Амалия прижала ладони к вискам и села в первое попавшееся кресло.
– Рудольф, давайте кое-что проясним. Если я в чем-то не права, то вы меня поправите, хорошо? Мы ведь по-прежнему родственники, так? Очень дальние, но родственники. Я не думаю, что кусок размалеванного дерева размером в один квадратный фут или даже два может что-то изменить в этом. Вернее, мне бы не хотелось так думать. Я не собираюсь ничем вредить вам, если вы не будете вредить мне. Большего я, к сожалению, обещать вам не могу.
– Хм, прекрасно, – проворчал германский агент, глядя на нее исподлобья. – Но что мы будем делать, если «Леда» найдется?
– Ничего, – сказала Амалия, пожимая плечами. – Кто находит «Леду», тот и забирает ее себе. Вы согласны?
Рудольф фон Лихтенштейн опустил голову и задумался.
– Не знаю, что у вас на уме, – буркнул он. – Но Висконти отыскали вы, а не я, и я готов вам помочь, чем смогу. Давайте-ка лучше осмотрим его карманы.
В них оказались: запачканный носовой платок; две сигареты; паспорт на имя Фредерика Лагранжа; билет третьего класса на «Мечту» на имя того же Лагранжа. Во внутреннем потайном кармане обнаружилась записная книжка в переплете черной кожи.
Амалия молча рассматривала билет.
– До чего же я была глупа, – наконец сказала она. – Надо было с самого начала осмотреть не только пассажиров первого класса, но и всех остальных.
– И как бы вам это удалось? – поинтересовался Рудольф живо. – Вы бы спустились в клоповник третьего класса под видом ангела милосердия? И вы всерьез полагаете, что вас бы туда пустили?
– Существуют же списки пассажиров, в конце концов, – мрачно ответила Амалия. – Я была непростительно беспечна. Пара слов о моем обанкротившемся кузене Лагранже, который находится где-то на борту, – и дело было бы сделано. А теперь он убит, и мы в тупике.
Рудольф, брезгливо отставив грязный платок, меж тем изучал паспорт.
– Никудышная работа, – изрек он, качая головой. – Совершенная дешевка. Впрочем, надо признать, что французские документы ничего не стоит подделать, не то что наши.
– Подделать можно любые документы, было бы желание, – одернула его Амалия. – Кстати, – внезапно спросила она, – где он вообще их достал?
– Дорогая кузина, – пристыдил ее Рудольф, – изготовители подобных вещиц слишком скромны, чтобы ставить на них свою подпись. Это же неразумно и может привести к трениям с правосудием.
– Нет, я имею в виду – как он мог его достать? Допустим, у вас есть знакомые в этой среде, и вы идете и обращаетесь к ним. Но синьор Висконти! Аристократ до кончиков ногтей и сноб, каких свет не видел!
– Это ничего не значит, – сказал Рудольф, пожимая плечами. – Вы преувеличиваете силу общественных условностей, дорогая кузина. Верьте моему слову, я еще не встречал такого сноба, который отказался бы завалить на спину хорошенькую горничную. Довольно любопытный феномен, не правда ли? Однако подобная неразборчивость в связях встречается гораздо чаще, чем можно подумать.
У Амалии сделался такой несчастный вид, словно она только что проглотила живого ежа и теперь он тыкался во все стороны иголками, норовя выбраться наружу. Кузен Рудольф, гадко ухмыляясь, явно наслаждался ее замешательством.
– Я не то имела в виду, – сердито ответила девушка. – Я хотела сказать, что синьор Висконти не вращался в кругах, занимающихся изготовлением фальшивых паспортов.
– Этого мы не можем знать, – хладнокровно заметил фон Лихтенштейн. – Я тоже, позвольте вам заметить, аристократ дальше некуда, однако в силу необходимости водил знакомство с такими типчиками, о которых и рассказывать-то неудобно, особенно на ночь глядя.
– Но вы – другое дело, – возразила Амалия. – Вы же…
– Тсс, – сказал Рудольф недовольно. – Дорогая кузина, я – это я. Моя профессия – это только моя профессия. Думаете, – корабль качнулся, и германский агент невольно схватился рукой за грудь, – я бы стал тем, кто я есть, будь у меня достойный выбор? Не знаю, что вам там говорил герр Волынский, но это грязное ремесло, запомните. И утомительное. Вам говорят, что вы служите родине, кайзеру или царю, что отечество без вас не обойдется и так далее в том же духе, но если что-то с вами случится, а случиться может все, что угодно, о вас забудут на следующий же день. Так что советую вам для вашего же блага одуматься и бросить все, пока не поздно.
– Я, собственно, попала в службу по чистой случайности, – призналась Амалия. – И, разумеется, не собираюсь долго этим заниматься.
– Вот и хорошо, – проворчал германский агент, рассеянно листая страницы записной книжки. – Послушайте лучше, что я тут нашел. «Среда – лорд Ф. Четверг – синьор У.». Каково, а? Бьюсь об заклад, лорд Ф. – это английский посол Фаунтлерой, а синьор У. – ваш дражайший Урусов.
– А где же господин Э.? – вскинулась Амалия. Послом кайзера в итальянском королевстве был в названное время фон Эккерман.
– В пятницу, – вздохнул Рудольф. – Господи, ну что ему стоило сломать себе ногу днем раньше? Тогда бы я не трясся на этой чертовой посудине, сам не зная, что со мной случится в следующую минуту.
– Вы меня перебили, – проговорила Амалия, кусая губы. – У меня в голове вертелась какая-то мысль… Пирогов! Конечно же, Пирогов!
– При чем тут ваш олух? – проворчал Рудольф фон Лихтенштейн, страдальчески морщась от качки.
– Волынский сказал мне, что Пирогов сумел добраться до вещей Висконти, – заговорила Амалия, сильно волнуясь. – Но среди них не было ни денег, ни картины. Что это значит, дорогой Руди? Думайте, мой друг, думайте!
– Да только то, что он их прятал в другом месте, – буркнул агент.
– Нет, дорогой кузен! Я считаю, что у него был сообщник или сообщники. Другое место, ха! Где гарантия, что никто не догадается о существовании этого другого места? А паспорт? Откуда он взялся? Нет, Висконти был не один, я уверена!
Рудольф фон Лихтенштейн размышлял.
– Возможно, вы и правы, – нехотя признал он. – К сожалению, я не нашел в его книжке ни малейшего намека на то, где может находиться картина. Тут какая-то ерунда, вроде карточных долгов в Олимпик-клубе, потом расписание встреч – еще с тех времен, когда он жил в Риме и не помышлял обвести моего повелителя вокруг пальца. Клички лошадей. Хм, он любил ставить на жеребца по прозвищу Фаворит… Занятно. Вот, пожалуйста, рецепт ризотто, сообщенный княгиней Паллавичини, с пометкой «нечто фантастическое». А это что такое? «Треть стакана воды, чайная ложка соли, пять капель лимонного сока…»
– Какое-то слабительное, – прервала его Амалия. – Ищите дальше.
– А дальше ничего и нет, – вздохнул Рудольф. – Черт бы подрал этого Висконти!
– Ладно. – Амалия забрала у него записную книжку. – Дайте-ка я на всякий случай сама просмотрю ее, а вы пока установите, от чего он умер.
– От смерти, разумеется, – проворчал Рудольф. – С тех пор, как стоит мир, никто еще не умирал от чего-то другого… По-моему, его несколько раз пырнули ножом в бок.
Однако стоило ему расстегнуть сюртук, жилет и рубашку Висконти, как его ждал первый сюрприз. В боку действительно имелись три колотые раны, но поверх них была наложена не слишком искусная повязка. Рудольф присвистнул.
– Ничего себе!
Он осмотрел раны, потрогал кожу вокруг них и покачал головой, после чего внимательно оглядел все тело.
– Ну? – нетерпеливо спросила Амалия, притопывая ножкой. – Не томите, кузен!
– Эти раны, – объяснил Рудольф, поднимаясь с колен, – были получены им три или четыре дня назад, а умер он только сегодня. Других повреждений на теле нет. Вывод? Он не был убит, а скончался неожиданно от внутреннего кровоизлияния.
– Вы уверены? – недоверчиво спросила Амалия.
– Так же как и в том, что у меня лучшая кузина на свете, – беззаботно ответил германский агент. – До того, как вступить в нашу замечательную службу, я четыре года резал трупы в анатомичке на медицинском. Вообще-то, дорогая Амалия, я врач.
– О! – наступила очередь Амалии изумляться. – Теперь я кое-что понимаю. Сначала ранен, а затем… Но знаете, кузен, меня не на шутку беспокоит то, что он оказался в шкафу.
Рудольф усмехнулся.
– Похоже, мы с вами мыслим одинаково, – заметил он, опустился на колени и вновь привел труп в порядок, застегнув все пуговицы на одежде. – Да, сам он в шкаф вряд ли стал бы залезать.
– И вот еще что… – не без внутренней дрожи продолжала Амалия. – Посмотрите, какое у него выражение лица. Как у человека, загнанного в угол.
– Да, не слишком вразумительная получается картина, – проговорил Рудольф вполголоса. Он тщательно вытер пальцы своим платком и сел на кровать. – Во-первых, вы утверждаете, что у него были сообщники. Исходя из того, что за день или два до отплытия парохода кто-то пырнул его стилетом…
– Именно стилетом?
– Я установил это по характеру раны. Итак, его три раза ударили стилетом. Он потерял много крови, но добрался до гавани, купил билет третьего класса и сел на тот же пароход, на котором, возможно, собирался отплыть с самого начала. В Америке легко начать новую жизнь… К сожалению, с такой раной, как у него, противопоказано двигаться.
– И самое главное, – подхватила Амалия, – что он зачем-то проник на палубу первого класса, где его застиг некто. Вопрос: ради чего он мог так рисковать, поднимаясь сюда?
– Он шел на встречу с сообщником, – весело сказал Рудольф.
– Который пырнул его ножом?
– А шкаф? Кто засунул его в шкаф?
Кузен и кузина молчали, глядя друг на друга. Черты лица Висконти, лежащего между ними на ковре, приобретали восковую застылость.
Вздохнув, Амалия стала перебирать вещи, оставшиеся после Висконти. Фальшивый паспорт, сигареты, записная книжка, билет, платок. Билет. Платок… Амалия взяла его и поднесла к носу.
– И все-таки я была права, – констатировала она удовлетворенно. – Кузен, что это?
– Грязный платок, – проворчал Рудольф брезгливо, не двигаясь с места.
– Не просто грязный, а испачканный оружейной смазкой, – ласково сказала Амалия. – Понюхайте, как пахнет.