Однако перед исследователем возникают трудности: ведь горшок, после того как был изготовлен, не оставался на одном месте. Его вынули из обжигательной печи, унесли в лавку, продали какому-то земледельцу. А сколько раз затем его мыли, передвигали, вертели! Где уж теперь разыскать древнее направление магнитных линий.
Но отчаиваться рано. Есть глиняные вещи, которые, будучи обожженными, остаются на месте и поэтому на них сохраняется направление магнитных меридианов, которое существовало в момент обжига. Это — глиняные горны для обжига посуды, для плавки металлов. Древний горн — это яма в земле, обмазанная глиной. Это вполне неподвижное сооружение. Значит, определять возраст таких горнов можно с большой точностью.
А теперь представьте себе, что в таком горне найдена глиняная посуда. Значит, мы знаем возраст этой посуды. Но посуду такого типа можно встретить в других местах, уже не в горне — в остатках дома, в погребении. С помощью нашей посуды мы получим довольно точную дату и для этого дома, и для этого погребения. Так будут создаваться новые цепочки точно датированных вещей.
Физики разработали еще один способ датировки древних изделий.
Вы знаете, что углерод встречается на земле в чистом виде. Чистый углерод — это алмаз, графит, некоторые сорта угля. Вместе с тем углерод входит в состав мяса, кожи, растений, тканей, бумаги. Вместе с обычным углеродом во всех этих вещах встречается его родной брат — изотоп углерода с несколько большим числом электронов. Чтобы отличить его от обычного углерода, его называют «углерод-14».
Пока животное или растение живет, в его тканях содержится строго определенный процент углерода-14. Но как только живой организм умирает, количество углерода-14 в нем начинает немедленно убывать: атомы его распадаются, образуя обычный углерод. Ученые высчитали, что половина имеющегося в тканях углерода-14 исчезает примерно через пять с половиной тысяч лет.
Древний охотник срубил дерево, чтобы разжечь костер, — в угольях, оставшихся от костра, начался распад углерода-14. Древний охотник убил зайца, зажарил его и съел, а кости бросил около своей землянки, — и в этих костях также начался распад атомов углерода-14. Прошли тысячелетия, археологи нашли уголья от костра и обглоданные кости; с помощью специальных приборов физики могут теперь вычислить, как далеко зашел этот распад. Потом уже будет несложно рассчитать, сколько времени назад было срублено дерево и убит заяц.
Комбинируя различные методы, ученые все лучше и лучше определяют время, которое протекло от самых давних событий человеческой истории, хотя, конечно, им далеко не всегда удается получить абсолютно достоверный результат. Даты многих событий определены пока еще очень и очень неточно. Естественно, что события далекого прошлого поддаются датировке гораздо хуже, нежели близкие к нам события.
ГЛАВА VII. ИСТИННЫЙ ФАКТ
Ночь. Келья в Чудовом монастыре. Мерцает тусклая лампада. Старый монах склонился над рукописью: еще немного, и он закончит свой труд — повесть о славе русских царей и об их темных деяниях. Он пишет о том, что сам видел:
Недаром многих лет
Свидетелем господь меня поставил.
Он надеется, что из его «правдивых сказаний» потомки узнают о судьбе родной земли, что не скроются от потомков ни добрые, ни греховные поступки. А молодой инок, проснувшийся в той же келье, с восхищением глядит на смиренного и величавого летописца, и тот кажется ему судьей минувших дел, который
Спокойно зрит на правых и виновных,
Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева.
Таким представил Пушкин летописца Пимена. Честно и беспристрастно описывает он события, которым был свидетелем. Он пишет, не мудрствуя лукаво, не для своих современников, а для тех, кто еще не родился, для грядущих поколений.
И если мы оставим пушкинского Пимена и обратимся к настоящим летописцам, авторам древних и средневековых повестей о минувших событиях, мы снова попадем в мир, где выше всего чтут достоверность и беспристрастие. Какой из летописцев прошлого не обещал поведать своим читателям истинную правду!
Римский историк Тацит клянется писать без гнева и пристрастия. История, восклицает византийский летописец Никита Хониат, имеет главной целью истину, он совершенно чуждается ораторского красноречия и поэтического вымысла. Монах одного из эльзасских монастырей Гунтер Пэрисский обещает, что на листах его повести не встретятся ни ложные, ни сомнительные известия, что он расскажет правдиво и в строгой последовательности о событиях прошлого.
Казалось бы, что может быть лучше: правдивые, беспристрастные повести современников, описывающие важнейшие события минувших столетий. Исследователю остается только пересказать их, только изложить историю Римской империи по Тациту, византийскую историю XII века — по Никите Хониату, события Четвертого крестового похода — по Гунтеру Пэрисскому.
Но вот что неожиданно обнаруживается: все эти летописцы, клянущиеся говорить правду и только правду, обещающие писать без гнева и пристрастия, нередко по-разному рассказывают об одном и том же.
Летом 1203 года венецианский флот и отряды крестоносцев подошли к стенам Константинополя — столицы Византийской империи. Вместе с крестоносцами прибыл туда и византийский царевич Алексей, отец которого, император Исаак Ангел, был низложен собственным братом, Алексеем III Ангелом, и вслед за тем ослеплен и брошен в тюрьму. За огромную сумму денег крестоносцы обещали царевичу Алексею освободить его отца и восстановить его на константинопольском престоле.
После недолгого сопротивления Алексей III бежал из Константинополя, прихватив с собой государственную казну. Исаак был возведен на престол, а царевич Алексей сделался его соправителем.
Казалось, задача, стоявшая перед участниками крестового похода, выполнена. Оставалось немногое — получить деньги от византийских императоров и вернуться восвояси. Однако крестоносцы не вернулись восвояси — вместо этого они захватили Константинополь.
О том, как это произошло, рассказывают многочисленные хронисты: византийский историк Никита Хониат, находившийся в Константинополе во время осады города крестоносцами; некоторые участники крестового похода и их современники, в том числе уже известный нам Гунтер Пэрисский; русский писатель, имени которого мы не знаем, оставивший повесть «О взятии Царьграда итальянцами». Я не буду сопоставлять все эти рассказы — их слишком много для этой маленькой книги, но давайте сравним два повествования, принадлежащих двум уже знакомым нам историкам: Никите Хониату и Гунтеру Пэрисскому, обещавшим, как вы помните, рассказывать только истину.
Алексей III, сообщает Гунтер, увидев мужество наших воинов и сознавая свои прегрешения, бежал, и тогда жители Константинополя открыли ворота и приняли царевича Алексея как законного наследника престола. Вместе с царевичем Алексеем вступили в город «наши» (то есть крестоносцы), но, получив заверение, что им будут уплачены обещанные деньги, покинули Константинополь и встали лагерем у его стен.
Сразу же после этого среди граждан Константинополя началось тайное недовольство: распространялись слухи, будто новый император отдал крестоносцам сокровища почти всей Греции и собирается разграбить все государство, чтобы оделить своих западных друзей. Царевич Алексей, продолжает Гунтер, огорчался, видя, сколь недостойно ведут себя его подданные и насколько неверными людьми они себя выказали; он помнил о клятвенном обещании крестоносцам — уплатить деньги.
Некий Мурцифло возглавил заговор и собственноручно убил Алексея, говоря, что пусть лучше тот погибнет, нежели сокровища Греции уплывут в чужие руки. После этого Мурцифло возложил на себя императорскую корону. Получив престол таким дерзким и неумным, по словам Гунтера, способом, он стал мечтать об уничтожении всех «наших». Хитростью он пытался заманить крестоносных вождей в Константинополь, чтобы прикончить их.
Страх охватил крестоносцев, ибо они были в чужой стране, среди совсем дурного народа. Вместе с тем они хотели отомстить за убийство законного императора и наказать его дерзкого убийцу. После недолгих битв «наши» ворвались в город. Здесь они обнажили оружие — конечно, только для того, чтобы испугать жителей Константинополя, ибо у них отнюдь не было желания дальше проливать кровь. Но византийцы, не поняв их намерений, бросились бежать такими густыми толпами, что улицы показались тесными бегущим. Кое-кто при этой давке погиб, но лишь очень немногие.
Довольно. Дадим теперь слово византийскому писателю Никите Хониату.
По его рассказу, когда Алексей III бежал из Константинополя, императором был провозглашен Исаак, о котором Гунтер совершенно не упоминает. Царевич Алексей (помните, к нему Гунтер относится с такой симпатией) окружил себя, по словам Никиты Хониата, теми людьми, которые в свое время ослепили его отца, и постепенно оттеснил слепого Исаака от власти. Исааку только оставалось роптать сквозь зубы и мечтать, что свершится чудо и он прозреет.
Царевич Алексей, продолжает Хониат, со своей свитой ездил в палатки «варваров», целые дни пьянствовал там и играл в кости, — напрасно бы мы стали искать такую подробность у Гунтера.
Денег для уплаты крестоносцам не было: Алексей пытался ввести новые налоги, изъял сокровища из церквей, но и это не помогало.
25 января 1204 года в церкви св. Софии собрались толпы народа. Люди кричали, что они больше не хотят императора из рода Ангелов, и предлагали то одного, то другого более достойного кандидата. При этом, с возмущением замечает Никита Хониат, некоторые даже предлагали избрать на императорский престол людей темного происхождения. Лишь на третий день императором был поставлен Николай Канав.