Височные кольца разных племен Восточной Европы: 1 — семилучевые (радимичские), 2, 3 — трехбусинные (киевские), 4 — 8-образные (общеславянские), 5 — браслетовидные (кривичские), б — волжских болгар, 7 — ромбощитковые (новгородских словен), 8 — спиралевидные (северян), 9 — семилопастные (вятичские).
Я уже рассказывал о бронзовых стрелах, которые были найдены у стен осажденной Тейшебаини. Без письменных источников мы никогда не установили бы, что эти стрелы принадлежали скифам. Но подобные стрелы постоянно встречаются в Северном Причерноморье, которое, как мы знаем по письменным памятникам, было населено скифами. Они встречаются в погребениях и остатках поселений, принадлежащих к скифскому времени. Поэтому археологи могли безошибочно сказать: «Это стрелы скифов». Короче говоря, только объединяя данные археологических памятников со свидетельствами произведений древней письменности, мы можем определить, каким народом, каким племенем были созданы те или иные стрелы и украшения, жилища и орудия.
Спора нет, археология сделала очень много для выяснения прошлого человечества и особенно для истории древнейших времен. Повсюду, где некогда жили люди, уцелели — то более богатые, то более скудные — остатки их деятельности. Немало тайн еще скрывается под землей, и каждый год приносит археологам новые и новые неожиданные находки. Наконец, нельзя забывать и о том, что многие памятники письменности сами были обнаружены при археологических раскопках.
И все же мы восстанавливаем прошлое не только и не столько по найденным археологами вещам. Археология рассказывает преимущественно о том, как люди добывали себе пропитание, но обычно она не в силах поведать, о чем думали люди, как относились к своим соплеменникам, как воевали с иноземцами, как боролись за свободу.
Давайте-ка поищем следы, которые позволят узнать и это.
Глава II. ПО СЛЕДАМ СТЕРШЕЙСЯ МОНЕТЫ
Лет тысячу назад люди ездили медленно: путь купеческого обоза из Курска в Киев занимал две-три недели. Дороги были плохи и небезопасны — того и гляди, печенежская конница прорвется через частоколы, построенные в двух днях езды от Киева, вихрем налетит на медленно тянущиеся возы, захватит товары, заполонит людей — и снова уйдет в бескрайние степи. Возвратившись домой, купцы бережно вынимали тяжелые кожаные кошельки, вытаскивали маленькие весы с гирьками, пересчитывали серебряные монеты: вот византийские милиарисии с портретом братьев-императоров Василия и Константина, вот киевские серебреники с изображением Владимира на престоле, вот дирхемы с непонятным узором арабского письма. Иные из этих монет проделали долгий путь, прежде чем попасть в кошель киевского купца: кто знает, может быть, милиарисиями было уплачено жалованье русскому воину, служившему в константинопольской гвардии, а дирхемы, наверное, пересекли Каспийское море, погостили в хозарской столице Итиль, а оттуда уже были завезены на Русскую землю.
Осторожно высыпает купец выручку в глиняный горшок и затемно, когда никто не видит, зарывает в укромном местечке—все-таки, думает он, так надежнее.
Но кто может знать, когда и откуда придет беда! Глядишь, непроворный челядинец забыл затушить лучину, а ночью дом загорелся, вспыхнула соломенная крыша, рухнули пылающие стропила, погребя под собой всех, кто спал. Или подкралась болезнь, и, прометавшись в бреду двое суток, наш купец умер и не успел перед смертью никому сказать про зарытые деньги. Или налетели поутру печенежские конники, связали ему за спиной руки и погнали на свои становища, чтобы затем продать греку-работорговцу. Только и остался от него осиротелый клад, зарытый в земле, — а где, никто не знает.
В древности и в средние века не было ни сберегательных касс, ни несгораемых шкафов. Заведутся у человека деньги — он обычно прячет их в землю. Есть у римского писателя Плавта комедия про старика, который неожиданно разбогател: подбросили ему кубышку, полную денег. И сразу же кончилась его спокойная жизнь — дни и ночи проводил старик, не смыкая глаз и поджидая воров: то спрячет свою кубышку у очага, то зароет в саду, то в одном месте скроет, то в другое перепрятывает.
В те времена возникла притча о господине, который собрал своих рабов и роздал им таланты, — а талантом называлась на Ближнем Востоке крупная денежная единица. И вот иные рабы употребили свои таланты в дело, но один из них решил приберечь деньги и закопал их. Прошли годы, и снова собрал господин своих рабов и спросил у них отчет — и одни из рабов ответили, что они, мол, умножили свои таланты, и господин хвалил их. А раб, закопавший полученное серебро, ничего не мог показать господину, кроме тех денег, которые тот когда-то ему дал, ибо откуда было получить прибыль, если он зарыл свой талант в землю.
В наше время слово «талант» приобрело иное значение, и когда мы говорим «зарыть таланты в землю», то вкладываем в эту фразу иной смысл. В древности же и в средние века таланты зарывали в землю в самом буквальном смысле — в надежде, что в земле они будут сохраннее. Зарывание кладов было в ту пору обыденным явлением. И иной раз клады, так и не отрытые их хозяевами, оставались лежать в земле, покуда — то ли благодаря случайности, то ли при систематических раскопках — их не удалось обнаружить.
Старые деньги находят не только в виде кладов. Археологи обнаруживают их, раскапывая древние города или погребения. В этом нет ничего удивительного: ведь жители городов древности и средневековья нередко теряли монеты, они закатывались под пол дома или в сточные канавы. И вместе с покойником подчас погребали монету: кто его знает, может бы на том свете ему понадобятся деньги.
По поверьям древних греков, загробное царство отделено от земного мира полурекой-полуболотом Ахеронт. Когда печальный караван-мертвецов прибывает к Ахеронту, они должны сбросить с себя на берегу все земное; пышные одежды и лохмотья, богатство и славу — и уже в таком виде их грузят на небольшой кораблик, чтобы отвезти в страну, откуда нет возврата. Но перевозчик Харон, управляющий этим корабликом, как и все перевозчики, не хочет работать бесплатно: с каждого мертвеца он взимает плату – обол, мелкую медную монету. Поэтому греки, погребая покойника, клали ему в рот обол – чтобы было чем уплатить Харону. Греческий писатель Аристофан в шутку рассказывает о рабе, у которого не было обола и которому под кваканье лягушек пришлось бежать бегом вокруг Ахеронта, чтобы догнать своего господина, ехавшего в ладье Харона.
Перевозчик Харон.
Но вот монета извлечена из земли. Давайте-ка спросим у нее, не расскажет ли она о прошлом. Оказывается, расскажет — только у монеты свой язык, и понимают этот язык специалисты-нумизматы.
Что греха таить, у нас принято посмеиваться над нумизматами как над людьми, занимающимися столь же бестолковым делом, как собиратели спичечных коробков или (и такое бывает!) старых керосиновых ламп. Над нумизматами потешаются давно: еще в средневековой прусской хронике мы встретим пренебрежительный отзыв об одном из первых собирателей монет — Стефане-Матфее из Нёйденбурга (он жил в конце XV века), который хотел создать коллекцию денег, выпущенных во всех странах мира, — по словам автора хроники, он делал это «из глупости», хотя и был весьма пожилым человеком.
Как не вспомнить попутно стихи большого советского поэта Владимира Маяковского:
Мой стих дойдет,
но он дойдет не так, —
не как стрела в амурно-лировой охоте,
не как доходит к нумизмату стершийся пятак
и не как свет умерших звезд доходит.
А ведь «стершийся пятак» приоткрывает иной раз такие странички прошлого, которые без него так и остались бы непрочитанными! Но прежде чем дотронуться до этих прочитанных нумизматами следов истории, нам нужно задуматься над одним вопросом. Почему среди всех вещей, находимых в земле, монеты заслужили особое внимание и были выделены в особую группу памятников, изучать которую должны особые специалисты — нумизматы?
Любая вещь из раскопок знакомит исследователя с техникой ее изготовления и с ее назначением. Если перед нами кувшин, мы можем установить, как этот кувшин был сделан и для чего он служил. То же самое относится к наконечнику стрелы, браслету, мечу, дому — одним словом, к любому предмету. Если мы находим в Пазырыкских курганах войлочные ковры, то мы можем из этого сделать вывод, что в Горном Алтае более двух тысяч лет назад существовали уже войлочные ковры. Но не более того. Эти войлочные ковры не расскажут нам, как называли себя племена, оставившие погребения в Пазырыке, не познакомят с именами похороненных там племенных вождей. Иное дело — монета.
В монете заключена не только повесть о ней самой. Конечно, если при раскопках древнерусского города найдут византийские милиарисии начала XI века, то прежде всего эта находка будет означать, что на Руси XI века употребляли византийскую серебряную монету. Однако это еще не все. Изучая эти милиарисии, можно получить сведения совсем иного рода, непосредственно не относящиеся к прямому их назначению. Я хочу забежать вперед и сразу же скажу, что благодаря древним монетам ученые узнали о существовании городов и царских династий, которые без того были бы неизвестными, о политических лозунгах и о направлении торговых путей, о периодах экономического расцвета и упадка городов и целых государств.
Возьмем в руки древнюю монету, выбитую из меди, серебра или золота. Почти всегда на ней какое-нибудь изображение: рыба или колос пшеницы, голова быка или голова императора; почти всегда на монете короткая надпись: славянская, латинская, греческая, арабская (такую надпись на монете принято называть «легендой» — это латинское слово, которое значит: «то, что следует прочитать»). Именно благодаря изображению и легенде нумизматы извлекают из монет разнообразные известия о древности. Изображения и легенды монет при умелом их истолковании оказываются весьма красноречивыми. Значит, монета является подлинным памятником, вещью, дошедшей до нас в том самом виде, в каком она была создана в древности, а вместе с тем монета — это памятник письменности, способный поведать о предметах, не относящихся непосредственно к монетному делу, подобно тому как древняя книга рассказывает не только о пергамене, чернилах и деревянном переплете.