На следующий день мы встали в шесть утра – хотя так далеко на Севере не разобрать, утро на дворе или все еще ночь, – чтобы растопить лед, покрывший наши палатки и куртки. Затем, когда взошло солнце, мы отправились в изумительную снежную долину. Я подвернул ногу, поэтому сидел на санях, запряженных 16 собаками, а Сэм бежал позади. Пейзаж не менялся несколько часов подряд, но все же вид был захватывающий: снег и горы, ослепительная белизна и яркая небесная синева.
Правда, не все было так уж замечательно: поход в туалет в таких условиях – это что-то! Температура была в лучшем случае –10 градусов, в худшем –25, да еще и постоянно дул ледяной ветер, и порой струя замерзала прямо в воздухе. Вдобавок приходилось постоянно оглядываться по сторонам, чтобы, пока ты делаешь свои дела, сзади не подкрался белый медведь.
В общем, ночевки под звездами – это было прекрасно, но через неделю я покинул группу, и вот тогда Сэму пришлось по-настоящему туго. Он хотел остаться еще на две недели. Экспедиция на своих собачьих упряжках упрямо пробивалась вперед через опасные торосы. Команда на своей шкуре испытала, что такое жизнь во льдах, научилась ловить рыбу и есть ее сырой. Позже Сэм принял участие в еще более длительном и опасном путешествии через Арктику вместе с Уиллом и его командой: ребята хотели привлечь всеобщее внимание к глобальному изменению климата.
Я не в восторге ни от армейской службы, ни от закрытых пансионов со строгими правилами – я сам в таком учился, – но пройти через трудности и невзгоды бывает крайне полезно. Вернувшись, Сэм признался, что это было лучшее время в его жизни.
– Если ты можешь выдержать такую экспедицию, – сказал я, – то выдержишь что угодно.
Сэм заулыбался сквозь свежую бороду, и я понял, что мой сын больше не мальчишка, а настоящий мужчина.
17 Созыв старейшин
Каждый год в январе сильные мира сего собираются на швейцарском горном курорте в Давосе на Всемирный экономический форум. На этом форуме сходятся ведущие политики и бизнесмены, здесь встречаются старые друзья, здесь заводят новые знакомства, и, что самое важное, здесь спорят, обсуждают и делятся идеями. Видимо, есть что-то в свежести швейцарского воздуха, скрипе снега под ногами и в лаконичности природы этого места, что помогает мыслить ясно.
Поздним январским вечером 2006 года мы с Джин Олванг прилетели в Давос для участия в форуме. Вокруг громоздились швейцарские горы, смутно темнея в лунном свете, а я все крутил в голове цель нашего приезда. Мы привезли сюда не новый бизнес-проект, мы собирались продвигать нашу идею Совета старейшин и посмотреть, кого можно убедить присоединиться к этому начинанию. Перспективы и будоражили мое воображение, и вызывали тревогу: начиная новое дело, я обычно оглядывался на конкурирующие компании, которые работали в этой области не так, как собирался работать я, и подтверждал свою правоту их (неудачным) примером. Но с проектом Совета старейшин все обещало быть иначе – до нас никто не делал ничего похожего. Мы с Джин и Питером Гэбриэлом собрали прекрасную команду для работы над проектом в зародыше: сначала к ней подключилась документалист Андреа Баррон, потом – основательница благотворительного фонда Peace Direct Сцилла Элворти, затем в нее вошло множество других добровольцев, готовых жертвовать своим временем ради того, чтобы идея обрела форму. Однако теперь нам была нужна более широкая поддержка.
В течение следующих трех дней мы с Джин и Питером активно привлекали сторонников. Нам были нужны не просто толстосумы – люди должны были понимать, ради чего все это, и верить в нашу мечту. Мне удалось привлечь к проекту интереснейших личностей – футуролога Питера Шварца и его жену, основателя компании AKQA Аяза Ахмеда, Джимми Уэйлса из Wikipedia и Ларри Бриллианта из Google.org. На встречу пришла одна дама, и я уступил ей свое место. Оказалось, что это была Пэм Омидьяр из фонда Humanity United, которая впоследствии вложила в наш проект миллионы.
– Я не забыла твою вежливость, – скажет она потом, много лет спустя.
Это тоже был урок. Хорошие манеры тебе ничего не стоят, но чуть-чуть внимания к людям – и ты можешь многого добиться.
Через полгода, в июле, уже в несколько ином климате, я организовал одну за другой три встречи на острове Некер. Помимо ведущих бизнесменов, филантропов и политиков, мы пригласили еще двух человек, которых Нельсон Мандела посоветовал как потенциальных старейшин: это были экс-президент США Джимми Картер и архиепископ Десмонд Туту. Каждое утро мы встречались в Храме. Это красивейшее сооружение недалеко от моего дома, а внутри – отличный длинный стол, за которым удобно сидеть и беседовать, глядя на океан через панорамные окна. Идеальное место, чтобы получить порцию вдохновения.
Я бегал между группами и пытался всех увлечь идеей Совета старейшин. Мы обсуждали, чем он будет заниматься и на что надо обратить особое внимание, каким будет его руководство и какой – структура. В первое же утро я объявил: «С этого момента вводится запрет на презентации PowerPoint. Они только мешают и наводят тоску на аудиторию. Каждый должен говорить искренне, от души». Джин потом призналась, что всю ночь готовила слайды. Но свое видение она представила именно так, как я от нее и ждал: профессионально и увлеченно. Потом выступил Питер, а позже и я – надо же было объяснить, почему эта инициатива кажется нам самым важным, что мы сделали в жизни.
Я было порадовался, что все идет как по маслу, но тут встал Джимми Картер, стряхнул пылинку со своей белой рубашки и, прокашлявшись, произнес со своей особенной, картеровской хрипотцой: «Прости, Ричард. Я ценю твои благие намерения, но я просто не представляю, как это все будет работать».
Его слова несколько поколебали мою уверенность. Я вырос на уважении к этому человеку, единственному президенту США, который не ввязывался в войны, мудрому и честному политику, понимающему, как устроен мир. Если он считает Совет старейшин провальной идеей, тогда что мы все здесь, черт побери, делаем?
Я увел Джин и Питера в свой крохотный кабинетик. Мы были ужасно расстроены, а я корил себя за то, что мы впустую потревожили таких замечательных людей. Однако Питер предложил посмотреть на это иначе – не как на провал, а как на новую возможность.
– Мы слишком все усложняем, – пояснил он. – Может быть, просто спросим, что, по их мнению, будет работать?
Мы с Питером хотели одного – выступить в роли посредников и обеспечить поддержку. Надо было дать понять людям – вы здесь не чужие, это будет ваша собственная организация, не наша. Взяв себя в руки, я вышел обратно к гостям.
– Чтобы все заработало, – сказал я, – мы все должны доверять друг другу, открыться друг другу. Как этого добиться, я не знаю. Питер тоже не знает. Поодиночке мы бессильны, а вместе у нас хотя бы есть надежда.
Когда я договорил, архиепископ Туту – «зовите меня просто Арх» – решил меня поддержать.
– Когда мы создавали Южноафриканскую комиссию по установлению истины и примирению, мы тоже не знали, с чего начать, – напомнил он, и все вокруг одобрительно закивали. – Мы просто взялись за дело и вместе построили работоспособную организацию.
И начался спор: что Совет старейшин сможет изменить в этом мире? Все обсуждалось жестко, открытым текстом – от вариантов финансирования и структуры управления до тех проблем, на которые нужно в первую очередь обратить внимание совета. А потом на моих глазах Арх и Картер, усевшись под деревом на Черепашьем пляже, под шум океана набросали черновик базовых принципов группы и ее основных ценностей.
«Старейшины выражают независимое мнение, – написали они, – не связанное с интересами какой-либо страны, правительства или организации. Мы обязуемся представлять общие интересы человечества и отстаивать универсальные права человека, присущие каждому из нас. Мы считаем, что в любом конфликте важно выслушать каждую сторону – нравится это кому-то или нет. Мы намерены действовать смело, говорить горькую правду и нарушать табу».
Через две недели состоялось потрясающее по силе выступление экс-президента Картера: он говорил о потенциале Совета старейшин. По его словам, несмотря на ключевую роль ООН в разрешении конфликтов, мнение старейшин может оказаться даже более весомым. «Совет может быть совершенно независимым, может реагировать быстро, он не отчитывается перед великими державами, он принимает решения, основываясь на моральном авторитете, а не на политическом влиянии».
Я слушал его с каким-то благоговейным трепетом. Теперь и он, и Арх были преданы идее на все сто.
Пока архиепископ Туту помогал нам собирать Совет старейшин, в его родной Южной Африке встала во весь рост проблема, на которую нельзя было закрывать глаза. Концерт 46664 помог осознать эту проблему и принес в Южную Африку надежду, но меня все сильнее тревожило бездействие южноафриканских властей в борьбе со СПИДом. Казалось, что попросту отсутствует политическая воля посмотреть в лицо кошмару, который убивал сотни тысяч человек.
В августе 2006 года министр здравоохранения ЮАР Манто Тшабалала-Мсиманг на международной конференции в Торонто заявила, что лучшее лекарство против СПИДа – диета из картофеля, свеклы, чеснока и лимона. Это было какое-то безумие. 26 октября я вернулся в Южную Африку – мы вместе с представителями организации Starfish собирались побывать в детских домах для ВИЧ-инфицированных сирот. Меня по-прежнему беспокоило, что властям все равно.
Готовясь выйти на сцену во время благотворительного мероприятия в Мупмаланге, я обернулся к Джин Олванг:
– Я не могу молчать.
– А если ты выскажешься, тебя могут выдворить из ЮАР, – возразила она. – И тогда мы подведем людей, с которыми тут работаем.
Я прекрасно это понимал, но был настолько зол, что не мог просто оставить все как есть. Когда я вышел на сцену, я отложил листок с заготовленной речью в сторону и сделал то, к чему призывал участников встречи старейшин на острове Некер: начал говорить прямо и искренне. Сначала я похвалил президента ЮАР Мбеки и Африканский национальный конгресс (АНК) за все, что они сделали для борьбы с апартеидом. Но дальше я призвал их к ответу за преступления против человечности и обвинил в том, что они допустили гибель множества людей. Не признавая антиретровирусные препараты, они тем самым убивали своих собственных граждан. Я считал, что преступление, в котором виновны президент Мбеки и министр здравоохранения, которую недаром прозвали Доктор Свекла, – не что иное, как геноцид. Да, жестко, однако в 2008 году исследование, выполненное в Гарварде, показало, что политика Мбеки, который не позволял нормально обеспечивать медикаментами пациентов со СПИДом, привела к гибели – только по приблизительным оценкам – 330 тысяч человек и к заражению ВИЧ 35 с лишним тысяч новорожденных.