. Я хочу сказать, Вам совершенно нечего бояться; Вам ни в коем случае не следует заранее думать, что в книге я пытаюсь свести счеты с родителями или же предъявить обвинения.

Это прежде всего попытка понять. Там, где Вы найдете критику, она направлена против патриархата и его иерархии в нас мужчинах (и женщинах), против патриархальной церкви как института, против любой формы господства. Но это не самое главное. В центре находится Томас Винтер, 44 лет, историк, его поиск себя, – а потому весь этот длинный рассказ представляет собой нечто вроде (психо)-анализа.

Этот персонаж также выдуман. Однако какими же чувствами, мыслями, воспоминаниями мог я его наделить, как не моими собственными? Моими радостями, моими травмами. То есть некоторыми частями меня самого. Но это не один к одному моя история! У этого Томаса две сестры, и обе старше него. Обе с любовью изображены как его сообщницы. Также и они, Шарлотта и Грета, придуманы. Придуманы из сложенных во мне за 60 лет воспоминаний о женщинах-сестрах, и было бы абсурдом пытаться обнаружить в них одну из Вас. Хотя в них конечно же вошли некоторые особенности, черты характеров моих родных сестер, преломленные моим восприятием, моей надеждой.

Затем родители: к ним относится все то, что уже было сказано про сестер.

Также и они сильно стилизованы. В них наиболее четко узнаются те черты, которые остались у всех нас в памяти глубже всего (не в последнюю очередь благодаря травматическим воспоминаиям), но и они преломлены очень субъективными (стилизированными) воспоминаниями Тома Винтера.

Кстати, это история некоего клана предпринимателей в области машинной индустрии. И здесь также одно из семи или двенадцати несоответствий…

Этот клан, в том числе и тети и дяди, проживает древнейшую историю. Ее, или вернее некоторые центральные мотивы из нее, я взял из греческой мифологии, из «Орестеи» (Эсхила). В этом смысле она является цитатой или парафразой (так это, кажется, называется); трижды в книге четко указывается на миф об Агамемноне (победителе), Клитемнестре и трех детях – Электре, Ифигении и Оресте.

Я перенес эту историю в Швейцарию времен Второй Мировой Войны; наверняка найдутся люди, которые будут читать этот роман прежде всего ради исторических взаимосвязей.

Так подробно расчленяя Вам 600-страничный роман, я хочу показать, почему эта книга не может и не хочет быть историей нашей семьи, как она возникла и оформилась одновременно из моих субъективных переживаний, моей жизни, но также и из подсознательного. Думаю, все вы знаете это по своим снам. В них всплывают образы, мотивы, ситуации, они удивляют нас, чужды нам. И все же эти сны являются зашифрованными загадочными сценами, которое «придумало» для нас наше подсознание, – нечто из нашего, моего, твоего материла. Отчасти мое творчество близко именно этому процессу, хотя протекает и более сознательно.

Это может объяснить, почему я в течение пяти лет как одержимый работал над книгой. Почему я должен был написать эту иногда забавную, хотя в основе своей трагическую историю, всякий раз сам удивляясь возникавшим в ней поворотам, и боли, которую причинял старый «темный зверь», по словам Цили.[63]

Предложение, братское: не баррикадируйтесь против этой (семижды зашифрованной) истории. Откройтесь ей, помня обо всем, что я вам здесь сообщил. Даже если это чтение иногда будет причинять боль. Я даже надеюсь, что «Время фазана» сможет раскрыть нам двери, издавна закрытые, открыть для настоящего и той небольшой части будущего, которое нам с вами еще остается.

С сердечным приветом,

Ваш брат.

Приписка с краю: Дорогая сестра Цили, спасибо за письмо. В настоящее время я совершенно погряз в журналистской шумихе, какой я раньше еще никогда не переживал. И все же я ищу хотя бы четверть часа покоя для чтения……Все люди (и мы тоже), будучи читателями, хотят, чтобы история была «правдивой». И разочаровываются: как, она просто выдумана?..

Как найти Германа Гессе, или прекрасная Монтаньола



К этому человеку притягивало уже давно. Да и как могло быть иначе? Немец с русским и швейцарским гражданством и родителями – индийскими миссионерами. Трижды женатый отшельник, сбежавший от мира, чтобы оставить в нем 3800 писем. Меценат, страдающий от безденежья, пациент, оказывающий психологическую помощь своему психотерапевту. Страдающий от тяжелых депрессий певец гармонии и красоты. Однажды в письме к своему психотерапевту он написал: «Смерть – это выдумка и глупость. В нее верит тот, кто ее боится»[64]. Он считал, что со зрелостью становишься все моложе и моложе. Мне хотелось заглянуть в лицо этого человека, для которого время повернулось вспять.

Пять часов пути по страшной жаре и духоте, мимо Фирвальштедского озера через огромное чрево Сент-Готарда, а затем еще час под палящим солнцем в ожидании автобуса с его итальянской пунктуальностью. Шесть часов в сказку шесть часов в прекрасную Монтаньолу.

Расположенная на вершине горы, раскрывающаяся навстречу любому ароматом магнолий, акаций и цветущей гортензией, с видом на Луганское озеро, Монтаньола словно создана для того, чтоб в нее убегать в поисках самого себя. Она – родная сестра горы Альверна, той самой, куда удалился Франциск Ассизский. Но сестра младшая, более нежная, уступчивая и мягкая. Вместо огнеликого серафима автору «Сидхарты» явился там успокоенный дух Будды, а стигматами стала темная и дикая сторона душа.

Когда-то перед его домом стояла строгая табличка: «Никаких посещений». Теперь на этой же табличке прямо противоположная надпись: «Добро пожаловать в дом-музей». Закон жизни – избирательность. То, что открыто для всех, ее не имеет. Неужели я ехала зря? Мне не нужно туда, где нет жизни. Я почти готова была повернуть обратно. «Мы сделали его музей в другом доме, потому что в Каза Камуцци живут люди, и они не желают никаких посещений». Значит, еще не все потеряно. «Мы можем также организовать Вам экскурсию по излюбленным местам прогулок Германа Гессе». Как странно, места, наиболее уединенные и интимные, превратились в протоптанные тропы туристов, а того, кто был вечно в движении и поиске, пытаются втеснить в застывшую скульптуру. А ведь он так боялся застывших форм. Именно от этой застывшести он и бежал из Берна. Я отказываюсь от экскурсии и тщательно обхожу то, что когда-то было его излюбленными тропами. Я приехала, чтобы встретиться с ним. Мне туда, где посетителям вход запрещен, на те тропы, где нет скамеек и таблиц. Из-под ног в испуге разбегаются ящерицы, с первого взгляда напоминающие опавшие листья. Осенние листья в июле кажутся здесь совершенно естественными, поскольку время не измеряется циклами, механически сменяющими друг друга. Эти циклы то наступают друг на друга, и тогда посреди июля под ногами начинают хрустеть опавшие листья, или же опаздывают сменить один другой, и тогда возникает бесконечно «долгое лето Клингзора» с пламенеющими закатами и зеленеющими в молочной дымке горами. Каштановые деревья уже отцвели и вежливо уступили место нежному экзотическому запаху роскошной магнолии, смешивающемуся с навязчивым и терпким запахом акации на фоне голубой гортензии и красных олеандров. И все же их присутствие неизменно ощущается. Герхард Майер в одном из своих романов назвал каштаны носителями вековой памяти. Именно этих молчаливых свидетелей и хочется вызвать на разговор, услышать, о чем говорили Томас Манн и Бертольт Брехт, прогуливаясь здесь с Германом Гессе после обеда, и что обсуждал аскетичный и строгий Хуго Балль со своей прекрасной и набожной женой Эмми, зарабатывающей до супружества проституцией. Как объяснялся в любви эксцентричный Йозеф Ланг, психотерапевт Гессе и ученик Юнга, певице Рут Венгер, будущей госпоже Гессе. Какие песни пел индийский гуру и профессор из Калькутты Калидас Наг создателю Сидхарты. Но… это все запах акации и минутная слабость. Нужно идти дальше, вглубь леса, искать его самого, того, кто молодел с возрастом и считал, что смерть – глупость. На проспекте кружочками обозначены кладбище св. Аббондио, где он похоронен, и памятный камень по случаю 100-летнего юбилея. Я старательно обхожу эти места стороной. Вечнозеленый лес почти незаметно превращается в голубой и белый, а небо становится золотисто-зеленым. Лес и небо смешиваются, отдавая друг другу свои цвета и краски. Прекрасная загадочная Монтаньола, протоптанная и переполненная голосами, и все же неизменно таинственная. Время повернулось здесь вспять, а каждый предмет отражает какой-то иной. И