Брамин пообещал вернуться к ночи, но вместо него прибыл другой посланник, который объявил, что деньги и пряности для адмирала приготовлены, пусть только пришлет чиновника или офицера, который уладил бы все счета.
Да Гама начал подозревать, что его дурачат, и в ярости ответил, что не пошлет даже самого мелкого корабельного юнгу. В который раз он потребовал, чтобы заморин отдал все, что задолжал, или забыл о сделке.
Посланник советовал задержаться еще хотя бы на день: дескать, воля заморина и его народа адмиралу известна, и вскоре все прояснится. Он тоже пообещал вернуться с ответом.
Той же ночью в последнюю четверть склянки перед рассветом дозорные заметили, что от берега отчаливает самбук. Присмотревшись внимательнее, они различили, что на самом деле это не одно судно, а два, связанные вместе, и что направляются они к их кораблю.
Офицеры разбудили адмирала. Поспешно накинув кое-что из одежды, тот поднялся на палубу, уверенный, что заморин наконец посылает давно ожидаемые товары. Вместо этого он увидел, как от берега к нему беззвучно идут на веслах семьдесят или восемьдесят самбуков. Он решил, что это, наверное, рыболовецкий флот, направляющийся на утренний лов.
Без предупреждения два ведущих судна открыли огонь. Чугунные ядра запрыгали по воде и ударили в борт «Флор де ла Мар». Приблизившись, остальной боевой флот тоже открыл беспорядочную стрельбу. Едва над бортом показывалась голова христианина, с лунного неба сыпался черный дождь стрел. Враг уже подошел слишком близко, и от крупных орудий не было толку, поэтому европейцам оставалось только вскарабкаться на мачты и бросать оттуда камни.
По пути в Каликут да Гама захватил какой-то самбук, и теперь он был привязан к корме «Флор де ла Мар». Индусы завалили его дровами и порохом и подожгли. Пламя перекинулось на ахтерштевень португальского корабля, и матросы поспешно бросились рубить канат. Течение едва-едва успело отнести пылающую лодку.
Когда горизонт осветили лучи рассветного солнца, от берега стали отходить все новые суда. Вскоре вокруг португальского корабля уже роилось около двухсот лодок [494], и с каждой, едва она выходила на позицию, открывали огонь. Пушки на них были сравнительно маленькими, но мстительный заморин явно не пожалел затрат, приобретая любые орудия, какие смог отыскать.
Положение «Флор де ла Мар» становилось отчаянным. Поднятие якоря было делом долгим, к тому же матросы превращались в легкие мишени, поэтому они снова бросились рубить канаты.
Подняли паруса, но корабль не шелохнулся. Прошлой ночью да Гама втайне приказал бросить особый якорь на случай, если люди заморина попытаются перерубить остальные канаты. Этот якорь крепился несколькими железными цепями. Матросам оставалось только рубить их, пригибаясь под яростным шквалом стрел.
Ближе к полудню корабль наконец стронулся с места, и вражеский флот устремился в погоню. Почти сразу же ветер упал, паруса повисли, и снова вокруг закружили весельные лодки.
Как раз вовремя на горизонте лениво показались корабль Висенте Сорде и две каравеллы. Едва увидев, что происходит, они налегли на весла и с трудом погребли к индусскому флоту. Подойдя на достаточное расстояние, они открыли огонь из тяжелых орудий, и индусы рассеялись и отступили к городу.
Адмирал Индийского океана стремительно терял лицо. Он поддался на льстивые уговоры брамина и поплыл прямиком в ловушку. Он был ранен – одиннадцать раз, если верить одному португальскому матросу. Он недооценил смекалку противника и за ошибку едва не поплатился жизнью.
Оставшихся посланников – в том числе сына брамина – да Гама приказал повесить на реях каравелл и велел кораблям несколько раз пройти как можно ближе к городу. Собравшаяся на берегу толпа выкрикивала оскорбления, португальцы открыли по ней огонь. Дав индусам вдоволь насмотреться на омерзительное зрелище, адмирал приказал спустить тела и бросить в захваченную лодку. Ее он послал на берег с последним письмом заморину.
«Ты низкий человек! – говорилось в нем. – Ты послал за мной, и я явился на твой зов. Ты сделал все возможное и, если смог бы, сделал бы больше. Наказание будет таким, какого ты заслуживаешь: когда я вернусь, я заставлю тебя заплатить то, что ты должен, и не звонкой монетой» [495].
Угрозы приедались, а у да Гамы не было возможности подкрепить свои слова делом. Он поспешно отступил в Каннанур, где встретился с кораблем Томе Лопеша. Задержавшись на несколько дней, чтобы загрузить пряности, они отплыли назад в Кочин, обойдя Каликут стороной.
Непрекращающаяся война с Каликутом грозила сорвать саму экспедицию, и снова Васко да Гама нашел безопасную гавань в Кочине. Флот перегруппировался, матросы обменялись историями, а адмирал еще дважды встретился с раджой. Согласно их последней договоренности, в городе создавалась постоянная португальская фактория со штатом из трехсот человек, но на самом деле соглашение шло много дальше. Отныне под юрисдикцию главного ее фактора подпадали все португальцы в Кочине – и вообще все христиане во всей Индии. В знак того, как прочно раджа стал на сторону португальцев (хотя и не проникся их верой), фактор получал полномочия поступать, как пожелает нужным, с любым христианином, который перешел в ислам. Это был не просто торговый договор: он позволял создать первую европейскую колонию в Индии и – во всяком случае, в теории – превращал индийских христиан в подданных португальской короны. С точки зрения раджи (казалось бы, за малую цену нескольких пустых фраз), европейцы теперь были кровно заинтересованы в усилении его власти. Очень скоро выяснится, что цена будет много выше: соглашение опасно нарушало права его соседей.
К 10 февраля, когда письма и посланников к королю Мануэлу благополучно переправили на борт, дела да Гамы в Кочине были завершены. Он планировал один последний раз заглянуть в Каннанур и отплыть домой. Адмирал считал, что если бы удалось заключить сходный пакт с колаттири, он мог бы окружить упрямого заморина врагами и, если потребуется, столкнуть между собой своих новых союзников. Но не успел он отплыть, как с севера пришли тревожные известия. Заморин сумел оправиться, собрать новый боевой флот, и на сей раз он решил раз и навсегда избавиться от жестоких и неотесанных португальцев.
В холодной ярости да Гама приготовился к финальной битве. Он планировал выманить врага и спровоцировать его на атаку до того, как тот закончит приготовления. Подняв все паруса, адмирал и его дядя Висенте со всей возможной скоростью направились на север, а дом Луиш Коутиньо обошел оставшиеся корабли на шлюпке, приказывая капитанам следовать за ними на расстоянии.
Два дня спустя, когда караван Коутиньо осторожно подошел на расстояние пяти-шести лиг к Каликуту, дозорные увидели гигантскую армаду арабских дхоу, надвигающуюся на них с севера. Лопеш насчитал 32 судна, фламандский матрос – 35, португальский моряк – 36, Маттео да Бергамо – 38. Учитывая, что каждое дхоу могло поднять на борт до 500 человек, они были гораздо больше кораблей, нападавших на европейцев прежде, и гораздо больше любого португальского корабля. Да Гама выманил их, но не было никаких признаков того, что он застал их врасплох. Португальцы шли в крутой бейдевинд и продвигались медленно. Мусульманам ветер был попутный, и они шли под всеми парусами. Они надвигались быстро, и когда европейцы бросились занимать боевые позиции, бриз донес до них зловещий ритм, выбиваемый на больших арабских барабанах.
На португальских кораблях поднялся крик. От города к ним направлялся рой самбуков и длинных гребных лодок, все они были вооружены, и небольшие пушки с них уже стреляли. Люди да Гамы поспешили открыть ответный огонь, но лодки все подходили. Индусы научились двигаться вперед, пока не пройдут зону обстрела европейских пушек; так они могли воспользоваться преимуществом в численности в рукопашном бою. Очень скоро легкие быстроходные лодки достигли флота и засновали между кораблями, выпуская тучи стрел.
Португальские корабли были тяжело нагружены и в плохом состоянии. Когда рулевые налегали на румпели, суда плохо слушались, и понемногу их разнесло в стороны: одни в море, других к суше. Еще более запутывало ситуацию то, что за ними следовало два торговых судна Кочина. Ход у них был еще медленнее, и лодки заморина избрали их своей мишенью, стараясь потопить первыми. Оба корабля принадлежали мусульманам, но да Гама решил не жертвовать ими из страха поставить под угрозу договор, который только что заключил с раджой. По его настоятельному сигналу флот медленно перегруппировался вокруг них.
Положение было серьезным, но у европейцев оставалось одно крупное преимущество: их тяжелые орудия все еще превосходили огневой мощью все, что имелось в распоряжении противника. К тому времени арабский флот подошел на расстояние выстрела, и португальский корабль, находящийся к морю дальше остальных, открыл огонь. Канониры добились нескольких прямых попаданий, и дхоу чуть отошли к Каликуту. Почти сразу же ветер упал, и европейцы оказались неспособны вести преследование.
Да Гама рявкнул новые приказы. Невзирая на то что индусы продолжали стрелять, матросы спустили шлюпки, привязали к носам кораблей и налегли на весла, чтобы потащить весь целиком флот вдоль побережья. Через несколько мучительных часов они поравнялись с Каликутом, где вступили в бой. Лавины ядер врезались в борта арабских кораблей, которые врассыпную отошли к городу.
Две каравеллы поставили длинные весла и отправились в погоню за арабским флагманом. Внезапный порыв ветра погнал легкие, недавно просмоленные дхоу к берегу, а тяжело груженные каравеллы пыхтели следом, не переставая палить из всех орудий. Арабский флагман оказал отчаянное сопротивление, открыв ответный огонь, и каравеллам пришлось сохранять дистанцию. На каждой из них осталось не более двух десятков человек в целом, и противник сильно превосходил их числом.