Когда разворачивалась вся эта история с «трейнгейтом», я как раз с большим энтузиазмом тренировался – приближалось испытание Virgin Strive Challenge. После драматической истории со спасением Сэма на вершине горы Маттерхорн прошло уже два года, и все это время мы планировали новое приключение. На этот раз я собирался составить компанию Холли, Сэму, моему племяннику Ноа и сотням других путешественников, вместе с которыми мы должны были преодолеть более 2000 километров от подножия Маттерхорна до вершины сицилийской горы Этна. Мы планировали пройти через Итальянские Альпы на севере, на велосипедах доехать до юга Италии, затем вплавь добраться до Сицилии, снова пересесть на велосипеды, уже на горные, и добраться до подножия Этны, пробежать полумарафон к вулкану и, наконец, пешком взобраться на вершину – все это за один месяц, не больше.
Мы рассчитывали собрать полтора миллиона фунта пожертвований в фонд Big Change, чтобы поддержать инновационные проекты, призванные снабдить молодых людей необходимыми инструментами для успеха – в реальной жизни, а не только в учебной аудитории. Эта цель близка сердцу всех моих близких. Нам предстояло непростое в физическом плане испытание, так что тренировался я соответственно. Я преодолевал на велосипеде изматывающие подъемы по крутым холмам соседнего с Некером острова Верджин-Горда, интенсивно занимался плаванием вокруг рифов Некера, а в теннис стал играть по три часа в день. 22 августа я гонял на своем велосипеде по Верджин-Горда и, кажется, был в своей лучшей форме за последние лет десять – я здорово сбросил вес в эти несколько месяцев.
– Сегодня как раз пять лет после пожара на острове, – сказал Сэм, когда мы осматривали первый подъем на Верджин-Горда, готовясь к завтрашней тренировке.
– Ну, время летит, если проводить его весело… но, кажется, этот холм не собирается нас веселить!
Через пару часов, когда я вышел на второй круг, пот лился с меня градом, и тащился я еле-еле. Сумерки незаметно сменились ночью; я так упрямо крутил педали, что даже не обратил внимания, как подкралась темнота. Солнцезащитные очки по-прежнему красовались у меня на носу. А когда я катил вниз по склону по направлению к Леверик-Бэй, то не разглядел лежачего полицейского – этакий искусственный бугорок на дороге – и налетел на него на полной скорости. Следующее, что я помню, – как я лечу через руль прямо на бетонную дорогу.
Я десятки раз оказывался на краю гибели (см. приложение, где приведен полный список таких случаев), но это был первый раз, когда вся жизнь промелькнула у меня перед глазами, – может, потому что старею, а может, потому что стал больше размышлять о прошлом, пока писал эту книгу. Это были размытые, стремительно сменявшие друг друга картинки из разных периодов жизни, начиная с детства и заканчивая недавними днями, и на всех картинках была моя семья. Вот я лазаю по деревьям вместе с сестренками, вот я целую Джоан, нянчу Холли, держу Сэма за руку, обнимаю родителей. С ума сойти, как много всего может произойти за полсекунды. Все чувства обострились. Поразительно, на что способен наш мозг. Конечно, в тот момент мне было не до восхищения возможностями человеческого мозга – летя головой вперед, я думал только об одном: «Вот и все, мне крышка». Я впечатался лицом в бетон, а мой велосипед пролетел вперед и свалился со скалы – только я его и видел.
Я лежал на бетоне, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что я не умер. Я медленно начал проверять, могу ли я двигаться. Поднять голову я смог. «Что же, я не парализован, уже хорошо», – с облегчением подумал я. Ноги, кажется, тоже двигались. Я поднял правую руку: вроде бы все в порядке. Но, попытавшись шевельнуть левой рукой, я вздрогнул – плечо пронзила острая боль. Я потрогал лицо – на пальцах осталась теплая красная кровь. Оказалось, что основной удар пришелся на плечо и щеку; меня спасло то, что я был в шлеме.
Первой на месте происшествия оказалась Хелен, которая как раз вернулась из отпуска (очень вовремя). Ей стало интересно, кто это растянулся на дороге. Я был ужасно рад, что остался жив, и мое чувство юмора не пострадало.
– Не бойся, я живой! – засмеялся я и тут же скривился от боли. – У тебя все еще есть работа!
Меня уложили на носилки и отправили на остров Некер, а мой велосипед, вернее, то, что от него осталось, подняли со дна ущелья. Глядя на искореженную раму, я подумал, что и сам мог бы очутиться там вместе с ним. Меня подлатали: я здорово ободрал щеку, а ссадины были повсюду – на коленях, на подбородке, на плечах, на грудной клетке. На следующий день я полетел в госпиталь в Майами, чтобы сделать МРТ и рентген. Снимки показали, что у меня сломана скула, трещина в коленной чашечке и порваны связки плеча. Обычно я довольно послушный пациент и не люблю слишком много стонать, но, когда я вернулся на Некер, меня ужасно злила одна вещь.
– Пить чай через соломинку – это же уму непостижимо! – жаловался я.
Я сидел и потягивал чай, а шестилетний ребенок одного из наших гостей с ужасом смотрел на мое окровавленное лицо.
– Ты похож на Человека-слона, – сказал он.
– Спасибо, – засмеялся я. – Только этого мне не хватало.
За несколько дней мне написали множество слов поддержки – и по электронной почте, и в соцсетях. Это придавало сил сохранять оптимизм. Пришло послание от Дэвида Тэйта, который раньше управлял Virgin Atlantic в США: «Говоришь, вся жизнь пронеслась перед глазами? Похоже, ты долго летел!» Моя сестра Линди пожелала скорейшего выздоровления: «Ох, бедный Рикки! Прямо как в детстве, когда мы ходили к зубному в Гилфорде ставить пломбы, а мама не давала нам обезболивающие…» Я даже возмутился: «А что, можно было принять обезболивающие?! Мама мне всегда говорила, что нельзя. Сущая пытка!»
Думал ли я чаще о смерти из-за того, что время от времени оказывался на краю гибели? Да, пожалуй. Понятно, что о смерти стараешься не думать, но чем больше близких и знакомых покидали этот мир, тем чаще мысль о смерти приходила мне на ум. Этот несчастный случай тоже заставил меня задуматься – какое наследие я оставлю? Кстати, терпеть не могу это слово – «наследие». Когда меня где-нибудь объявляют как «легендарную личность», я всегда думаю – какого хрена, я не легенда, я еще живой! И я понял, что наследие важно не мне самому – оно имеет значение для моих детей, для семьи и друзей. На смертном одре я хотел бы чувствовать только одно: что я любил и был любим, сделал что-то хорошее для этого мира и что-то смог изменить к лучшему.
В последнее время я заметил, что стал немного забывчивее, чем был в молодости, особенно по части кратковременной памяти. Недавно, выступая со сцены в Лос-Анджелесе, я спросил у ведущего: «Как называется самое крупное спортивное событие в Америке?» Он ответил: «Супербоул». Аудитория решила, что я так шучу, но я на самом деле забыл. Той же ночью, лежа в кровати, я снова мучительно пытался вспомнить это название. В конце концов я встал, взял iPad и стал гуглить «крупнейшее спортивное событие в Америке», чтобы выяснить название. Из-за дислексии я всегда плохо запоминал названия и термины, но теперь расстраиваюсь, что дело совсем плохо. Я даже пошел и проверился на деменцию – к счастью, деменции не нашли, но все равно мне страшновато. Иногда во время разговора я забываю, что собирался сказать дальше.
Возможно, дело в том, что у меня голова забита всякой текущей информацией, а может, в том, что мне уже 67, а в этом возрасте такое случается. Моей маме за 90, а она по-прежнему невероятно активна физически и умственно, и я надеюсь, что смогу так же. Память у нее, увы, слабеет, но интереса к жизни в ней столько же, сколько и прежде. Как-то раз моя сестра Ванесса и ее подруга Салли заскочили к маме пообедать, а она совсем забыла об этом уговоре.
– Ты же наверняка записала это в ежедневник, – сказала Несс.
– Думаешь? – спросила мама и, встав с дивана, начала рыться в своем бесценном ежедневнике, который помогает ей разложить жизнь по полочкам.
– Мама, а что еще у тебя в планах на эту неделю? – спросила Несс.
– Хм… Насколько я помню, у нас с Мэгги Мэджи на понедельник что-то запланировано.
– И что же? – спросила Несс.
– Не помню. Но помню, что на три часа дня.
– То есть ты не помнишь, что вы с ней собираетесь делать и куда вы пойдете, да?
– Нет. Но я, наверное, где-то записала.
Мама снова принялась листать ежедневник.
– Вот, нашла. Это ее похороны! – деловито обрадовалась она.
Несс и Салли рассмеялись, но мама, похоже, не видела в этом ничего смешного или удивительного.
– Как это печально, – сказала Несс. – Бедная Мэгги Мэджи. А кто она вообще такая?
– Не знаю, – сказала мама. – Но на похороны схожу.
Я прямо слышу, как отец смеется в голос. Отцу в этом году исполнилось бы 100 лет, а мама – ей 93 года – недавно заметила: «Не понимаю, почему Тед так рано ушел. Он был еще совсем молодой!» Позже она написала мне: «Милый мой Рик! По озеру плавают лебеди, а я думаю только о нашем дорогом Теде. Разве жизнь не прекрасна? Надо в полной мере наслаждаться каждым часом, каждой минутой. Жаль только, что вы оба не со мной: какие тут все же красивые лебеди!»
Если я все время буду думать о том, что все мы движемся к краю пропасти, в которую когда-нибудь упадем, это взорвет мне мозг. Уберечь мозг легко – просто не думать об этом. Смерть венчает жизнь, это непреложный факт, и неизбежность смерти тоже подталкивает жить полной жизнью, заставляет не тратить впустую драгоценные минуты, менять мир к лучшему и получать от этого удовольствие. Если я умру раньше времени – что ж, я хотя бы прожил жизнь, делая то, что люблю. Сэм нашел подходящую цитату из Хантера Томпсона: «Жизнь – путешествие в могилу, но мы же не собираемся въехать туда аккуратно, в красивом, ухоженном теле; нет, пусть раздастся визг тормозов, и мы прибудем в клубах дыма, вымотанные и обессилевшие, громко приговаривая: “Ух ты! Вот это поездочка!”».