дядей Мэттью, который, сверля парочку испепеляющим взглядом, принялся расхаживать взад-вперед по залу. Но Дэви, вовремя заметив этот опасный признак, поспешно увел дядю Мэттью прочь под тем предлогом, что в холле будто бы сильно коптит одна из мазутных печей.
– Что это за бездельник с Линдой?
– Кресиг. Ну, вы знаете главу Английского банка. А это его сын.
– Боже правый, никак не ожидал, что в мой дом занесет чистокровного фрица. Кто его сюда притащил?
– Послушайте, Мэттью, не стоит так волноваться. Кресиги – давно уж не немцы, они живут в Англии с незапамятных времен, это очень уважаемая семья английских банкиров.
– Бывших немцев не бывает, – отрезал дядя Мэттью, – да и банкиров я не очень-то жалую. Этого малого точно сюда не звали.
– Вовсе нет, он пришел с лордом Мерлином.
– Я так и знал, что этот чертов Мерлин рано или поздно начнет таскать в мой дом иностранцев. Я всегда это говорил, но того, что он подсунет мне немца, совсем не ожидал.
– Вам не кажется, что самое время отнести шампанского музыкантам? – спросил Дэви.
Однако дядя Мэттью уже тяжело потопал в подвал, в котельную, где отвел душу в долгой успокоительной беседе о коксе с пожилым подсобным рабочим Тимбом.
Тони тем временем пришел к совершенно правдивому выводу, что Линда восхитительно хороша и необыкновенно весела. Он немедленно сообщил ей об этом и приглашал танцевать снова и снова, пока лорд Мерлин, не меньше дяди Мэттью выведенный из себя молниеносным развитием событий, решительно и очень рано не увез свою компанию домой.
– Увидимся завтра на охоте, – сказал Тони, обматывая шею белым шарфом.
Оставшуюся часть вечера Линда провела в молчаливой задумчивости.
– Ты не поедешь на охоту, Линда, – сказала утром тетя Сэди, когда та спустилась вниз, одетая в амазонку. – Это неприлично. Нельзя пренебрегать обязанностью занимать своих гостей. Ты не можешь их бросить.
– Милая, милая мамочка, – защебетала Линда, – сбор у Петушиного амбара, ты же знаешь, как мне трудно устоять. И Флору не выводили неделю, она ведь взбесится. Будь лапочкой, поведи гостей посмотреть римскую виллу или что-нибудь еще, а я клянусь, что вернусь пораньше. И, в конце концов, у них есть Фанни и Луиза.
На этой роковой для Линды охоте все и решилось. Первым, кого она увидела на месте сбора, был Тони, прискакавший на великолепной каурой лошади. Линда прекрасно держалась в седле. Дядя Мэттью, гордясь ее мастерством, подарил ей пару хороших, ретивых лошадок. Собаки сразу же взяли след, и началась короткая, стремительная гонка, во время которой Линда и Тони, оба в озорном настроении, слегка рисуясь друг перед другом, бок о бок перемахивали через каменные ограды. Вскоре они остановились на зеленом лугу у деревни. Собаки подняли зайца, который, потеряв голову, прыгнул в пруд для домашних уток и забарахтался там без всякой надежды выбраться на берег. Глаза Линды наполнились слезами.
– О, бедный зайчик!
Тони спрыгнул с лошади и ринулся в пруд, перепачкав свои щегольские белые рейтузы зеленой тиной. Он спас зайца и положил его, мокрого и задыхающегося, Линде на колени. Это был его единственный в жизни романтический жест.
В конце дня Линда, чтобы срезать путь, поскакала домой напрямик, через поля и луга. Тони открыл перед ней ворота, снял шляпу и сказал:
– Вы самая прекрасная из наездниц. Спокойной ночи, приеду в Оксфорд и позвоню вам.
Едва переступив порог, Линда потащила меня в чулан достов и поведала обо всем. Она была влюблена.
Если учесть, в каком душевном состоянии в течение двух последних долгих лет находилась Линда, станет ясно, что она была просто обречена влюбиться в первого же подвернувшегося ей молодого человека. Иначе и быть не могло. Однако замужество вовсе не было неизбежным. Оно стало таковым из-за неправильных действий дяди Мэттью. К большому сожалению, лорд Мерлин, единственный, кто, пожалуй, мог бы открыть Линде глаза на Тони, через неделю после бала уехал в Рим и остался за границей на целый год.
Покинув Мерлинфорд, Тони вернулся в Оксфорд, а Линда, оставив все свои занятия, сидела дома и ждала, ждала, ждала телефонного звонка. Она снова раскладывала пасьянс. «Если сойдется, значит, он в эту минуту думает обо мне… если сойдется, он позвонит завтра… если сойдется, я увижу его на охоте». Но Тони охотился в Байсестере и совсем не появлялся в наших краях. Через три недели Линда начала впадать в отчаяние. Впрочем, однажды вечером, после обеда, телефон наконец зазвонил. По счастливой случайности, в этот момент дядя Мэттью ушел на конюшню, чтобы поговорить с Джошем о лошади, которую одолели колики, кабинет был пуст, и трубку подняла сама Линда. Звонил Тони. Сердце ее забилось так, что стало трудно дышать, она едва не лишилась дара речи.
– Алло, это Линда? Говорит Тони Кресиг. Не могли бы вы приехать в четверг ко мне на ланч?
– Но меня ни за что не отпустят.
– Вздор! Будут еще несколько девушек из Лондона. Возьмите с собой кузину, если хотите.
– Хорошо, тогда с удовольствием.
– Значит, увидимся… где-то около часа… улица Кинг-Эдуард-стрит, дом семь, надеюсь, вы знаете этот район. Лорд Олтрингем жил здесь, когда приезжал в Оксфорд.
Линда вышла из кабинета, вся дрожа, и шепнула, чтобы я срочно поднялась в чулан достов. Нам строго запрещалось видеться с молодыми людьми без сопровождения матери или другой замужней дамы. Девушки в качестве дуэний не рассматривались. Мы прекрасно понимали, хотя такая фантастическая ситуация даже не обсуждалась в Алконли, что нам не позволят обедать с молодым человеком в его жилище ни при каких обстоятельствах, даже в присутствии самой тети Сэди. Бытовавшие в Алконли правила вывоза молодых девиц в свет были установлены во времена Средневековья и теперь ни на йоту не отличались от тех, что применялись в отношении сестры дяди Мэттью и тети Сэди в их юности. Основным принципом был запрет видеться с молодым человеком наедине до тех пор, пока ты не будешь с ним помолвлена. Ответственными за соблюдение этого правила считались мать девицы или ее тетки, а потому выходить из поля зрения их бдительных глаз было недопустимо. Нередко выдвигаемый Линдой аргумент, что молодые люди вряд ли посватаются к девушкам, которых почти не знают, отметался как ересь. Ведь посватался же дядя Мэттью к тете Сэди в первый день знакомства на выставке в Уайт-Сити, сразу как увидел ее у клетки с двуглавым соловьем. «Так тебя будут лишь больше уважать». Похоже, обитателям Алконли никогда не приходило в голову, что уважение – не то чувство, что подвигает современных молодых людей на женитьбу, ведь они ищут в своих будущих женах, кроме верности светским приличиям, и иные достоинства. Тетя Эмили, просвещенная влиянием Дэви, вела себя со мной более разумно, но, попадая в дом Рэдлеттов, я должна была подчиняться их правилам.
Запершись в чулане достов, мы говорили, говорили и говорили. Сомнений в том, что ехать необходимо, у нас не было – иначе Линде конец, она этого не переживет. Но как нам вырваться? Мы смогли изобрести лишь один способ, и он был сопряжен с огромным риском. В пяти милях от нас жила Лаванда Дэвис, скучнейшая девица, повторившая во всех деталях своих скучнейших родителей. Линду, как она ни сопротивлялась, иногда заставляли сесть в маленькую машину тети Сэди и отдать соседский долг в виде присутствия на званом обеде у Дэвисов. Если все сложится, мы отправимся к Тони под предлогом поездки к Дэвисам. Тетя Сэди в ближайшие месяцы нигде не столкнется с этим столпом Женского института[31], миссис Дэвис, а шофер Перкинс воздержится от упоминания о том, что машина проехала шестьдесят миль вместо десяти.
Перед тем, как подняться в спальню, Линда сказала тете Сэди с наигранной небрежностью, но, как мне показалось, голосом, дрожащим от чувства вины:
– Это Лаванда звонила. Зовет нас с Фанни на ланч в четверг.
– О, детка, боюсь, ты не сможешь взять мою машину.
Линда страшно побледнела и прислонилась к стене.
– О, пожалуйста, мама, пожалуйста, позволь. Мне ужасно хочется поехать.
– К Дэвисам? – изумленно спросила тетя Сэди. – Но, дорогая, в прошлый раз ты сказала, что больше никогда к ним не поедешь. Ты говорила: «Эти огромные куски трески!» Разве не помнишь? В любом случае уверена, они с удовольствием примут тебя и в любой другой день.
– О, мама, ты не понимаешь. Главное, там будет человек, который выкормил барсучонка, я так хочу с ним познакомиться.
Все знали, что Линда всегда мечтала вырастить барсука.
– Ах так! Тогда, может, верхом?
– Колер и стригущий лишай, – сказала Линда, и ее голубые глаза стали медленно наполняться слезами.
– Как ты сказала, дорогая?
– У них на конюшне – стригущий лишай и колер, это такая болезнь лошадей. Я не могу подвергнуть Флору подобной опасности.
– Ты уверена? Их лошади всегда выглядят замечательно.
– Спроси у Джоша.
– Ну что ж. Возможно, я смогу взять папин «моррис». В крайнем случае, Перкинс отвезет меня в «даймлере». Мне нужно поехать на встречу, которую никак нельзя пропустить.
– О, ты такая добрая, мамочка! Постарайся, пожалуйста. Мне так хочется вырастить барсучонка.
– Откроется сезон, и мы поедем в Лондон. Ты будешь слишком занята, чтобы думать о барсуках. Спокойной ночи, детка.
– Нам надо раздобыть пудры.
– И румян с помадой.
Эти вещи были полностью запрещены дядей Мэттью, который предпочитал лицезреть женские лица в их естественном состоянии и всегда заявлял, что краска – для шлюх, а не для его дочерей.
– Я читала в одной книге, что вместо румян и помады можно использовать сок герани.
– Глупая, герань не цветет в это время года.
– Мы можем подсинить веки краской из набора Джесси.
– Точно. И спать в папильотках.
– Я возьму из маминой ванной вербеновое мыло. Распустим его в ванне, помокнем в ней несколько часов и будем потом благоухать.
– Я думала, вы не терпите Лаванду Дэвис.