Nature статью, в которой развивал идею о том, что Большой взрыв является флуктуацией вакуума, но в сопроводительном письме указал мою анонимную статью в качестве отправной точки для своих рассуждений[84]. Поэтому меня особенно интересует именно эта космологическая модель, хотя, конечно, своим появлением современная идея Вселенной как флуктуации вакуума всецело обязана Трайону. Больше никто об этом и не думал, но, как он заметил в те дни, если Вселенная обладает нулевой чистой энергией, то количество времени, которому она позволит существовать, соответствует формуле:
ΔEΔt = Δħ,
и может быть действительно очень большим. «Я не утверждаю, что вселенные, подобные нашей, встречаются часто, я лишь говорю, что ожидаемая частота не равна нулю, – заметил он. – Однако логика ситуации требует, чтобы наблюдатели всегда оказывались во вселенных, способных творить жизнь, а эти вселенные впечатляюще велики».
Десять лет на эту идею никто не обращал внимания, но в 1980-х годах люди начали воспринимать эту новую версию всерьез. Несмотря на изначальные надежды Трайона, расчеты показывали, что любая новая «квантовая вселенная», сформированная в качестве флуктуации вакуума, в действительности будет крошечным и краткосрочным феноменом, занимающим малый объем пространства-времени. Но затем космологи нашли способ, благодаря которому эта миниатюрная вселенная могла расцветать и существенно расширяться, и это расширение позволяло ей вырасти до размеров нашей Вселенной всего за мгновение. Слово «инфляция» в середине 1980-х годов стало одним из самых популярных в космологии, ведь именно инфляция объясняет, как миниатюрная вакуумная вселенная может вырасти до размеров Вселенной, в которой живем мы.
Инфляция и Вселенная
Космологов уже интересовали любые дополнительные частицы, которые могут существовать во Вселенной, ведь они всегда находятся в поисках «недостающей массы», необходимой, чтобы Вселенная стала замкнутой. Гравитино, каждое из которых весит примерно 1000 эВ, могут быть особенно полезны – помимо того, что они могут помочь замкнуть Вселенную, в соответствии с уравнениями, которые описывают расширение Вселенной после Большого взрыва, наличия этих частиц как раз достаточно, чтобы сформировать сгустки материи размером с галактики. Нейтрино с массой около 10 эВ как раз подходят, чтобы запустить рост этих сгустков материи до размера скоплений галактик, и так далее. Но космологи еще сильнее заинтересовались физикой частиц, поскольку последняя трактовка нарушения симметрии предполагает, что сама нарушенная симметрия могла быть движущей силой, которая прорвала наш пространственно-временной пузырь и способствовала его расширению.
Эту идею первым высказал Алан Гут из Массачусетского технологического института. Она восходит к картине очень горячей, очень плотной фазы Вселенной, в которой все физические взаимодействия (за исключением гравитации; теория еще не включает суперсимметрию) объединены в одно симметричное взаимодействие. Когда Вселенная начала остывать, симметрия была нарушена и основные силы природы – электромагнетизм и сильное и слабое ядерные взаимодействия – пошли каждая своим путем. Само собой, два состояния Вселенной – до и после нарушения симметрии – сильно отличаются друг от друга. Переход из одного состояния в другое – это своего рода фазовый переход, как переход воды из жидкости в лед при замерзании или из жидкости в пар при кипячении. Однако, в отличие от этих привычных нам фазовых переходов, нарушение симметрии на ранних этапах жизни Вселенной должно было, согласно теории, создать невероятно огромную гравитационную силу отталкивания, за долю секунды разметав все в стороны.
Мы говорим здесь об очень раннем этапе жизни Вселенной, до 10-35 секунды, когда «температура» была ниже 1028 К, насколько вообще в таком состоянии можно говорить о температуре. Расширение, возникшее из-за нарушения симметрии, должно было быть экспоненциальным, и каждый объем пространства удваивался каждые 10-35 секунды. Гораздо менее чем за секунду это бурное расширение превратилось из области размером с протон в наблюдаемую сегодня Вселенную. Затем в этой расширяющейся области пространства-времени посредством дальнейшего фазового перехода появились и выросли пузыри того, что мы считаем нормальным пространством-временем.
Оригинальная версия инфляционной вселенной Гута не делала попытку объяснить, откуда появился первый маленький пузырек. Но возникает желание приравнять его к флуктуации вакуума того типа, который был описан Трайоном.
Этот впечатляющий взгляд на Вселенную решает множество космологических загадок, в частности весьма примечательное совпадение, что наш пузырь пространства-времени, похоже, расширяется таким образом, чтобы как раз балансировать между замкнутым и открытым состоянием. Сценарий инфляционной вселенной требует, чтобы соблюдался именно этот баланс, из-за связи между массово-энергетической плотностью пузыря и инфляционной силой. Что еще удивительнее, этот сценарий отводит нам очень незначительную роль во Вселенной, помещая все, что мы можем видеть во Вселенной, внутрь пузыря, который находится внутри пузыря гораздо более крупного расширяющегося целого.
Мы живем в поразительные времена и явно находимся на пороге прорыва в нашем понимании Вселенной, который станет столь же значительным, как предсказал Дирак, как и шаг от атома Бора к квантовой механике. Мне кажется особенно занимательным, что мои поиски кота Шрёдингера должны были закончиться Большим взрывом, космологией, супергравитацией и инфляционной Вселенной, ведь в предыдущей книге «Искривления пространства» я начал с рассказа об истории гравитации и общей теории относительности и закончил тем же самым. Ни в том, ни в другом случае я этого не планировал; для обеих книг супергравитация кажется естественным завершением, и это, возможно, признак того, что объединение квантовой теории и гравитации уже не за горами. Но четкого конца пока нет и, надеюсь, никогда не будет. Как сказал Ричард Фейнман: «Один из способов остановить науку – это проводить эксперименты только в той области, где уже известен закон». Физики вот-вот изучат неизвестное, и:
что нам нужно, так это воображение, но воображение, заключенное в ужасную смирительную рубашку. Мы должны обнаружить новую трактовку мира, которая должна оказаться в согласии со всем уже известным, но разойтись с некоторыми из предсказаний, ведь иначе будет неинтересно. И в этом расхождении она должна соответствовать природе. Если вы можете найти другую трактовку мира, которая находится в согласии со всем, что уже наблюдалось, но расходится с чем-то еще, вы делаете великое открытие. Это почти невозможно, но не совсем…[85]
Если бы дело физики можно было закончить, мир был бы гораздо менее интересным местом для жизни, поэтому я с радостью оставляю вам свободные концы, соблазнительные намеки и перспективу создания еще большего количества историй, каждая из которых будет столь же интригующей, как и история кота Шрёдингера.
КодаОбращаясь к современности
Сразу после выхода в свет первого издания книги «В поисках кота Шрёдингера» Джона Белла спросили, считает ли он, что эксперимент Аспе стал «окончательной» экспериментальной проверкой квантовой реальности. Он ответил:
Думаю, нет. Это очень важный эксперимент, и, возможно, он знаменует собой тот момент, когда каждому стоит остановиться и на минутку задуматься, но я точно надеюсь, что это еще не конец.[86]
Именно почувствовав, что этот эксперимент «знаменует собой момент, когда каждому стоит остановиться и на минутку задуматься», я написал свою книгу. Но куда нас привела еще четверть века раздумий и экспериментов?
Самым важным шагом в размышлениях о квантовой реальности стало превращение многомировой интерпретации из «пользующегося уважением взгляда меньшинства» в главенствующую позицию, с которой знакомы все физики. В конце 1980-х и в 1990-х идею подтолкнули космологи, включая знаменитого Стивена Хокинга, которые не смогли найти способа «редуцировать волновую функцию Вселенной» и были вынуждены принять многомировую альтернативу. Но космология – весьма эзотерическая дисциплина, а настоящей причиной возрождения многомировой интерпретации стало развитие квантовых вычислений и, в частности, работа оксфордского физика Дэвида Дойча.
Я подробно описал это в своей книге «В поисках мультивселенной» (Allen Lane, 2009), но вкратце можно сказать, что квантовый компьютер – это компьютер, в котором «переключатели» в блоках памяти («битах») не только могут принимать положение «1» и «0», как в компьютере, который я использую, чтобы писать эти слова, но могут также существовать – в соответствии с Копенгагенской интерпретацией, – как кот Шрёдингера, в суперпозиции состояний, будучи и «0», и «1» одновременно. С практической точки зрения это означает, что эффективная разрядность такого компьютера равняется не количеству переключателей, а числу 2, возведенному в степень, равную количеству переключателей. Таким образом 4-битный квантовый компьютер ведет себя, как классический компьютер с 16 битами – и так далее. Всего 10 квантовых битов (или кубитов) достаточно, чтобы компьютер обладал той же мощностью, что и классический компьютер с 210 бит, то есть с одним килобитом.
Еще в 1985 году Дойч теоретически доказал, что квантовые компьютеры в принципе смогут совершать расчеты, которые не под силу обычным компьютерам. Но в то время у экспериментаторов не было возможности сконструировать такой компьютер. Поразительно, что, несмотря на практические сложности, в начале XXI века команда из Исследовательского центра IBM в Амальдене совершила прорыв, создав рабочий квантовый компьютер с 7-кубитным процессором, что эквивалентно 128 битам, а сейчас работать начали и несколько большие квантовые компьютеры. Квантовые вычисления явно работают. Но как – а точнее,