Все прошло без запинки, за одним небольшим исключением. Под звуки любимого гимна Луизы, написанного Генделем, Дэви незаметно выскользнул из церкви и велел одному из нанятых на свадьбу шоферов везти себя на станцию Мерлинфорд. Вечером он по телефону сообщил из Лондона, что во время пения повредил себе миндалину и был вынужден немедленно показаться сэру Эндрю Макферсону, специалисту по лечению уха, горла и носа, который на неделю уложил его в постель. Похоже, самые невероятные напасти постоянно преследовали бедного Дэви.
Луиза уехала, гости покинули Алконли, и дом, как обычно бывает в подобных случаях, объяла ужасная скука. Линда погрузилась в такое отчаянное уныние, что встревожилась даже невозмутимая тетя Сэди. Позже Линда рассказала мне, что тогда часто думала о самоубийстве, и весьма вероятно, совершила бы его, если бы ее не остановили практические трудности.
– Ты ведь представляешь, как нелегко решиться убить кролика. Ну так подумай, каково это – убить себя.
Два года представлялись Линде просто вечностью, не стоило продираться сквозь нее даже с перспективой найти в конце пути (в чем она никогда не сомневалась, как истинно верующий не сомневается в существовании рая) идеальную любовь. Самое время было усадить Линду за такую работу, какая была у меня – усердная, с утра до вечера, чтобы не оставалось времени предаваться глупым мечтам, кроме разве что нескольких минут в постели, пока не сморит сон. Мне кажется, тетя Сэди смутно сознавала это, она убеждала Линду поучиться стряпать, заняться чем-нибудь полезным в саду или начать готовиться к конфирмации. Но та яростно отбивалась, категорически отказываясь помогать тете Сэди с теми многочисленными обязанностями, которые неизбежно выпадают на долю жены сельского сквайра. Дядя Мэттью, сверкая своими негодующими голубыми глазами, не переставал твердить, что Линда окончательно отбилась от рук.
На выручку пришел лорд Мерлин. Линда привлекла его внимание на свадьбе Луизы, и он попросил тетю Сэди привезти ее как-нибудь в Мерлинфорд. Телефон зазвонил через несколько дней. Дядя Мэттью поднял трубку и, даже не потрудившись отодвинуть ее ото рта, крикнул жене:
– Этот наглец Мерлин хочет с тобой говорить.
Лорд Мерлин, конечно, это услышал, но не подал вида. Он и сам был, что называется, без тормозов и с пониманием относился к выкрутасам других. Бедная тетя Сэди, напротив, весьма сконфузилась и приняла предложение, от которого при других обстоятельствах, скорее всего, отказалась бы. На следующий день они с Линдой отправились в Мерлинфорд на ланч.
Лорд Мерлин тотчас понял душевное состояние Линды. Он был по-настоящему шокирован, узнав, что она вообще не учится, и сделал все возможное, чтобы хоть чем-то ее заинтересовать. Он стал показывать свои картины, рассказывать о них и об искусстве и литературе в целом, предложил почитать свои книги. Он как бы мимоходом обронил – и тетя Сэди поддержала эту мысль, – что Линде неплохо было бы прослушать курс лекций в Оксфорде, и сообщил, что как раз сейчас в Стратфорде-на-Эйвоне проходит шекспировский фестиваль.
Такого рода вылазки, от которых тетя Сэди и сама получала большое удовольствие, вскоре стали регулярной практикой. Дядя Мэттью поначалу немного побрюзжал, но он никогда не мешал жене делать то, что ей хочется. К тому же страх за дочерей внушало ему не образование как таковое, а скорее отрицательное влияние школы вообще. Он неоднократно пытался нанимать гувернанток, но ни одна из них не смогла выдержать и нескольких дней скрежетания зубных протезов дяди Мэттью, свирепого, пронизывающего сверкания его синих глаз и щелканья кнута под окнами их спальни на рассвете. Всему виной нервы, говорили они и мчались на станцию, нередко прежде чем успевали распаковать свои огромные, тяжелые, точно наполненные камнями, чемоданы.
Однажды дядя Мэттью съездил с тетей Сэди и Линдой на спектакль «Ромео и Джульетта». Мероприятие провалилось. Он выплакал все глаза и пришел в неистовую ярость из-за трагического окончания пьесы.
– Это проклятый падре виноват, – твердил он по дороге домой, все еще утирая слезы. – А Ромео мог бы предвидеть, что сволочной католик все испортит. Кормилица тоже старая дура, никчемная стерва.
Так жизнь Линды свернула с плоской равнины утомительного однообразия и начала наполняться внешними интересами. Ей стало понятно, что в мире, в котором она так жаждет очутиться, – ироничном, искрометном мире лорда Мерлина и его друзей – ценят ум и познания и она сможет в нем блистать лишь при условии, что хоть в какой-то мере пополнит свое образование. Бессмысленное раскладывание пасьянсов было заброшено, теперь Линда днями напролет сидела, ссутулившись, в углу библиотеки и читала, пока не отказывали глаза. Частенько во время конных прогулок она сворачивала в Мерлинфорд, причем без ведома родителей, которые никогда бы не позволили ей ездить туда, да и вообще никуда, одной. Оставив Джоша на конном дворе в обществе его задушевных друзей, она часами беседовала с лордом Мерлином. Тот понимал, что чрезвычайно романтическая натура Линды может в будущем стать причиной множества проблем, и вновь и вновь убеждал ее в необходимости создания для себя прочной интеллектуальной основы.
7
Что побудило Линду выйти замуж за Энтони Кресига? Все девять лет их совместной жизни люди с раздражающим постоянством задавали этот вопрос чуть ли не при каждом упоминании их имен. Какую цель преследовала Линда? Не могла же она быть в него влюблена, что за странная мысль? Разве такое могло случиться? Спору нет, он был очень богат, но не он один, очаровательной Линде было из кого выбирать. Ответ прост: да, она влюбилась. Линда была слишком романтична, чтобы выйти замуж без любви. Мне довелось присутствовать при первой их встрече и быть свидетельницей почти всего периода ухаживаний. Я как никто понимала, почему это произошло. Таким наивным, неискушенным деревенским жительницам, как мы, Тони в те дни казался существом блистательным и роскошным. Когда мы увидели его на нашем с Линдой дебютном балу, он учился на последнем курсе Оксфорда, был членом Буллингдон-клуба[30], имел «роллс-ройс», множество прекрасных лошадей, превосходную одежду и большие фешенебельные апартаменты, где на широкую ногу принимал гостей. Словом, в наших с Линдой глазах молодой человек – шикарнее не бывает. Высокий и белокурый, несколько тяжеловатый, но пропорционально сложенный, он уже тогда был слегка напыщен. С такой чертой характера Линда никогда еще не сталкивалась и находила ее даже привлекательной. В общем, она восприняла Энтони таким, каким он хотел быть воспринятым.
Тот факт, что Энтони Кресиг прибыл на бал в компании лорда Мерлина, невероятно возвысил его в глазах Линды, но это было роковой случайностью: его пригласили лишь в последнюю минуту, взамен кого-то, кто не смог прийти.
Бал Линды не был столь провальным, как бал Луизы. Луиза, ныне замужняя лондонская дама, смогла обеспечить присутствие изрядного количества молодых людей, по большей части неинтересных, но хорошо воспитанных светловолосых шотландцев. Тут дяде Мэттью придраться было не к чему. Они отлично поладили со скучными девицами, приглашенными тетей Сэди, и вечеринка, похоже, обещала пройти на ура, хоть Линда, задрав нос, заявила, что в жизни не видела более тоскливого сборища. Тетя Сэди несколько недель умоляла дядю Мэттью постараться быть любезным с гостями и сдерживать порывы на кого-либо наорать. Тот совершенно присмирел, и выглядел почти жалким, когда, желая угодить жене, чуть ли не на цыпочках, словно за стеной наконец задремал тяжелобольной, крадучись пробирался мимо танцующей молодежи.
Дэви и тетя Эмили приехали посмотреть на мой первый выход в свет. Тетя Сэди предложила мне вместе с Линдой поучаствовать в лондонском сезоне, и тетя Эмили с большой благодарностью воспользовалась такой возможностью. Дэви сделался чем-то вроде телохранителя при дяде Мэттью. Или заслона от наиболее невыносимых раздражителей, если хотите.
– Обещаю быть любезным со всеми, но у себя в кабинете никаких бездельников не потерплю, будь уверена, – как-то сказал дядя Мэттью в ответ на одно из продолжительных наставлений тети Сэди. И он действительно провел весь конец недели (бал состоялся в пятницу, а гости задержались до понедельника), запершись в кабинете и попеременно проигрывая на граммофоне то увертюру «1812 год», то «Зал с привидениями».
– Какая жалость, – сказала Линда, когда мы с трудом натягивали на себя бальные платья (на сей раз настоящие лондонские, без самодельных вставок), – так изящно одеться и выглядеть такими красивыми – и все ради этих ужасных Луизиных зануд. Пустые хлопоты, вот как я это называю.
– Чем черт не шутит, в деревне всякое может случиться, – возразила ей я. – Вдруг кто-то приведет к нам принца Уэльского.
Линда сверкнула свирепым взглядом из-под ресниц.
– Вообще-то я больше надеюсь на лорда Мерлина. Уверена, с ним приедут действительно интересные люди.
Компания лорда Мерлина прибыла, как и в прошлый раз, очень поздно и в прекрасном настроении. Линда тотчас приметила крупного молодого блондина в красивом алом рединготе. Он танцевал с девушкой по имени Бэби Фэрветер, часто гостившей в Мерлинфорде. Она-то и представила Энтони Кресига нам. Энтони пригласил Линду, и она, покинув юного шотландца, которому пообещала этот танец ранее, с гордым видом пустилась с новым знакомым в быстрый уанстеп. И Линда, и я – обе брали теперь уроки танцев, и пусть мы не порхали по бальной зале словно мотыльки, но краснеть за себя, как прежде, нам больше не приходилось.
Тони пребывал в отличном настроении, приподнятом превосходным бренди лорда Мерлина, и Линда была приятно удивлена тем, как легко и спокойно ей с этим членом мерлиновского круга. Что бы она ни сказала, это ужасно его веселило. Присев отдохнуть в перерыве между танцами, она опять трещала без умолку, а Тони покатывался со смеху. Это был лучший способ завоевать расположение Линды, любители посмеяться ей нравились более всех остальных. Ей, конечно, было невдомек, что Тони немного пьян. В разговорах они пропустили следующий танец, и это было тотчас замечено