Еще более усложняло задачу штурманов то, что теперь флотилия шла прямиком в штиль. Легкие бризы дули то с суши, то из открытого океана, но быстро стихали. Случалось, без предупреждения налетали резкие порывы, но тут же сменялись полным безветрием. Корабли тяжело тянулись вдоль побережья; за двенадцать дней после ухода из Каликута они проделали только двадцать лиг.
Да Гама много обдумывал происшедшее и в конечном итоге выбрал одного из заложников, человека, который лишился глаза, чтобы послать на берег с письмом заморину. В этом письме, которое Монсаид написал по-арабски, командор извинялся, что взял в заложники шестерых подданных заморина, и объяснял, что намерен забрать их с собой, чтобы они засвидетельствовали его открытие. Еще он добавил, что оставил бы на Малабарском берегу своего фактора, если бы не боялся, что его убьют мусульмане; множество раз сходные причины удерживали его самого от попыток сойти на берег в чужой земле. Он писал, что, мол, надеется, что две их страны все-таки сумеют наладить дружеские отношения ко взаимной выгоде. Поскольку да Гама едва ли мог ожидать, что одно-единственное письмо переломит создавшуюся ситуацию, он, наверное, тщательно запоминал сведения, которыми делился один заложник: главным было то, что правитель Каннанура, называемый колаттири, находился в состоянии войны с заморином Каликута.
К 15 сентября корабли проделали 60 лиг и бросили якорь у небольшого скопления островов. Самый большой представлял собой длинную, узкую полоску суши, скалистую в южной оконечности, с невысокими холмами и песчаным берегом на севере, с балдахином пальмовых деревьев, затеняющих середину наподобие зонта. В двух лигах от острова на материковой части оказался широкий песчаный залив, к которому подступал густой лес. Из залива вышли рыбацкие лодки, чтобы предложить на продажу свой улов, и командор отдал несколько рубах рыбакам, которые просияли от удовольствия.
В более дружеской атмосфере да Гама начал наконец несколько расслабляться и спросил туземцев, как они посмотрят на то, что он установит на острове колонну. «Они ответили, – записал Хронист, – что будут поистине рады, ибо ее воздвижение подтвердит тот факт, что мы христиане, как и они сами» [402]. Или так, во всяком случае, поняли европейцы.
Колонну установили, и португальцы окрестили остров – в честь данного колонне имени святой – Санта-Мария. Трофей трудно было бы назвать стратегическим, но всем отчаянно хотелось домой.
Той ночью корабли поймали легкий бриз и продолжили путь на север. Пять дней спустя они прошли мимо вереницы красивых зеленеющих холмов на материке и впереди увидели еще пять островов [403]. Поставив корабли на якорь в проливе между островами и материком, да Гама оправил шлюпку разведать, найдется ли на острове достаточно питьевой воды и дерева, чтобы хватило до Африки.
Едва высадившись, матросы наткнулись на молодого человека, который отвел их к ущелью между двумя холмами, где они обнаружили журчащий и кристально чистый ручей, и в подарок да Гама дал проводнику красную шапку. Как обычно, командор поинтересовался, мусульманин он или христианин. Тот назвался христианином: мусульманином он уж точно не был, а потому выбрал единственную предложенную альтернативу. Да Гама ответил, что португальцы тоже христиане, и проводник как будто очень этому обрадовался.
Вскоре появились новые дружелюбные индусы и предложили отвести гостей к лесу коричных деревьев. Матросы вернулись с охапками ветвей, которые слегка пахли корицей [404], и двадцатью туземцами, которые принесли кур, горшки с молоком и тыквы. После стольких невзгод положение как будто начало выправляться.
Рано утром следующего дня, пока матросы ждали прилива, чтобы можно было войти в реку и наполнить бочки водой, вахтенные заметили два корабля, идущие вдоль берега в нескольких лигах от флотилии. Поначалу да Гама не придал этому значения, и команды занялись рубкой деревьев. Но некоторое время спустя он задумался, не кажутся ли эти корабли от большого расстояния меньше, чем есть на самом деле. Едва матросы поели, он приказал десятку человек сесть в шлюпку и выяснить, кому принадлежат корабли – мусульманам или христианам. В качестве дополнительной меры предосторожности он послал в воронье гнездо матроса, и дозорный вскоре крикнул, что в шести лигах от них в открытом море попали в штиль восемь кораблей.
Да Гама решил не рисковать. Палубы расчистили, и он приказал канонирам потопить незнакомые суда, едва те приблизятся на расстояние выстрела.
Едва поднялся ветер, индусские корабли двинулись с места и быстро подошли к португальцам на расстояние двух лиг. По приказу да Гамы флотилия рванулась вперед с пушками наготове.
Когда индусы увидели, что прямо на них идут три странных корабля, то повернули к берегу. В спешке один их корабль сломал рулевое весло, тогда команда спустила с носа шлюпку, пересела в нее и погребла к суше. Ближе всего к брошенному кораблю находилась каравелла Коэльо, и его матросы поскорее его захватили в надежде на богатую добычу. Нашли же они несколько кокосов, четыре бочки пальмового сахара и большой арсенал луков, стрел, щитов, мечей и копий; в нижнем трюме не было ничего, кроме песка.
Остальные индусские суда благополучно добрались до берега. Не желая приближаться и терять преимущество пушек, португальцы палили по ним со шлюпок, заставив команды поскорее убраться в лес. Некоторое время спустя матросы да Гамы отступили и отошли на безопасное расстояние, уводя за собой захваченное судно. Они все еще понятия не имели, откуда взялись эти корабли, но на следующее утро пришли на веслах семеро туземцев. По их словам, беглецы рассказывали, что заморин послал их перебить португальцев. Возглавлял их грозный пират Тиможа [405], и будь его воля, он перебил бы их всех до единого.
Стало очевидно, что возвращение на материк невозможно. На следующее утро флотилия отошла подальше и бросила якорь вблизи одного острова, который португальцы вслед за туземцами окрестили Анжедива. По словам индусов, тут можно было найти еще один источник пресной воды, и, вытащив на берег захваченный корабль, Николау Коэльо отправился на разведку.
Коэльо высадился на нетронутом пляже и углубился в густой лес кокосовых пальм и тропических деревьев. В лесу он внезапно наткнулся на руины строения, показавшегося большой каменной церковью на вершине холма.
Одинокая часовенка еще стояла, крыша у нее была заново крыта соломой. Коэльо осторожно заглянул внутрь.
В центре «часовенки» стояло три больших камня, которым молилось несколько индусов. В ответ на расспросы португальцев они объяснили, что маппилы с арабских кораблей причаливают к острову, чтобы набрать воды и дерева, и прогнали с него жителей; те теперь возвращаются, лишь чтобы поклониться священным камням.
Возле церкви поисковая экспедиция обнаружила большой резервуар, сложенный из такого же, как церковь, тесаного камня. Вода была пресной, и они наполнили часть бочек. Пройдя дальше, они наткнулись на много больший резервуар на самой высокой точке острова и наполнили остальные бочки.
К тому времени три корабля пришли в плачевное состояние, опасно непригодное для дальнего перехода. Экипажи начали долгий процесс ремонта, и первой на берег вытащили «Берриу», которую, разгрузив и сняв с нее балласт, повалили на бок.
Пока шла починка, с берега к флотилии направились два больших баркаса. Португальцам они напомнили быстрые галиоты (небольшие весельные галеры низкой осадки и с одной мачтой), на которых пираты Берберского побережья нападали на проходящие корабли. Гребцы опускали весла в такт барабанному бою, сопровождаемому звуком, который жутковато напоминал вой волынок. На мачте развевались флаги и вымпелы. В отдалении португальцы увидели еще пять кораблей, пробирающихся вдоль побережья, словно желали выждать и посмотреть, что будет дальше.
Каликутские индусы возбужденно предостерегали своих тюремщиков не позволять гостям подниматься на борт. Это пираты, твердили они, бороздящие местные моря. Они сделают вид, что пришли с миром, но, улучив подходящий момент, выхватят мушкеты, отберут у них все имущество, а самих их обратят в рабство.
Да Гама приказал открыть огонь с «Сан-Габриэла» и «Сан-Рафаэла».
Туземцы на баркасах пригибались и кричали чужеземцам:
– Тамбарам! Тамбарам! – То есть: – Господь! Господь!
Португальцы уже пришли к выводу, что таким словом индусы называют Бога, и решили, что гости пытаются объяснить, что они христиане. Тем не менее они сочли это еще одной уловкой и продолжили стрелять. Гребцы поспешно развернули баркасы назад к берегу, а Коэльо погнался за ними на своей шлюпке, пока да Гама, опасавшийся новых злоключений, не поднял сигнальный флаг, приказывая ему вернуться.
На следующий день, когда работы на «Берриу» еще шли полным ходом, в двух лодках поменьше появилось с десяток человек. Они были богато одеты и в подарок командору привезли с собой вязанку сахарного тростника. Вытащив лодки на берег, они попросили разрешения посмотреть на корабли чужеземцев.
Настроение у да Гамы было далеко не гостеприимное. К тому времени уже стало казаться, что вдоль всего Малабарского берега знают про португальцев, португальцы же про сам Малабарский берег не знали практически ничего. Каждый день материализовывалась новая угроза, и он был убежден, что новоприбывших прислали за ним шпионить. Он накричал на них, и, отступив, они предупредили еще двенадцать человек, которые прибыли в других двух лодках, не высаживаться на берег.
«Берриу» снова спустили на воду, и команды взялись за «Сан-Габриэл». Невзирая на враждебный прием, туземцы все продолжали приплывать, и некоторые умудрились продать португальцам рыбу, тыквы, огурцы и огромные охапки зеленых веток, смутно пахнущих корицей. Да Гама был в чуть менее подозрительном расположении духа, когда на берег высадилась внушительная фигура, размахивающая деревянным крестом.