[571]. Однако их политика была далека от попыток словом наставить новую паству на путь христианской веры, не говоря уже о том, чтобы приблизить эпоху вселенского христианства, о котором мечтали их короли. Со временем они вернулись к старому испытанному методу насильственного обращения, и на улицах Гоа появились мрачные фигуры инквизиторов.
В 1515 году Мануэл I подал петицию папе римскому об учреждении инквизиции в Португалии. Просьба Мануэла явилась еще одним следствием его брака с дочерью католических монархов. В начале своего правления Фердинанд и Изабелла оказали давление на Рим, заставив его узаконить возрождение религиозных трибуналов с правом пытать, судить и казнить еретиков – эта практика временно затихла в начале XIII столетия. К тому времени, когда со сходной просьбой обратился Мануэл, инквизиция нанесла Испании такой ущерб, что папство задержало ее дебют в Португалии на двадцать один год. Четыре года спустя, в 1540 году первая партия марранов была публично приговорена к первому в Португалии аутодафе, и начались сожжения.
К тому времени Жуан III стал столь же фанатичным, как и его отец, и его все более смущал нехристианский образ жизни его колонистов. Проблемой было, разумеется, не насилие, много больше тревожило то, что столь большое число поселенцев поддалось мирским удовольствиям Индии и почти превратилось в туземцев. Король обратился к недавно образованному Обществу Иисуса, основатели которого (все, кроме одного), включая самого Игнация Лойолу, были испанцами или португальцами. В 1541 году, через год после того, как Жуан III приказал разрушить на Гоа все индуистские храмы, иезуиты послали на Восток впоследствии канонизированного Франциска Ксаверия, баска из Наварры.
Старания Франциска Ксаверия повысить нравственность колонистов растворились в знойной дымке безразличия. Четыре года спустя он сдался и написал королю Жуану, советуя создать на Гоа трибунал инквизиции как единственный способ очистить колонию от скверны. Сам Франциск Ксаверий уехал в Индонезию, где его проповеди нашли гораздо более благодатную аудиторию, и умер, стараясь добраться до Китая [572], за несколько лет до того, как наконец прибыли инквизиторы.
К тому времени у Португалии было более полувека на то, чтобы силой привести Африку и Индию в лоно католической церкви. Ватикан со все большим недовольством взирал на то, что считал апатией португальцев, и напомнил королю, что наделил его властью над землями, которые он открыл, только при условии распространения католической веры. Поскольку это quid pro quo [573] было забыто, церковь пригрозила открыть Азию для всех желающих. И угроза сработала – на определенный лад. Колониальная администрация предложила рис для индусов низших каст и посты в администрации для представителей высших каст, если только они согласятся на крещение. Многих «рисовых христиан» макали в воду, после чего они забирали награду и возвращались к прежней жизни.
Теоретически под юрисдикцию инквизиции подпадали только христиане, но первым ее актом было объявить вне закона открытое отправление индуистских обрядов – под страхом смерти. Индусы, которых Васко да Гама и его современники еще совсем недавно перепутали с христианами, обнаружили, что их насильно загоняют в церкви, где им приходится выслушивать насмешки над собственной верой, и подвергают дискриминации: от мелочной, как, например, запрет передвигаться верхом или в паланкине, до разорительной. На этом краю шкалы оказались запреты христианам нанимать на работу индусов, а индусам – христиан. Все больше индусов выстраивались в очередь за крещением, но не могли отказаться от старой привычки держать в доме статуэтки исконных богов или напевать себе под нос мантры и, подобно «рисовым христианам», оказывались под лупой религиозного очищения.
Гонениям инквизиции подверглись также многие «новые христиане», бежавшие от нее из Португалии. Сотни были сожжены на кафедральной площади, тысячи искали убежища на мусульманских территориях. Наконец инквизиция обратилась против общины христиан Святого Фомы, которые так радостно предложили союз Васко да Гаме и его стране. В 1599 году на основании того, что они практикуют еретическую форму восточного православия, их массово обратили в католичество. Их книги сожгли, их древний литургический язык запретили, а их священников бросили в тюрьму или же подослали к ним наемных убийц. По мере того как заполнялись казематы и камеры пыток, инквизиторы жаловали друг другу имущество жертв и сговаривались с колониальным правительством, чтобы угрозами принудить их передать свои земли под контроль португальцев.
Инквизиция на Гоа [574] была одним из самых жестоких и чудовищных изо всех этих скандальных духовных трибуналов. А еще – поразительно безуспешным. Одержимость чистотой доктрины никак не способствовала обращению людей с радикально иными религиозными традициями. Миссионеры, пытавшиеся понять эти традиции и привить более близкую, туземную церковь, действовали эффективнее, хотя многие из них за этот самый успех сами стали жертвами инквизиции. Образованные иезуиты, в целом не страдающие манией величия инквизиторов, прибыли в Китай, выучили местный язык и волосы и бороды носили согласно местным обычаям; даже в условиях, когда публичные проповеди карались смертной казнью, они многих обратили, в том числе влиятельных мандаринов и даже губернаторов нескольких областей. Но и их миссионерской деятельности мешало отталкивающее поведение их португальских хозяев, а Жан Моке предложил типичное для него язвительное объяснение ужасающим бедам миссионеров в Японии. Японцы, сообщал он, «люди хрупкие и настороженные, видя, что португальцы замышляют, превратив их в христиан, лишить их всяческими способами земель и добра, а потому невысоко ставили их дружелюбность и еще менее желали, чтобы они правили, и это, возможно, было причиной того, что они подвергли мученической смерти столь многих иезуитов, которые во всем этом были совершенно неповинны; ибо японцы с большой ревностью относятся к своим женам, а у португальцев не было иной цели, как их заполучить, особенно женщин вельмож, чтобы после делать с ними что пожелают».
«В Индиях я узнал, – разъяренно добавляет Моке, – что распутство, честолюбие, алчность и жадность португальцев были одной из главных причин, почему индусы не обратились так легко в христианство». При всей предвзятости француза миссионерам нечего было надеяться на крупный успех без действенной поддержки прочной империи, и многие встретили мученическую смерть.
Самое странное, что в то время как индусов и христиан преследовали со все возрастающим пылом, ненависть к мусульманам, погнавшая Васко да Гаму в Индии, долгое время как будто дремала.
И дело было не в недостатке угрозы с их стороны. В 1524 году узбекский полководец Бабур, происходивший по отцовской линии от ужасного Тамерлана, а по материнской – от Чингисхана, ворвался в Индию через горные перевалы Афганистана. Бабур решил вернуть наследство, принадлежавшее ему по праву, и основал империю дома Тимуридов – европейцы называли ее государством Великих Моголов. Моголы смерчем пронеслись по Северной Индии, но у них не было флота, чтобы оспаривать превосходство Португалии на море, а прагматичные португальцы отказались сражаться с ними на суше. Большую тревогу европейцам внушало то, что все более могущественная Османская империя наконец снова заинтересовалась морскими путями Востока. Мусульмане и христиане вели морские сражения от Индии до Индонезии, но туркам так и не удалось распространить свое господство дальше Красного моря. В 1538 году внушительный флот из восьмидесяти боевых кораблей отплыл из Египта вести «священную войну… [и раз и навсегда] отомстить за злодеяния португальских неверных» [575], но вторая битва при Диу закончилась решительной победой португальцев, и к 1557 году с турецкой угрозой было покончено.
Не меньшие опасения внушала и ситуация вокруг основных португальских территорий: в 1565 году некогда грозная Виджаянагарская империя попала в руки соседей – мусульманских султанов. Армии султанов дошли до побережья, чтобы изгнать португальцев, и колонисты смогли удержать сам Гоа только после жестокой десятимесячной осады. Но и задолго до этого местные хозяева неуправляемой теперь империи решили, что выгоднее вступить в союз с мусульманскими купцами, чем стараться изгнать их. То же решение, очевидно, принимало все большее число дезертиров с кораблей и людей, разыскиваемых властями, которые скитались по Азии и Африке и, взяв себе жен, включались в местные торговые сети и принимали местный образ жизни и местную веру. Многие находили свой хлеб в роли посредников между мусульманами и империей, в которой все труднее было узнать португальскую. В Восточной Африке возникла своего рода конвивенсия – содружество наемников, просуществовавшая до 1570-х годов, когда молодого португальского короля [576] охватила крестоносная лихорадка и он снова послал армии вырезать мусульман по обоим берегам Индийского океана.
По мере того как приближался к концу XVI век, крестоносные флоты практически сошли на нет. Причина была проста: не хватало португальцев, которые желали бы плыть на Восток.
Смерть всегда подстерегала первопроходцев, но в эпоху, когда жизнь была дешева, награда перевешивала риск. Люди, жившие в страхе перед адом и с надеждой на рай, стремились служить Богу как крестоносцы; рожденных в бедности голод гнал приобщиться к богатствам Востока. Однако богатства оседали в карманах элиты, а вера обернулась непрочным щитом против болезней, штормов и голода. Даже самые набожные стали спрашивать себя, действительно ли Господь избрал их для выполнения своего плана. Величайший хронист Португалии сетовал в середине XVI века: «Сдается, что за грехи наши или вследствие некоего приговора Божьего, от нас скрытого, у врат сей великой страны Эфиопии, куда плывут наши корабли, он поместил грозного ангела с огненным мечом в виде смертельных лихорадок, которые не позволяют нам проникнуть в глубь страны, чтобы найти источники, которые орошают сей рай земной и из которых бегут к морю – в столь многих областях, которые мы тут покорили, – реки золота»