Джемме очень хотелось, чтобы родная мать Беа согласилась дать интервью для статьи. Взгляд с двух сторон – биологическая мать из «Дома надежды» и дочь, которую она отдала приемным родителям, – оживил бы материал. Но Беа и ее биологическая мать впервые встречаются сегодня вечером – Джемма могла рассчитывать, что Вероника побеседует с ней, если, конечно, захочет, только через несколько дней. Все зависело от ее характера – насколько ей интересно поделиться своей историей.
– Если тебе нужно будет с кем-то поговорить как с другом, заходи или звони, хорошо? Даже если просто понадобится поддержка перед вечерним визитом к ней домой.
– Спасибо большое, – сказала Беа. – Мне лучше вернуться к работе – дети из «Скопы» устроили в столовой перестрелку кашей. – И она с улыбкой побежала вниз по лестнице.
Джемма закрыла дверь, мысли крутились вокруг встречи матери и дочери, эмоций, которые этим вечером наполнят тот дом. История Беа трогала сердце. Если Джемме удастся заполучить рассказ ее биологической матери для статьи…
Схватив телефон, она позвонила Клер и сообщила, что, возможно, сумеет взять интервью у женщины, отдавшей своего ребенка на удочерение, а теперь они воссоединяются. Она бы осветила это событие с двух сторон, но ей потребуется еще пара недель для статьи, раз уж официально она нужна Клер не раньше середины июля.
– Никаких проблем со временем, – сказала та. – Она действительно нужна мне не раньше восемнадцатого июля, чтобы поставить в воскресный номер перед пятидесятой годовщиной, а это будет тридцатого. Так что не торопись. Готовь по-настоящему полный, потрясающий материал, именно о таком я и мечтала.
«Отлично», – подумала Джемма, текст уже складывался в голове. Теперь у нее достаточно времени, чтобы развить статью, углубить, выдать замечательный сюжет.
Завтра она собиралась вернуться в Нью-Йорк, но поняла, что останется здесь еще на пару недель: «Потому что я не хочу ехать домой».
Джемма встала перед зеркалом, висевшим рядом с дверью гардероба, и положила ладонь на живот, повернулась боком – не округлился ли он уже немного? Пока нет. Но она определенно беременна; письмо от врача, подтверждающее положительный результат анализа крови, доставили вчера днем.
Она посмотрела на себя – лицо слегка побледнело, небольшие тени залегли под темно-синими глазами, что вполне может быть результатом интенсивной работы в последние несколько дней. А вот светло-каштановые волосы до плеч выглядят более густыми, если только это ей не кажется. Более пышными почему-то. И ногти стали длиннее. У нее никогда не было таких длинных ногтей.
«Как вам повезло», – прозвучали в памяти слова семнадцатилетней Хлое Мартин.
Прошло немногим больше недели с тех пор, как она увидела плюсик на тесте по определению беременности. Недели, в течение которой она держала эту новость в секрете от Александра. Но Джемма по-прежнему не готова была сказать ему. Еще несколько дней, чтобы закончить статью, сдать ее, а потом она вернется домой. Она уже во многом чувствовала себя прежней – недолго пожив в настоящем репортерском ритме, интервьюируя, собирая материал, работая над статьей… и понемногу привыкая к мысли о беременности. Еще через пару недель она станет более уверенной, прочнее будет стоять на земле, сообщая Александру эту новость.
Взяв телефон, она набрала его номер. О беременности она пока умолчит, а вот сказать о том, что завтра домой не едет, должна.
– Еще две недели? – повторил он после нескольких секунд мертвой тишины. – Что, черт побери, происходит, Джемма?
– Я только хочу поработать над статьей. У меня намечается возможность взять интервью у биологической матери одного из моих источников. Это даст…
– Джемма, ты уехала в Мэн на выходные. Они превратились в неделю. Теперь это уже три недели.
– Просто я…
– Ты хочешь сказать, что нам нужно отдохнуть друг от друга? Если дело в этом, так и говори. Не прикрывайся статьей для газеты в каком-то городишке.
«Мне нужно от тебя отдохнуть», – мысленно произнесла Джемма, закрывая глаза.
– Никакая статья или газета не малы для меня, Алекс. Почему ты не можешь понять, насколько для меня важна моя карьера?
– Господи, Джемма, какая карьера? Тебя уволили. Работы нет. В настоящий момент у тебя нет никакой карьеры. Ты гоняешься за какой-то неинтересной темой для газеты летнего туристического городка, в которой имела колонку, когда тебе было одиннадцать лет. Я тебя умоляю. Если ты меня бросаешь, так и скажи. Но не заставляй ждать, пока «разбираешься в своих чувствах» и интервьюируешь подростков, угощая их мороженым.
Боже, он умеет вывести из себя. Джемма ходила взад-вперед по комнате с тяжело бьющимся сердцем. «Успокойся, – сказала она себе. – Просто успокойся. Посмотри на это его глазами. Своего он хочет так же сильно, как и ты».
– Алекс, я просто пытаюсь…
«Найти свой путь в новой реальности, – молча закончила она, снова положив ладонь на живот. – Найти себя в этом».
– Что ты пытаешься? – рявкнул он. – Какого черта ты пытаешься сделать, если не разрушить наши отношения? Я хочу знать, что за черт…
– Я беременна! – выкрикнула она и расплакалась.
О боже!
Мгновение царила тишина.
– Что? Джемма… что?
– Я беременна, Алекс.
Она не верила, что сказала это вслух.
– Ты уверена? – спросил он, его тон кардинально изменился. Вместо злости в нем звучало… изумление.
– Два положительных результата тестов по определению беременности и один положительный результат анализа крови.
– Боже мой, Джемма. Это же замечательно! У нас будет ребенок! Постой минутку. – В его голосе послышалась нерешительность. – Как давно ты знаешь?
– Первый тест я сделала в прошлую среду. Он оказался положительным. Я была потрясена… ты можешь себе представить. Я подумала, что, наверное, у меня сбился цикл из-за стресса в связи с потерей работы. Тест я сделала, только чтобы исключить самую невероятную причину задержки. Мы пользовались резервными средствами, когда я принимала антибиотики. – Закрыв глаза, Джемма села на край кровати. – Но я увидела розовый плюс.
Александр снова помолчал несколько долгих секунд.
– Джемма, ты неделю знала, что беременна, и не сказала мне? Уехала в Мэн и не сказала? Какого черта, Джемма?
– Это сложная тема, Алекс.
– Сложная? – презрительно переспросил он. – Значит, ты не рада? Из-за этого все выкрутасы?
– Я не знаю.
– Ты не знаешь, – ровно повторил он. – А ты собиралась сказать мне сейчас, если бы случайно не проговорилась?
– Тоже не знаю. Я ничего не знаю, кроме того, что не хочу переезжать в Доббс-Ферри и жить рядом с твоими родителями. Я не хочу работать полдня в местной газете, если настаиваю – как ты это назвал – на работе. Я не хочу жизни, которую ты так усердно пытаешься мне навязать.
– Ну знаешь, Джемма, ты беременна. Дело больше не в тебе.
– А в ком же, скажи на милость?
– В ребенке. Во мне. В нас. В нашем браке, семье.
На Джемму внезапно навалилась страшная усталость.
– Я не знаю, как отношусь ко всему этому, Алекс. Мне нужно время, чтобы…
– Джемма, ты не пятнадцатилетняя забеременевшая девчонка, как одна из тех, у кого берешь интервью. Ты взрослая женщина. Вот и веди себя соответственно.
– Я сейчас ухожу, Алекс. Мне нужно идти.
Отбой.
Она уронила голову на руки и заплакала.
Джемма проверила адрес женщины, интервью с которой должно было начаться через три минуты. Кэтлин Ауэрмен, Баньон-роуд, 33. Маленький белый коттедж в середине улицы и трехколесный пластмассовый велосипед перед ним – вот это место.
Директриса «Дома надежды» позвонила Джемме, когда та находилась на Главной улице, ища одиночества в толпе. После разговора с Александром она чувствовала себя как выжатый лимон и не могла оставаться в четырех стенах. Полина Ли позвонила, когда Джемма, купив травяной чай со льдом и рогалик с творожным сыром, села на скамейку – успокоиться и перекусить. Полина сообщила, что одна женщина, которая жила в «Доме» пятнадцать лет назад, пятнадцатилетней девочкой, и отдала своего ребенка на усыновление, согласилась поговорить с Джеммой для статьи, но у нее всего двухчасовое «окошко». Джемма рада была сосредоточиться на чем-то еще, кроме своего брака.
Она нажала на звонок, и дверь открыла женщина, описать которую можно было только одним словом – «изнуренная». Выглядела она так, будто плохо спала – или не спала несколько дней. В гостиной виднелась колыбель, повсюду валялись детские вещи.
– Вы, должно быть, Джемма Хендрикс, – сказала женщина. – Я Кэтлин Ауэрмен. Я забыла предупредить директора «Дома надежды», что настаиваю на анонимности – вы не должны упоминать в статье мое имя. В «Доме» ко мне отнеслись с пониманием, и я могу сказать о них только хорошее, но, если правдиво рассказывать о последующей жизни, не хочу, чтобы прозвучало мое настоящее имя.
– Могу вас заверить, что сохраню все в тайне. Имя я придумаю, а возраст и временные рамки пребывания в «Доме надежды» оставлю подлинные, но не волнуйтесь, вашу личность я засекречу. Я ценю вашу готовность поговорить со мной.
Кэтлин провела Джемму в гостиную, полную игрушек, и усадила на диван. Джемма достала диктофон и блокнот, но не успела взять ручку и задать вопрос, как женщина заговорила:
– Все твердили: ты загубишь свою жизнь, если останешься в пятнадцать лет с ребенком. У тебя все впереди. Отдай малыша на усыновление. Это разумно. Для вас обоих. И так без конца. Я даже согласилась пожить в «Доме надежды», чтобы никто в городе не узнал, что я беременна, и это осталось семейной тайной. И вот – я перед вами, мне тридцать лет, и я поступила так, как мне советовали – пошла в колледж. Закончила юридическую школу. Сколько раз я слышала: «Видишь, ты нас послушалась и посмотри, чего добилась». Что сказать – прошло пятнадцать лет, у меня трое детей, старшему из которых нет еще и десяти, я могу забыть о карьере, а девяносто процентов времени у меня в голове нет ни одной мысли. Я не говорю, что, оставшись в пятнадцать лет с ребенком, достигла бы всего, чего достигла… кто знает, может, и смогла бы. Я просто вижу, что в итоге сижу дома с тремя детьми, мужа никогда нет рядом, а на моей