Нэлни наклонила его голову двумя руками и страстно впилась в губы. Демон оттолкнул ее, раскрасневшуюся, с горящими темными глазами, резко дернул руками, разрывая веревки, и властно притянул к себе, запрокидывая ее подбородок. Женщина радостно засмеялась и прижалась к его груди, торжествующе поднимая лицо и отвечая на поцелуй. Он был долгим и голодным, Гаррет, закрыв глаза, пробовал позабытый вкус чужих податливых губ, вдыхал запах почти не изменившейся за несколько лет красивой женщины, знающей себе цену.
Его спутники не спешили радоваться: наемники лениво отлипали от стен, выставляя копья, похоже, на них нежданно свалившееся на демона счастье не распространялось.
— Вы еще потрахайтесь тут! — Взвыла Рут, глядя, как Нелни трется об гворта бедрами.
Покосилась на наемников и добавила на варварском щедрых подробностей, на которые только способна дикарка, имеющая в подчинении орду нечестивцев и богохульников. Слова рассыпались звонкой трещоткой, варвары зашлись хохотом, а Нелни гневно вспыхнула и отлетела от демона, как ошпаренная.
— Перевести? — Невинно поинтересовалась Тринидад.
Перевода не потребовалось, женщина мстительно повернулась к своим людям, чтобы отдать приказ, но Гаррет успел раньше. Рут показалось, что это будет пощечина, и даже с готовностью шагнула под нее, но вдруг увидела когти, и это было последнее, что она увидела, перед тем, как в глаза хлынула тьма.
Глава 62. Над Кроатон
Первым чувством была боль. Рут в очередной раз начала клясться себе, что раз и навсегда заканчивает пить, как вспомнила, что голова болит вовсе не из-за пьянства. Она страдальчески поморщилась и тут же ахнула, схватившись за лицо. Успевшие затянуться порезы снова закровоточили. Вокруг было темно как в Аду, видно на пленников решили не переводить факелы, пахло застоявшимся воздухом и прелой соломой.
— Где это мы?
— В тюрьме. — Уныло ответила откуда-то из темноты Лависса.
— А где Хмель и Герк?
— Не знаю. Их дальше увели.
Тринидад села, ощупав вокруг себя руками. Каменная холодная стена с вбитой лежанкой, на которую набросили соломенный тюфяк.
— Ты как? — Спросила Лависса. — Я думала, ты умерла.
— Бывало и хуже. Эх, говорил мне папа не связываться с лордами, ох говорил! А про демонов, зараза старая, молчал, как рыцарь под раскаленным прутом! Вот про кого надо было предупреждать! Вот кто хуже самого распроклятого лорда! А я-то думала, чего он их в войско не берет, такая ведь силища и не жалко, если что! Ох меч мне в зад, не зря про них никто доброго слова не сказал! Надо было продать эту скотину, пока возможность была!
— Рут-Рут, погоди, зачем ты так? В каких мы только передрягах ни были, а Гаррет всегда нас выручал.
— Знаем мы, зачем он нас выручал! Если выберемся, хрен он чего там получит! Отряд с луками ему быстро покажет, кто тут главный! Утыкают, как пыхтуна, никакая сила не поможет!
— И все равно, почему ты думаешь, что он нам не поможет? Он знает эту Нелни, вряд ли она станет нас убивать…
— Очнись, Исса! Ты эту бабу видела или на Геркову задницу пялилась? Гаррету лет больше, чем Старому Хольту, когда тот помер, сколько у него таких, как мы, в жизни было! Так что я бы выбрала бабу, тем более вон она сама не нем повесилась. Разве что Хмеля вытащит, и то по старой памяти.
— А Хмель — нас!
— Тогда нам каюк. — Усмехнулась Тринидад, ощупывая толстые прутья решетки, потом нашарила ногой камешек и бросила в нее.
Решетка отозвалась легким звоном. Рут подняла камешек и бросила снова.
— Что ты делаешь?
— Ничего, так, обстановку изучаю.
— И что там?
— Стена на расстоянии двух вытянутых рук. На стене кольцо и цепь. Решетка у нас только здесь, стены каменные. Тут полно таких камер.
— Почему ты так думаешь?
— По звуку. Не видно же ничего. А звук он летит, пока не споткнется о преграду. И по нему можно понять, что находится в темноте.
— Правда? — Недоверчиво спросила Лависса. — Как это?
— Я долго училась. Мне показал один слепой. Над. Воин должен видеть не только глазами. Они смотрят только вперед, а опасность может таиться за спиной. Для этого нужны уши, чтобы слышать, и нос, чтобы чуять. Кожа и дыхание, чтобы чувствовать. Он это умел, Над.
— Над?
— Над Кроатон. — Рут улыбнулась в темноте грустно и нежно. — Ох Троеликая, я стала старше него, а ведь он казался тогда таким взрослым!
— Это из того рода, которым нельзя до свадьбы?
— Из него.
— А разве у вас не убивают калек?
— Да ты с ума сошла, Исса!
На самом деле леди была не так уж и далека от истины. Законы цеха ведьм и лекарок были страшными, и нарушения карались сурово, но что делать, если так хочется поделиться тем, что не принимает душа, а рядом сестра, не просто похожая, а совсем такая же, и она точно не расскажет! А разделенное на троих уже не кажется таким неподъемным. Искалеченных в бою не убивали, но и не лечили, помогая облегчить боль и спокойно уйти на Дорогу Сна. Это все знали, негласно считая правильным. Но вот то, что лекарки, бывало, хладнокровно душили едва родившихся младенцев, было известно только лекаркам, ведьмам и Рут Тринидад. Кто будет разбирать, отчего умерла девочка, которой Богиня забыла прикрепить вторую ножку? Отвлеклась Творящая, пока создавала новое тело будущему человеку, недоглядела, а потом спохватилась и забрала обратно дыхание жизни, чтобы вдунуть в здоровое тельце. Маленькие трупики даже не отдавали матерям, и ведьмы забирали их, чтобы изучать и не дать подобному свершиться снова. А уж куда они их девали потом, знали только ведьмы. Им Богиня запрещала иметь детей, за великий дар они расплачивались великой ценой. Но, как всякие женщины, хотели ласкать и любить, поэтому однажды собрались и с помощью черных заклинаний и человеческих жертвоприношений зажгли огонь в чреве одной из творящих сестер. А уж чем они его поддерживали, чтобы не угас и разродился первым криком, о том знала только сама Творящая. Все-таки непотребное колдовство не осталось без отмщения: у ведьмы родился слабенький хилый мальчик с белыми глазами, неспособными видеть. Поговаривали, что это из-за того, что в жертву приносились калеки, больные и умирающие, и Богиня разгневалась. Ведьмы просили Тринидада разрешить повторить опыт, но вождь запретил. Чтобы рожать у меня есть много здоровых сильных женщин, и они делают это без черных заклинаний. Мальчика Тринидад тоже потребовал себе, но несчастная мать упросила его не губить дитя. Я была из рода Кроатон, сказала она. Он вырастет и умрет, не оставив потомства, кому, кроме меня, нужен слепой? Оставь его мне, Дон Тринидад, у тебя ведь тоже будут дети, и ты поймешь меня когда-нибудь.
Однако не так просто помереть, если твоя мать — ведьма. Маленький Над не то, чтобы боролся за жизнь, но умирать и не думал, и кое-как дожил до того возраста, когда дети начинают ходить и бегать. Бегать он вскоре научился весьма шустро и плевать хотел на встающие на пути преграды, которые огибал, будто видел, не щупая возле себя рукой. Никогда не видевший, он не знал, чего был лишен, и прекрасно обходился, полагаясь на слух, осязание и запахи. Выросший в пещере, он выучил все травы, мог без труда угадать, что лежит в закрытой шкатулке и предсказать дождь. Младшие отказывались играть с ним в прятки, потому что Над мог пройти за спиной до того бесшумно, что не чуяли даже собаки. В жмурках и пятнашках ему тоже не было равных. А когда он научился таскать у варваров бусины и прочие безделушки, к его матери пришел первый наставник Рут и забрал его с собой.
Юная Тринидад слепого испугалась и принялась осыпать насмешками. Над стоял, склонив голову набок и слушал, и по его лицу пробегали тени облаков. Если тебя пугают мои глаза, я их закрою, сказал он и опустил на бельма тонкие веки. В тот раз ей так и не удалось ни разу ударить его палкой. Он ее тоже не ударил, хотя мог.
Почему? — Спросила Рут, оставшись с ним наедине. Я хочу тебя научить, а не унизить, ответил он. Ты пахнешь, сказал он, я всегда знаю, где ты. А Хольт? Он чистый, он купается утром и вечером. Он тоже, ответил Над, но по-другому. Запах нельзя скрыть, но можно сделать его другим. Он показал варварке травы, помогающие в этом, и травы, лечащие головную боль и затягивающие раны. У него были черные волосы, и красные бусины рода Кроатон блестели в них, как капли крови. Ему всего было шестнадцать, а знал он больше, чем Кар Харст. Он говорил, что люди жестоки от страха, но Рут не верила, пока он не напомнил ей, как она ударила его, потому что испугалась. Тебе было обидно? Нет, ведь я тебя видел. Как ты мог, ведь у тебя в глазах молоко. Что же ты думаешь, маленькая лягушка, что твое лицо может сказать мне больше, чем все остальное? Я не знаю, какие у тебя волосы, но знаю, сколько в них бусин. Я не знаю, какого цвета цветок-обдуван, но знаю, что ты держала в руках целую охапку сегодня. У меня белые волосы, сказала Рут. Знаешь, что такое белый? Не знаю, но хочу знать. Но Троеликой нет дела до наших желаний, она любовница Тринидада, а значит, каждый должен делать то, что он скажет.
Она не могла показать Наду Кроатону, что такое зеленый и синий, но он мог показать ей вкус дождевой воды, собранной в ладони, и как нежную ямку на руке щекочут ресницы, и как улыбаются губы, касаясь других губ, и ощущение их на расслабленном доверчивом теле, и какими бывают мягкими руки, способные крошить дерево, и как стучит сердце под прижимающейся щекой. Какой у тебя, оказывается, тонкий голос, дочь Тринидада. Смотри, не забудь ничего, что я тебе показывал. Сам не забудь. Еще два года и тебе придет пора выбирать невесту.
Не нравится мне, что моя Рут ходит с этим мышом-землеройкой, сказал Тринидад. Над ней смеются в войске. Он даже хуже, чем твой нежный парень, Старый Хольт. Пока смеются над ней, потом будут надо мной, этого нельзя допустить. Оставь их, Дон. Что ты хочешь запретить вольной варварке? Она не просто варварка, а благословение Троеликой. Как я могу позволить такому подарку возиться с ведьминым отродьем? Не хватало еще, чтобы каждый ничтожный думал, что может валять залог моей победы по кустам и лазить ей между ног. Она нужна мне послушной. Залог послушания женщины в любви мужчины, Дон, и неважно, муж он ей или отец. Я слишком умен для любви, Старый Хольт, и она будет делать, что я скажу. Если она будет возражать, я уберу этого слепого с моей дороги. Не ссорься с ведьмами, Дон. Ты вождь, но они женщины, и они этого не забудут. И хорошо, что не заб