Несмотря на усталость и последствия джетлага, сна у меня не было ни в одном глазу. По пути я рассматривал шумные городские улицы, по которым целые семьи передвигались на одноместных мотоциклах, пропагандистские плакаты, отклеивающиеся от стен, людей, спешащих проскочить через ворота Дворца независимости. Мы ехали на встречу с молодым, быстро развивающимся сообществом вьетнамских предпринимателей, которых я надеялся вдохновить своим выступлением на мысли о том, как сделать бизнес лучше. Когда мы добрались до места, я понял, что нас ждет аншлаг: люди выстроились вдоль улиц, и не успел я выйти из машины, как меня обступили со всех сторон. Оказавшись на сцене, я вообще почувствовал себя пятым битлом, к чему был совершенно не готов! В динамиках гремела песня «I Got A Feeling» группы The Black Eyed Peas, а передо мной было 10 тысяч вьетнамцев от 16 до 30 лет.
Я говорил о космических путешествиях, наставничестве и моем личном отношении к Вьетнаму, а они вежливо и очень внимательно слушали, время от времени взрываясь аплодисментами. Я испытывал странные ощущения: когда-то в юности это место казалось мне таким далеким, и вот я здесь, и меня так потрясающе принимают. Конечно, это эффект социальных медиа, благодаря которым я стал известен во всем мире. Но все же на вьетнамской сцене я чувствовал себя несколько неловко, мне не хватало прямого контакта с аудиторией. Принятые здесь строгие меры безопасности (никогда их не любил) создавали слишком большую дистанцию с аудиторией. Чтобы ее преодолеть, я решил отвечать на вопросы, сидя на краю сцены. Не лучшая мысль – тут же началась давка, и меня быстренько увели в ожидавшую машину, а сотни людей высыпали следом на улицу. В плотном потоке нас окружили десятки скутеров, и я прямо из окна машины пожимал руки их водителям.
Тем же вечером я встретился за ужином с 25 ведущими вьетнамскими предпринимателями, чтобы обсудить проблемы охраны природы. Вьетнам был ключевым пунктом в борьбе за спасение носорогов. За предыдущие несколько лет число носорогов, жестоко убитых из-за рогов, выросло астрономически. В одном только 2014 году в Южной Африке убили более 1200 носорогов. Причина? Спрос, создаваемый Вьетнамом, Китаем и странами Ближнего Востока. Я узнал, что многие из тех, кто пришел на эту встречу с самыми благими намерениями и теперь сидел со мной за огромным столом в шикарном сайгонском отеле, использовали рог носорога в качестве украшения или «лекарства». Эти печальные суеверия и заблуждения приводили к массовому истреблению величественных животных.
Вместе с экспертами из WildAid и других организаций по охране природы я объяснял, что рог носорога – это всего лишь кератин, то же самое вещество, из которого состоят человеческие волосы и ногти. «Если вы считаете, что рог носорога – это волшебное вещество, избавляющее от болезней, вы можете с тем же успехом погрызть ногти», – объяснял я, для пущего эффекта обкусывая свои собственные ногти. Из беседы с предпринимателями мне стало ясно, насколько глубоко эта проблема вошла в национальную повестку и какие неудобства она создает для 90-миллионной страны, которая активно выходит на мировой рынок.
Однако обнадеживало то, что молодое поколение вьетнамцев, судя по всему, осознавало серьезность проблемы и больше не желало иметь ничего общего с этими жестокими привычками. К концу нашей встречи многие подписали обязательство больше никогда не использовать рога носорогов и согласились начать кампанию за полное прекращение их использования. С тех пор в разных странах произошел значительный прогресс, а в декабре 2016 года Китай полностью запретил торговлю слоновой костью.
Среди приглашенных была одна выдающаяся леди, которая во время Вьетнамской войны жила в тоннелях Кути, а впоследствии стала одной из самых успешных предпринимательниц Вьетнама. На следующее утро она составила нам компанию в путешествии на лодке вверх по реке Сайгон в сторону Камбоджи. Как только мы оказались среди густой зелени вьетнамских джунглей, я вспомнил фильм «Апокалипсис сегодня» и путешествие Мартина Шина вверх по реке в «сердце тьмы». По пути я решил освежить в памяти историю знаменитых тоннелей Кути. Путеводители описывали это место как «самое безжизненное и опустошенное пространство в истории военных конфликтов – разбомбленное, усыпанное гильзами, отравленное газами».
Выйдя из лодки, я тут же почувствовал, как в джунглях влажно и душно. Мы были всего в 40 километрах от центра Сайгона, но казалось, что суета города осталась где-то далеко-далеко. Мы направлялись к тоннелям, как вдруг раздался треск выстрелов. Вздрогнув, мы принялись озираться по сторонам, но наш гид объяснил, что теперь в этом лесу находится полигон для стрельбы из автоматического оружия.
Мы продвигались дальше, и я все больше узнавал о том, как и где глубоко под землей жили и воевали вьетконговцы. Я был поражен сложностью этой запутанной полувековой системы тоннелей общей длиной больше 250 километров. Нам показали ловушки, которыми пользовались вьетконговцы, чтобы заманивать американских солдат в западню (физическую и психологическую), а потом мы собрались с духом и сами спустились в тоннели. Их расширили для туристов и провели освещение, но я все равно запутался и страдал от клаустрофобии. К тому же было чудовищно жарко.
Не успев выбраться из тоннелей, я сорвал с себя футболку. К счастью, вроде бы никто не признал Ричарда Брэнсона в парне, расхаживающем по джунглям с обнаженным торсом. Я остановился, пытаясь перевести дух, и задумался, что же творилось в этих тоннелях, когда день за днем столько людей здесь жили, воевали и умирали. Столько страданий, такие жуткие условия, и все ради чего? После всего увиденного мое уважение к храбрости людей с обеих сторон, вынужденных бороться в этом месте за жизнь, стало еще глубже – как и моя вера в необходимость борьбы за мир и в возможность бескровного разрешения конфликтов. Война бессмысленна.
Но дело борьбы за мир, увы, лишилось Нельсона Манделы. Он умер меньше чем за два года до моей поездки во Вьетнам. С одной стороны, его смерть, когда я узнал о ней вместе со всем миром, не стала для меня неожиданностью – Мадиба долго болел, но все же это было очень печальное известие. Мы потеряли не только великого человека – мир остался без одного из величайших лидеров. Вся жизнь Мадибы показывает, чего можно добиться, если ты честен, отзывчив и искренне желаешь помочь другим. Прощение, которое Мадиба даровал своим тюремщикам, державшим его в заключении 27 лет, – незабываемо.
С другой стороны, это было для меня и личным горем – я потерял человека, которого воспринимал как наставника и друга. Особенно я ценил умение Мадибы заставить меня и других улыбаться, смеяться и танцевать – снова и снова. Помню, как-то он летел нашим самолетом в Нью-Йорк и на бортовой кухне встретил мою юную приятельницу по имени Пета-Линн. Он предложил ей чашку чая, и вскоре они уже болтали как старые друзья. Никто не умел так легко преобразить все вокруг, осветить своим юмором, скромностью и мудростью. Мадиба всегда неустанно работал на благо других людей – и когда просил меня спасти рабочие места в спортивных клубах Южной Африки, и когда помогал создавать Совет старейшин, и когда открывал памятник Стиву Бико, и когда участвовал в кампании в поддержку больных СПИДом. Мадиба находил время для каждого. У него был волшебный дар видеть в людях лучшее. Я любил смотреть, как он общается со своей женой Грасой Машел – их совместная жизнь была наполнена любовью и взаимопониманием, и они не боялись давать друг другу больше личного пространства и времени. Нам всем стоит у них поучиться – мне-то уж точно.
Когда Граса пригласила меня на похороны Мадибы в его родную деревню Куну, я бросил все дела. Прилетев в Южную Африку, я ехал всю ночь, чтобы успеть на похороны. Когда мы въезжали в деревню, над горизонтом поднялась удивительная радуга – и эта радуга как ничто другое была похожа на добрый, веселый, яркий народ Мадибы. Старая африканская пословица гласит: «Чтобы похоронить человека, надо побывать в его деревне» – и она тоже оказалась к месту. Ранее, на неделе, уже прошла организованная правительством поминальная служба – люди очень достойно почтили жизнь и смерть Мадибы, но я уверен, что, будь на этой службе побольше танцев и песен, ему бы это понравилось!
Добравшись до Куну, мы вышли из машины и стали знакомиться с местными жителями. Я поговорил с очаровательной пятилетней девчушкой Джейми, и своими бесхитростными словами она прекрасно выразила наши общие чувства.
– У меня сердце болит, – сказала она. – Мне кажется, я сейчас заплачу.
Да и у меня глаза были на мокром месте. Перед погребением друзья Мадибы выступили с трогательными речами, и лучше всех сказала президент Малави Джойс Банда. Я даже записал: «Лидер – это тот, кто любит людей, которым служит, и тот, кого любят люди». Я сидел рядом с восхитительной Опрой Уинфри, и мы перебросились парой слов о том, сколько утешения и надежды давал всем нам Мадиба.
После прощальной церемонии близкие Мадибы удостоили меня великой чести и пригласили принять участие в традиционной для народа коса церемонии похорон, очень трогательной и личной. В какой-то момент я перепугался – мне показалось, что внук Мадибы упал прямо в могилу. Я заглянул вниз и хотел его окликнуть, но все было в порядке: трое человек помогли ему вылезти целым и невредимым, и он спокойно отряхивал землю со своего костюма. А потом в могилу спрыгнул – не упал – еще один внук. Я не знал, что в их семье была традиция спускаться к гробу и оставлять там какую-нибудь вещь, связывавшую живого с умершим.
Самый трогательный момент произошел в самом финале церемонии, когда слово взял близкий друг Мадибы архиепископ Туту. Сколько они сделали сообща, чтобы принести мир и согласие в Южную Африку и на всю нашу планету! Когда был возложен могильный камень с именем Мадибы, архиепископ сказал: «Не нужно никакого камня, чтобы мы его помнили. Память о нем останется в наших сердцах». Стоя рядом с могилой, я понимал: Мадиба еще не закончил свой путь. Многие люди во всем мире все еще идут по долгой дороге к свободе, и только от нас зависит, не разбазарим ли мы его наследие. Уход Мадибы заново отозвался болью в сердце и в мой следующий день рождения – мы родились в один и тот же день. Каждое 18 июля он находил время позвонить мне и пожелать счастливого дня рождения. Я никогда не пропускал его звонки в этот день – точно так же, как и звонки от отца. Но мне по-прежнему каждый год звонит Граса Машел, и она по-пре