– Ну, а чем ты занята? Полагаю, теперь с вечерами и приемами покончено?
– Дорогая, мы посещаем такие убийственные сборища, ты и представить не можешь… на прежние он меня не пускает. На прошлой неделе Гранди[42] устраивал танцевальный вечер с банкетом, сам позвонил мне и попросил привести Кристиана, что было ужасно мило с его стороны, он всегда очень добр ко мне. Но Кристиан рассердился и сказал, что если мне не ясно, почему идти нельзя, он меня не держит, но самого его туда ничто не заманит. Закончилось тем, что не пошли мы оба, а я потом слышала, что было очень-очень весело. И к Рибам нам тоже нельзя, а еще к… – и она назвала ряд семейств, известных как своим гостеприимством, так и своими правыми убеждениями.
– Когда ты коммунист, хуже всего то, что вечеринки, на которых бывать не возбраняется, такие… нет, они очень занятные и трогательные, только не слишком веселые и всегда устраиваются в каких-то мрачных местах. Нам, например, на будущей неделе предстоят три – с какими-то чехами в Мемориальном зале Сакко и Ванцетти на Гоулдерс-Грин, с эфиопами в Пэддингтонских банях и с Парнями из Скотсборо[43] тоже в каком-то захудалом строении. Сама понимаешь.
– Парни из Скотсборо? – переспросила я. – Они все еще существуют? Очень постарели, наверное.
– Да, и здорово скатились вниз по общественной лестнице. – Линда хихикнула. – Брайан когда-то устроил для них потрясающую вечеринку – это была первая вечеринка из тех, на которые меня брал с собой Мерлин, так что я хорошо ее помню. Боже, было так весело. Но в следующий четверг не ожидается ничего похожего. (Дорогуша, я совершаю святотатство, но это такое счастье – после стольких месяцев наконец поболтать с тобой. Товарищи, конечно, милые, но они никогда не болтают, они без конца произносят речи.) Я постоянно твержу Кристиану, что его приятели должны придумать, как оживить их собрания, или не устраивать их совсем. Я не вижу смысла в угрюмых вечеринках, а ты? Левые всегда угрюмы, потому что непрерывно болеют за свое дело, а оно продвигается очень плохо. Могу поспорить, что Парни из Скотсборо закончат жизнь на электрическом стуле, если не успеют умереть от старости. Да, им сочувствуешь, но толку от этого мало, потому что люди вроде сэра Лестера всегда одерживают верх, что тут можно поделать? Только товарищи, похоже, этого не понимают и, к счастью для них, не знакомы с сэром Лестером, а потому уверены, что им необходимо продолжать собираться на их унылые посиделки.
– А что ты туда надеваешь? – спросила я с некоторым интересом, подумав, что Линда в своих дорогих нарядах должна смотреться очень неуместно во всех этих банях и мемориальных залах.
– Ты знаешь, поначалу это была ужасная проблема, я волновалась не на шутку, но потом обнаружилось, что пока на тебе шерсть или хлопок, все в порядке. Недопустимы шелк или атлас, а я и так не ношу ничего, кроме шерсти и хлопка, так что все уладилось. И никаких драгоценностей, разумеется. Правда, я оставила их все на Брайнстон-сквер – что поделать, уж так я воспитана… хотя, признаться, было очень больно. Кристиан ничего не смыслит в драгоценностях. Я сказала, что отказалась от них ради него, думала, ему будет приятно, но он только обронил: «Что ж, на это есть Бирманская ювелирная компания». Он такой забавный, вы должны непременно встретиться снова. Мне пора бежать, дорогуша, встретилась с тобой – и словно ожила.
Не знаю почему, но у меня возникло ощущение, что Линда вновь обманулась в своих чувствах, что эта путешественница по пустынным пескам увидела всего лишь очередной мираж. Вот озеро, а вот деревья, изможденные верблюды вереницей тянутся к воде, еще несколько шагов, и… увы, ничего, все та же пыль и пустота.
Всего через несколько минут после того, как Линда попрощалась со мной и продолжила свой путь в Лондон, к Кристиану и товарищам, меня посетил еще один гость. Это был лорд Мерлин. Он очень мне нравился, я им восхищалась и была расположена к нему, но отнюдь не состояла с ним в столь тесных отношениях, как Линда. Сказать по правде, я перед ним робела, подозревая, что в любой момент он может заскучать в моем обществе и что я интересна ему только потому, что имею отношение к Линде, а сама по себе не заслуживаю внимания, являясь всего лишь одной из бесцветных оксфордских жен. Безликой наперсницей, да и только.
– Плохо дело, – сказал лорд Мерлин резко и без предисловий, хотя мы не виделись с ним несколько лет. – Возвращаюсь из Рима и что я нахожу? Линда с Кристианом Тэлботом! Поразительно – стоит мне отлучиться из Англии, и она тут же начинает путаться с очередной неподходящей личностью. Это настоящая катастрофа! Как далеко у них зашло? Неужели ничего нельзя сделать?
Я сообщила, что он сейчас разминулся с Линдой, и начала что-то говорить о ее несчастливом браке с Тони. Лорд Мерлин только отмахнулся. Его жест обескуражил меня, и я почувствовала себя глупо.
– Ясно как день, что она не осталась бы с Тони – никто этого и не ожидал. Беда в том, что она угодила из огня да в полымя. Когда это началось?
Я высказала мнение, что Линду отчасти привлекли к Кристиану его коммунистические взгляды.
– Она всегда испытывала потребность в большом деле.
– В большом деле, – презрительно повторил лорд Мерлин. – Моя дорогая Фанни, я думаю, вы путаете дело с производимым впечатлением. Кристиан, бесспорно, привлекательный парень, и я вполне понимаю, что он послужил противоядием от Тони, но это катастрофа. Если Линда в него влюблена, она будет несчастна, если нет, то она пустилась по стопам вашей матери, а это не сулит ей ничего хорошего. Я не вижу ни единого проблеска надежды. И денег, конечно, у нее тоже нет, а они ей необходимы, жить без них она не сможет.
Лорд Мерлин подошел к окну и стал смотреть на противоположную сторону улицы, где заходящее солнце золотило церковь Крайст-Черч.
– Я знаю Кристиана с детства. Его отец – мой добрый друг. Кристиан из тех, кто идет по жизни без привязанностей, люди для него ничего не значат. Женщины, любившие его, жестоко страдали, он просто их не замечал. Подозреваю, он вряд ли осознает, что Линда к нему переехала – он всегда витает в облаках и носится с какой-нибудь очередной идеей.
– Нечто подобное я только что слышала от Линды.
– О, так она уже заметила? Что ж, она не глупа. Конечно, поначалу это прибавляет ему шарма – когда Кристиан спускается с небес, он бывает неотразим, я это вполне понимаю. Но какая у них может быть семейная жизнь? Кристиан никогда не имел постоянного жилища – да он и не чувствовал в нем потребности, он бы не знал, что делать с собственным домом, для него это лишняя обуза. Он никогда не сядет поболтать с Линдой, никогда не уделит ей должного внимания, а такой женщине, как она, внимание нужно прежде всего. Досадно, что я отсутствовал, когда это началось, уверен, что смог бы их остановить. Теперь уже, конечно, никто не сможет.
Лорд Мерлин отвернулся от окна и посмотрел на меня так сердито, что я почувствовала себя во всем виноватой. На самом деле, я думаю, в тот момент он забыл о моем присутствии.
– На что они живут?
– У них очень скудные средства. Линде, я думаю, немного помогает дядя Мэттью, а Кристиан, наверное, что-то зарабатывает своей журналистикой. Я слышала, Кресиги рады, что Линда живет впроголодь.
– Еще бы, – сказал лорд Мерлин, вынимая записную книжку. – Дайте мне, пожалуйста, адрес Линды, я сейчас как раз еду в Лондон.
Вошел Альфред, как всегда отстраненный от внешних событий и сосредоточенный на какой-то работе, которую писал в то время.
– Вы случайно не знаете, – спросил он лорда Мерлина, – каково суточное потребление молока в Ватикане?
– Конечно нет, – сердито ответил лорд Мерлин. – Спросите Тони Кресига, он определенно знает. Ну, до свидания, Фанни, я посмотрю, что можно сделать.
А сделал он вот что: передал Линде в полноправное владение крохотный домик в самом конце Чейн-уок. Прелестнейший кукольный домик на широкой излучине Темзы, где когда-то жил художник Уистлер[44]. Комнаты, наполненные водными бликами и солнечным светом с юга и запада, балкон, увитый диким виноградом. Линда его обожала. Ее прежнее жилье, дом на Брайнстон-сквер, выходящий окнами на восток, был изначально темным, холодным и помпезным. Когда по заказу Линды над ним поработал ее друг-декоратор, он стал белым, холодным и похожим на склеп. Единственной красивой вещью, принадлежащей в нем Линде, была картина, подаренная лордом Мерлином, чтобы позлить Кресигов, – толстая, томатного цвета купальщица. И Кресиги злились, злились сильно. В домике на Чейн-уок эта картина смотрелась чудесно, невозможно было определить, где кончаются настоящие водяные отблески и начинаются написанные Ренуаром. Удовольствие, которое Линда испытывала от новой обстановки, и радостное осознание того, что она навсегда избавилась от Кресигов, ставились ею в заслугу Кристиану и, казалось, исходили от него. Вот почему та истина, что настоящая любовь и счастье вновь ускользнули от нее, открылась ей не сразу.
14
Обитатели Алконли были потрясены и шокированы историей с Линдой, но не переставали думать и о других своих детях. Пришло время вывозить в свет Джесси, которая выросла прелестной, как ангел, и они надеялись, что хотя бы она оправдает их ожидания. Луиза, вышедшая замуж в полном соответствии с их желаниями и ставшая верной женой и образцовой матерью к тому времени уже пятерых детей, ими в расчет теперь не принималась. Это было очень несправедливо по отношению к ней, но весьма типично для этого семейства. Им она, пожалуй, немного наскучила.
Джесси в сопровождении тети Сэди посетила несколько лондонских балов в конце сезона, как раз когда Линда бросила Тони. Считалось, что Джесси несколько хрупка здоровьем, и тетя Сэди рассудила, что ей будет лучше полноценно дебютировать в менее утомительный осенний сезон. Из этих соображений она сняла в Лондоне маленький домик и приготовилась переехать туда в октябре с Джесси и несколькими слугами, а дядю Мэттью оставить в деревне охотиться на всяческих зверей и птиц. Джесси жаловалась, что молодые люди, с которыми она успела познакомиться, невыносимо скучны, но тетя Сэди не обращала на это внимания. По ее словам, все девушки думают так поначалу, пока не влюбятся.