В тот день много птиц пало на кровавой арене и немало денег перетекло из рук в руки. Вечером почти в каждом доме ели курятину с рисом: боги могли быть довольны.
Последнюю ночь на Бали нам пришлось провести в Денпасаре. Оттуда мы намеревались добраться до парома и переправиться обратно на Яву. Мы устроились в небольшом тихом отеле, сдали багаж и нанесли несколько прощальных визитов чиновникам, которые чем-либо нам помогали. Когда около полуночи мы подходили к отелю, нас встретил взволнованный хозяин и, бурно жестикулируя, попытался нам что-то сказать. Мы поняли только то, что из нашей деревни приезжал грузовик и водитель велел передать нечто важное. Было ясно, что дело не терпит отлагательств, но суть его мы никак не могли уразуметь. Хозяин был в отчаянии. Брови у него буквально переламывались от страдания, и он возбужденно повторял: «Клесих, клесих, клесих!» Слово это было нам абсолютно незнакомо, но хозяин твердил его так убедительно, что нам ничего не оставалось, как отправиться обратно в деревню и выяснить все на месте.
К деревне мы подкатили в час ночи. Перебудив по очереди нескольких ее обитателей, мы в конце концов выяснили, что сообщение исходило от Алита — юного сына наших недавних хозяев. К счастью, он немного говорил по-английски.
— В соседней деревне, — произнес он запинаясь, — есть клесих.
Я спросил, кто же такой этот клесих. Алит старался, как мог, и нам наконец стало ясно, что речь идет о каком-то животном. Но о каком именно, мы не могли догадаться даже приблизительно. Надо было пойти и посмотреть самим. Алит исчез и вернулся, держа над головой зажженный факел из пальмового листа. Вместе мы отправились через поля.
Спустя час впереди показались неясные очертания деревушки.
— Пожалуйста, — попросил Алит, с трудом подбирая английские слова, — будем вести себя вежливо. Это бандитская деревня, тут кругом одни головорезы.
Едва мы вошли в деревню, как дозорные псы подняли тревогу. Я был уверен, что тут-то и выскочат «головорезы», размахивая ножами, но никто не появился. Вероятно, обитатели бандитской деревни решили, что псы лают всего-навсего на очередных злых духов, блуждающих в ночи.
По пустынным улицам Алит привел нас к небольшому дому в центре деревни и громко постучал в дверь. Прошло немало времени, прежде чем хозяин, заспанный и взъерошенный, появился на пороге. Сначала он, по-видимому, не поверил, что неведомые ночные пришельцы просят показать им клесиха. Но Алиту в конце концов удалось убедить его, и мы вошли в дом. Хозяин выдвинул из-под кровати громоздкий деревянный ящик и, освободив его от крепких веревок, открыл крышку. Оттуда весьма неаппетитно пахнуло чем-то едким. Хозяин извлек из ящика круглый шар размером с футбольный мяч, весь покрытый коричневыми треугольными пластинками-чешуями.
Клесих оказался панголином[2]. Хозяин осторожно положил его на пол. Шар лежал недвижно, только бока его медленно вздымались.
Мы затаили дыхание. Через несколько минут шар начал осторожно разворачиваться. Сперва раскрутился длинный цепкий хвост, затем появился острый влажный нос, а за ним — маленькая любопытная мордочка. Существо близоруко осмотрелось, пыхтя и мигая блестящими черными глазками.
Никто из нас не двигался. Осмелев, панголин перевернулся, встал на ноги и принялся колесить по комнате, напоминая крошечного бронтозаврика. Подойдя к стене, он стал энергично рыть нору передними лапами.
— Адух! — крикнул хозяин, быстро подошел и поднял панголина за кончик хвоста. Тот снова свернулся и превратился в шар. Хозяин сунул его обратно в ящик.
— Сто рупий, — объявил он.
Я покачал головой. Некоторым муравьедам можно давать фарш, сгущенное молоко и сырые яйца вместо их обычной пищи, но панголин ест только муравьев, да и то не всяких. Мы не могли взять его в Лондон.
— Что хозяин сделает с клесихом, если мы его не купим? — спросил я Алита.
Тот в ответ ухмыльнулся и выразительно зачмокал губами.
— Съест, — ответил он, — очень вкусный!
Я посмотрел на ящик. Панголин выглядывал оттуда, положив на край передние лапы и подбородок. Он высовывал длинный липкий язык в надежде найти муравьев.
— Двадцать рупий, — заявил я твердо, оправдывая в душе свое расточительство тем, что мы по крайней мере сделаем несколько фотографий, прежде чем отпустим животное на свободу. Хозяин закрыл ящик и с готовностью вручил его мне.
Алит зажег новый пальмовый факел и, держа его над головой, повел нас обратно. С ящиком под мышкой, я немного отстал. Светила полная желтая луна. Пальмы мягко покачивали султанами на фоне черного бархатного неба с яркой россыпью звезд. Мы молча шагали по узким мягким тропкам меж рисовых стеблей, достававших нам до пояса. Вокруг с неземным зеленоватым мерцанием плясали огоньки светлячков. Проходя мимо причудливого силуэта храмовых ворот, мы ощутили в теплом воздухе нежный аромат жасмина. Сквозь неумолчный стрекот сверчков и журчание воды в оросительных каналах доносились отдаленные звуки гамелана. В деревне, как обычно, что-то праздновали.
Это была наша последняя ночь на Бали, и душу наполняла тихая грусть.
Глава пятаяО вулканах и карманных воришках
В Сурабае нас встретил Даан с кипой писем из Англии, немыслимым количеством прохладительных напитков и очень хорошими новостями. Ему не только удалось забронировать нам места на грузовом корабле, идущем на Самаринду, городок на восточном побережье Калимантана, но и по крайней мере на две недели освободиться от дел, чтобы сопровождать нас в качестве переводчика. Правда, корабль отправлялся только через пять дней, но нас с Чарльзом это ничуть не расстроило. Более того, в душе мы оба ликовали, потому что после всех приключений последних недель нам хотелось немного отдохнуть. Мы упаковали отснятую пленку в особые коробки, привели в порядок все свое оборудование и поехали с Дааном и Пегги погостить в загородном бунгало.
Город окружали ровные возделанные земли. Над посадками тамариндових деревьев, затопленными рисовыми полями и плантациями сахарного тростника висела влажная духота. Дорога пошла на подъем, и постепенно воздух стал более прохладным и прозрачным. Склоны холмов были засажены высокими хлопковыми деревьями, усыпанными коробочками, из которых торчали белые пушистые волокна. Деревня Третес, где нам предстояло остановиться, находилась на высоте шестисот метров над уровнем моря, на склоне мощного конуса вулкана Валиранг.
На Яве, как и почти повсюду в Индонезии, ощущаешь себя в царстве грозных сил мироздания. Огромная цепь вулканических островов простирается от Суматры на юго-восток через Яву, Бали и Флорес, затем сворачивает на север и заканчивается на Филиппинах. В этом районе случались одни из самых мощных и разрушительных вулканических извержений, какие только знает человечество. В 1883 году Кракатау, небольшой остров, лежащий между Явой и Суматрой, взорвался с такой чудовищной силой, что в воздух было выброшено около шести с половиной кубических километров каменной массы, а пемза покрыла обширное морское пространство. Вызванная взрывом гигантская волна обрушилась на побережье и унесла тридцать шесть тысяч человеческих жизней. Эхо смертоносного катаклизма слышали даже в Австралии, почти за пять с половиной тысяч километров от Кракатау.
На одной только Яве находится сто двадцать пять вулканов. Девятнадцать из них действующие; обычно они просто курятся, но временами начинают извергаться с губительной силой. Например, в 1931 году при извержении Мерапи погибли тысяча триста человек.
Вся жизнь островитян тесно связана с вулканами. Их обманчиво спокойные конусы величаво парят над зелеными долинами, пепел, тысячелетиями оседавший на поверхности острова, одарил почву необыкновенным плодородием, а страшная мощь огнедышащей стихии породила богатую яванскую мифологию.
Валиранг относится к потухшим вулканам, но из нашего сада в Третесе я видел струйки дыма, поднимавшиеся над его конусом. Прохладный бодрящий воздух разогнал вялость, и я решил подняться на вершину и заглянуть в кратер.
Чарльз не разделил моего энтузиазма даже после того, как узнал, что большую часть пути можно будет проехать верхом. Поэтому я нанял только одну лошадь.
На следующее утро, перед самым рассветом, ее привел к нашему бунгало энергичный и жизнерадостный старик. Лошадь оказалась неказистой клячей. Она стояла понурив голову, с выражением полной прострации на морде. Хозяин бодро хлопнул ее по боку и широко улыбнулся, обнажив пеньки зубов, черных от жевания бетеля. Он дал понять, что его кляча относится к числу лучших скакунов Третеса и что ее достоинства много выше той непомерной цены, которую мне пришлось за нее выложить.
Я залез на клячу, укоряя себя за то, что эксплуатирую столь немощное создание. Горец энергично толкнул ее, и я пустился в путь со скоростью улитки, почти волоча стремена по земле.
Вскоре дорога пошла на подъем. Моя кобыла уныло оглядела открывавшуюся перед ней перспективу и встала как вкопанная. Хозяин, не переставая улыбаться, яростно дергал за повод, но лошадь не уступала. Подо мной что-то зашумело, и я догадался, что бедное животное страдает несварением желудка. Исполненный сострадания, я спешился. В то же мгновение лошадь проворно затрусила вперед. Через километр мы вышли на ровный участок, и старик знаками дал понять, что здесь опять можно позволить себе верховую езду. Поначалу все и вправду шло хорошо, но через десять минут лошадь замедлила шаг и остановилась. Старик с прежней горячностью стал рвать поводья, и на этот раз так, что удила не выдержали. Лошадь сделалась неуправляемой, и мне пришлось покинуть седло. Не успел я это сделать, как разошлась одна из подпруг. Кляча при виде посыпавшегося снаряжения пришла в такой минор, что на дальнейшие попытки наслаждаться конным спортом у меня не хватило духу. Мы пошли вверх пешком. Штурм вулкана нельзя было назвать молниеносным, ибо каждые полчаса мне приходилось останавливаться и ждать старика с его рысаком, стоившим мне изрядной суммы.