Но римские историки были по-своему честными патриотами, и они не могли допустить, что у греков, неоднократно битых римскими легионами и признавших власть римских наместников, есть славное прошлое, а у римлян — только смутные предания. И тогда историки написали книги, в которых заставили плебеев V века до н. э. произносить речи, как две капли воды похожие на те речи, которые во II и I веках до н. э. постоянно звучали на римских площадях; они наделили своих далеких предков политическими программами, в точности соответствовавшими программам II и I столетия до н. э.; они описали битвы, которые были выиграны римскими войсками в далекие времена, но описание этих сражений почему-то донельзя напоминало описание других битв, значительно более поздних.
Кристин де Пизан была французским придворным летописцем XIV—XV вв.
Так поступали не только римские историки, так поступали и летописцы средневековья. Впрочем, самое удивительное состоит в том, что они поступали так не только, когда не знали о прошлом, но и когда хорошо знали о нем. Современник Карла Великого Эйнгард провел много лет при дворе Карла, ему были доступны документы из дворцового архива. Но когда он стал писать историю Карла Великого, то образцом послужили ему «Жизнеописания двенадцати цезарей» римского историка Светония, и для характеристики Карла Эйнгард брал готовые фразы, сказанные Светонием по поводу Августа или какого-то другого римского императора. А сколько раз средневековые хронисты описывали битвы, современниками которых они были, по образцу старинных описаний и даже цифры, исчисляющие количество воинов, брали из старинных книг!
Но не только простая неосведомленность или преклонение перед древними образцами заставляли историков отходить от истины.
В древности, как и ныне, писатели не жили в башнях из слоновой кости, куда не доносится шум жизни, где не видно пламя бушующих страстей. Писатели всегда были связаны со своим временем, со своим классом и защищали — подчас сами того не сознавая — те идеи и предрассудки, которые защищал их класс.
Древнеегипетский писатель поучал: «Когда ты ешь за одним столом с вельможей, не смотри ему в рот. Ешь то, что тебе дают. Говори то, что приятно ему слышать, — он воздаст тебе». Ясно, что этот писатель был защитником интересов тех, кто стоял у власти, что ему были безразличны страдания и беды простых людей Египта: ремесленников, которые до ночи сидели, скорчившись в три погибели, в своих мастерских; земледельцев, у которых поля отнимали их влиятельные соседи; бесправных рабов.
Римские историки, рассказывающие о восстании рабов под водительством Спартака, не видят в этом движении ничего, кроме бессмысленного бунта. Это понятно, потому что эти историки были рабовладельцами, они боялись спартаковского восстания и ненавидели рабов.
Средневековый хронист негодует, повествуя, как крестьяне Нормандского герцогства устраивали сборища и выносили постановления — по старым обычаям пользоваться лесными угодьями. И, наоборот, он с ликованием рассказывает, как рыцари напали на крестьян и отрубили руки и ноги крестьянским вожакам. Он радуется, сообщая, что крестьяне, «вразумленные» таким образом, поспешили вернуться к своим плугам. Средневековый хронист сам, несомненно, принадлежал к классу феодалов, и его симпатии были отнюдь не на стороне восставших крестьян.
«Когда ты ешь за одним столом с вельможей, — могли бы мы сказать этим писателям, — ты должен думать так, как думает вельможа, иначе он не станет тебя кормить».
Значит, многие отклонения древних и средневековых историков от истины объясняются тем, что эти историки принадлежали к господствующему классу, прославляли господствующий класс и с великим пренебрежением относились к простым труженикам.
Средневековый поэт за столом феодала.
Но, помимо того, у них были иные предрассудки. Многие из них думали, что только их страна и их город — настоящая страна и настоящий город, что в других странах и городах живут неполноценные люди, варвары, которые по самой своей природе должны быть рабами. Такие историки считали, что только их народ и их отечество могут одерживать победы. Они даже находили патриотичным изображать поражения своих соотечественников как подлинную победу или, в крайнем случае, как битву, закончившуюся безрезультатно. Они придумывали для своей родины великое прошлое, которого на самом деле не было.
Другие историки были скованы по рукам и ногам религиозными предрассудками. Они считали, что люди, которые верят в иных богов, нежели они сами, и совершают богослужение по иному обряду, нежели они сами, и вообще думают иначе, чем они сами, — эти люди — еретики, богоотступники и язычники, и самое лучшее, что с ними можно сделать, — сжечь на костре.
Анна Комнина, дочь византийского императора Алексея I Комнина, написала в XII веке историю своего отца, где она приписала его уму и полководческим талантам успехи империи. В конце этой книги Анна повествует о расправе над еретиками, вождем которых был старец Василий. Алексей, так рассказывает его дочь, притворился приверженцем еретического учения и пригласил к себе Василия, будто бы для того, чтобы лучше узнать новую веру. Василий подробно развивал свои идеи перед императором, а спрятанный за плотным занавесом писец заносил все его «богомерзкие» слова на покрытые воском таблички. На основании этих записей обманутый и преданный Василий был приговорен к сожжению.
Наступил день казни. Был разведен огромный костер, толпы народа собрались, чтобы поглазеть на сожжение еретика. Василий же, повествует Анна, не выказывал ни малейшего страха и со смехом глядел на костер, утверждая, что ангелы вынесут его живым из огня. «Огонь не растопил эту железную душу, как не смягчили ее посулы императора», — с неодобрением замечает Анна. Бесстрашие Василия вызвало панику среди палачей: они боялись, как бы демоны, заботящиеся о Василии, не совершили — при попустительстве божьем — чуда и действительно не вынесли бы Василия из огня, что уж, конечно, послужило бы источником новой ереси, еще более грозной, чем прежняя; поэтому палачи не решились сразу бросить еретика в огонь, но сперва кинули его плащ, сказавши: «Посмотрим, тронет ли огонь одежду Василия». На их слова он отвечал со смехом: «Увидите, как плащ взмоет в воздух». Только когда палачи убедились, что одежда еретика горит, как и всякая другая, они решились толкнуть его самого в огонь.
И Анна Комнина, завершая повествование, говорит с облегчением, что еретик сгорел целиком, лишь тонкая струйка дыма поднялась в воздух.
Умная и образованная женщина, Анна настолько скована предрассудками, что прославляет ложь и костер как средство борьбы против людей, вся вина которых в том, что они молятся и думают иначе, нежели она.
Итак, мы убеждаемся, что свидетельства древних летописцев далеко не всегда достоверны. Писатели древности и средневековья нередко были плохо осведомлены о событиях и потому либо сведения их были отрывочны и неполны, либо, наоборот, они расцвечивали свой рассказ выдуманными подробностями. Писатели древности и средневековья, принадлежавшие в своем большинстве к господствующим классам общества, разделяли предрассудки этих классов; их пренебрежение интересами народа, их нетерпимость ко всем, кто мыслит иначе. Поэтому они произвольно отбирали факты и освещали эти факты ложным светом.
Как же в таком случае должен поступать исследователь? Может быть, ему следует вовсе махнуть рукой на свидетельства летописцев и ограничиться теми сведениями, которые сообщают ему деловые документы, археологические и нумизматические памятники? К сожалению, это невозможно: ведь именно из свидетельств древних летописцев мы узнаем об истории войн, народных движений, политической борьбы на протяжении многих столетий. Если отбросить эти свидетельства, что останется от истории древности и средневековья?
У исследователя есть другой путь: путь тщательной проверки и отбора фактов, о которых сообщают летописцы.
В 66 году н. э. римская провинция Иудея была охвачена народным восстанием. С огромным трудом римские войска смогли подавить это восстание; после долгой осады штурмом был взят Иерусалим — главный город Иудеи. Об этом восстании подробно рассказывает уже известный нам историк Иосиф Флавий, который был одним из вождей восстания, но потом попал в плен и перешел на сторону римлян. Значит, Иосиф Флавий был хорошо осведомлен о событиях в Иудее, и мы можем предполагать, что его известия достоверны.
Но это только предположение. Нельзя ли его проверить?
Сравнительно недавно археологи раскопали поселение Хирбет-Кумран на западном побережье Мертвого моря. Это был центр тех иудейских сектантов, которые оставили нам кожаные рукописи, спрятанные в пещерах, — о них мы уже говорили. При раскопках Хирбет-Кумрана были найдены многочисленные монеты, самые поздние из которых относятся к 68 году н. э. Было найдено несколько десятков монет 67 и 68 годов, а потом монетные находки прекращаются.
Но как раз Иосиф Флавий сообщает, что летом 68 года римляне заняли побережье Мертвого моря. Значит, монетные находки самым точным образом совпадают со свидетельством Иосифа Флавия, подтверждая его достоверность.
Есть и другой путь проверки достоверности летописцев: сравнение их известий с подлинными документами.
Греческий историк Фукидид подробно описал Пелопоннесскую войну, активным участником которой был сам. Он, следовательно, очевидец событий, человек, имевший возможность сообщить достоверные сведения. Сухое и деловое изложение Фукидида располагает к этому историку. Но исследователь не имеет права полагаться на свои впечатления, он обязан проверить достоверность сообщений Фукидида.
Возможность для этого дают надписи. Фукидид несколько раз упоминает, что пользовался документами. И вот два из упомянутых им документов сохранились вырезанными на камне. Один из них — договор, который афиняне заключили с некоторыми пелопонесскими городами, другой — список афинских воинов, павших на протяжении одного года на Кипре, в Египте, в Финикии и других местах. Сравнение рассказа Фукидида с текстом надписей блестящим образом подтвердило достоверность сообщений греческого историка: оказалось, что лишь изредка Фукидид пропускал несущественные слова или заменял одни выражения другими, весьма близкими.