По словам Монсаида, заморин был ошарашен известиями и ожесточился против европейцев. Тем временем купцы подкупили вали, чтобы он задержал да Гаму и его людей и чтобы они могли их тайком убить. Вали поспешил из города вслед за отбывшим командором и отпустил пленников только после того, как заморин засомневался. Хотя заговор провалился, мусульмане продолжали свою кампанию и со временем склонили заморина на свою сторону. Монсаид предостерег да Гаму и его людей не выходить в город, если им дорога жизнь, а два новых гостя, на сей раз индусы, только подкрепили его зловещие слова. «Если капитаны сойдут на берег, – заявили они, – им отрубят головы, ибо так царь поступает с теми, кто приезжает в его страну и не привозит ему золото» [399].
«Таковы были тогда наши обстоятельства», – уныло записал Хронист.
Так, во всяком случае, полагали португальцы. Однако бедам Васко да Гамы есть и более простое объяснение. По обычаю послы преподносили заморину щедрые дары. Закон гласил, что прибывшие ко двору купцы должны уплатить пошлину за его гостеприимство и защиту. Да Гама представился и послом, и купцом разом и не оправдал себя ни в том, ни в другом случае.
Истина лежала где-то между двумя этими версиями, но теперь мало что можно было поделать. В отсутствие союзников-христиан или пряностей, которые можно было собирать горстями на манер весенних цветов, у португальцев оставалось только одно средство давления: грубая сила.
На следующий день к кораблям никто не подплывал, но еще через день появились четыре молодых человека с драгоценностями на продажу. Бдительный командор решил, что мусульманские купцы прислали их шпионить, но все равно тепло принял их в надежде, что за ними последуют более значительные особы. Еще через четыре или пять дней подплыла группа из двадцати пяти человек, среди которых было шесть наирских аристократов. Да Гама захлопнул ловушку и приказал схватить этих шестерых и еще десяток для подстраховки. Остальных ссадили в лодку и отправили на берег с письмом, написанным на малаяламе двумя индусами и адресованным фактору заморина. Суть его сводилась к следующему: португальцы предлагали обмен заложниками.
Новости распространились быстро. Друзья и родные заложников собрались у португальского склада, заставили стражников выдать узников и подчеркнуто вежливо препроводили их в дом фактора.
Было 23 августа. Да Гама решил сделать вид, что уплывает. Муссон дул еще крепкий, и корабли отнесло в море дальше, чем он рассчитывал. На следующий день их погнало назад к берегу. Два дня спустя, когда от португальских заложников все еще не было ни слуху ни духу и дул крепкий ветер, они отошли снова, пока берег не превратился в смутную полоску на горизонте.
На следующий день пришла лодка и послание. Диегу Диаша перевели в царский дворец. Если португальцы отпустят заложников, его им вернут.
Да Гама был уверен, что его люди убиты, а враги стараются выиграть время. Он понимал, что уже через несколько недель вернутся арабские флотилии, и считал, что мусульмане Каликута вооружаются в преддверии совместного нападения на христиан. Он пригрозил открыть по лодке огонь и предостерег гонцов не возвращаться без португальского фактора или по меньшей мере весточки его рукой. И лучше бы им поторопиться, рявкнул он, не то он отрубит заложникам головы.
Подул крепкий бриз, и флотилия пошла галсом вдоль побережья. В самом Каликуте маневры да Гамы как будто возымели желаемое действие. Заморин послал за Диашем и на сей раз принял его гораздо более дружелюбно. Почему, спросил он, командор отплывает с его подданными на борту?
Заморину прекрасно известно почему, прозвучал едкий ответ Диаша, наконец давшего волю своему раздражению. Заморин заточил его самого и его людей и все еще не позволяет им вернуться на их корабли.
Заморин разыграл изумление. Командор поступил верно, заявил он, и повернулся к своему фактору.
– Разве тебе неизвестно, – с угрозой спросил он, – что совсем недавно я приказал казнить твоего предшественника за то, что он взял пошлину с купца, приехавшего в мою страну?
Потом он снова повернулся к Диашу.
– Возвращайся к своим кораблям, – сказал он, – и возьми с собой тех, кто есть при тебе. Скажи командору, пусть пришлет мне людей, которых забрал. Скажи ему, что колонну, которую он желает установить на берегу, привезут к нам те, кто доставит тебя на корабль, и установят, и что ты можешь остаться на складе при своих товарах [400].
Перед тем как отпустить, заморин заставил Диаша написать письмо железным стилусом на пальмовом листе. Адресовано оно было королю Португалии.
«Васко да Гама, – значилось в нем после обычных любезностей, – вельможа из твоей свиты прибыл в мою страну, что мне приятно. Моя страна богата корицей, гвоздикой, имбирем, перцем и драгоценными камнями. Взамен я прошу у тебя золота, серебра, кораллов и алой материи».
Заморин наказал клерку вручить письмо командору для передачи королю. В конечном итоге, решил он, стоит посмотреть, не вернутся ли чужеземцы с более ценными товарами.
Утром 27 августа семь лодок подплыли к португальскому флоту с Диашем и его людьми на борту. Индусам не хотелось приближаться к кораблю да Гамы, и после некоторых дебатов они стали бок о бок с баркасом, пришвартованным к «Сан-Габриэлу». Освобожденные заложники перешли туда, и лодки поспешно отошли на небольшое расстояние ожидать ответа.
Индусы не привезли с собой португальские товары, поскольку ожидали возвращения из города фактора и его клерков. Но да Гама рассудил иначе. Теперь, когда его люди благополучно вернулись на борт, он не намеревался расставаться с товаром. Он велел перегрузить колонну на одну из лодок и отправил с ней часть заложников, включая шестерых наиров. Но еще шестерых он оставил у себя, пообещав отпустить, если на следующий день будут доставлены его товары.
На следующий день в большом волнении объявился тунисский купец. Вскарабкавшись на борт, Монсаид умолял предоставить ему убежище. Все его добро было конфисковано, и он опасался за свою жизнь. Индусы, дескать, видели, что он на короткой ноге с португальцами, и обвинили его в том, что он тайный христианин, посланный в их город шпионить. Учитывая, как отвернулась от него удача, сетовал он, если он останется, его непременно убьют. Монсаид оказался полезным информатором, и да Гама согласился отвезти его в Португалию.
В десять утра подошли еще семь лодок. Вдоль скамей там были разложены двенадцать тюков полосатой материи, принадлежащие португальцам. Это все, что они нашли на складе, утверждали люди заморина.
Да Гама без церемоний велел им убираться. Командору нет ни малейшего дела до товаров, прокричал с борта переводчик, и он намерен увезти своих пленников в Португалию. Кое-чего из португальских товаров действительно не хватало, но важнее было то, что да Гама нуждался в индусах, которые засвидетельствовали бы совершенное им открытие, а заморин уклонился от обещания отправить с ним посольство. Напоследок да Гама предостерег индусов в лодках быть поосторожнее. Он поклялся, что, если удача будет на его стороне, он скоро вернется, и тогда они узнают, стоило ли им слушать мусульман, называвших его и его людей пиратами и ворами. По его команде канониры подтвердили его слова залпом из бомбард, и индусы поспешили уплыть.
Август подходил к концу. Да Гама посовещался со своими капитанами, и они быстро приняли решение. Хронист его записал:
«Ввиду того, что мы открыли страну, в поисках которой приплыли, равно как пряностей и драгоценных камней, и ввиду того, что оказалось невозможным установить сердечные отношения со здешним народом, разумно было отплыть. И было решено, что мы заберем с собой людей, которых держали у себя, поскольку по нашему возвращению в Каликут они могут быть нам полезны в установлении дружественных отношений. И потому мы подняли паруса и отплыли в Португалию, сильно радуясь нашей удаче, что совершили столь великое открытие» [401].
Никто не мог сделать вид, что все прошло гладко. Молодой командор произносил громкие слова и страшные клятвы, но не сумел заключить сделку с заморином. Чем дольше он мешкал, тем унизительнее становилось его положение. За истекшие три месяца его трюмы почти опустели. И хуже всего: португальцы были глубоко потрясены враждебностью тех, кого считали братьями во Христе.
Оплошности путешественников скоро им аукнутся, однако не оставалось сомнений, что Васко да Гама совершил нечто поразительное: по его стопам последуют многие тысячи, и многие миллионы жизней изменятся раз и навсегда – пусть и не обязательно к лучшему.
Теперь ему оставалось только вернуться домой. А это кажется самым трудным этапом экспедиции.
Беды начались в первый же день обратного пути.
Отойдя всего на лигу от Каликута, флотилия попала в штиль. Ожидая ветра, матросы увидели вдруг, как от берега к ним направляются семьдесят гребных баркасов. В баркасах выстроились вооруженные маппилами люди в подбитых ватой и обшитых красной материей нагрудниках. Как и подозревал да Гама, мусульманские купцы спешно готовили военный флот, хотя и не могли задержать беглецов настолько, чтобы к ним успели присоединиться крупные арабские корабли.
Канониры поспешили занять места в ожидании сигнала командора. Едва враг оказался на расстоянии выстрела, тот отдал приказ открыть огонь. Со вспышками и грохотом ядра засвистели в воздухе и в брызгах пены стали падать вокруг баркасов. Но гребцы не сбивали ритма, а когда ветер наконец поднялся и наполнил паруса чужеземцев, принялись грести еще быстрее. С полтора часа они преследовали бегущие корабли, пока, к счастью для португальцев, не налетел шторм и не отогнал их в море.
Когда прошел первый испуг, корабли продолжили свой путь на север. Как выяснил да Гама, чтобы попасть домой, ему нужно идти вдоль побережья, пока не поймает прохладные северо-восточные ветра зимнего муссона. Рано или поздно они неизбежно пригонят его назад в Африку. Но до того времени, однако, оставалось еще по меньшей мере три месяца: муссоны начнут поворачивать не раньше ноября.