Но секунды идут, а Линус не уходит.
– Давай, – подзуживает он, – спорить готов, что ты сможешь.
В голове звучит еще и голос доктора Сары: «Тебе надо выходить за границы привычного».
Я начинаю потихоньку двигать ногу по ковру до тех пор, пока резиновый ободок моей кроссовки не касается ободка его. Но остальное тело все еще отвернуто. Глаза пристально смотрят на обивку дивана, а весь мозг сфокусирован на сантиметре ноги, которым я его касаюсь.
Да, я знаю, что между нами две кроссовки, и понимаю, что ничего менее эротичного, или романтичного, или как его там, не придумаешь, и, кстати сказать, мое тело от него все еще отвернуто, будто я его вообще не выношу. Но чувство все равно такое…
А, ладно.
Видите, как я оборвала фразу? Я тоже умею. Когда не очень хочется выдавать свои мысли.
У меня дух перехватило, это все, в чем я готова признаться.
– Вот, – довольно говорит он, – видишь?
У него, судя по голосу, не перехватило. В нем звучит лишь любопытство, словно я подтвердила какое-то его предположение, о котором теперь можно рассказать друзьям, написать в блоге или что еще. Затем Линус подскакивает.
– Тогда до встречи. – И волшебство момента разрушено.
– Ага. До встречи.
– Твоя мама меня с минуты на минуту за дверь выставит. Так что лучше сам пойду.
– Ага.
Я прижимаюсь к дивану, старательно не подавая вида, насколько мне хотелось бы, чтобы он остался.
– А, да, – говорю я, когда он уже у двери. – Может, я возьму у тебя интервью для фильма.
– Да? – Линус останавливается. – Что за фильм?
– Мне задали снимать документальный фильм, и надо брать интервью у тех, кто бывает у нас дома…
– О’кей. Круто. Когда захочешь. Я снова приду, когда… ну ты в курсе. Когда Фрэнку можно будет играть.
– Круто.
Он уходит, я какое-то время сижу неподвижно, гадая, вернется ли он, будет ли писать записки, передаст ли что-нибудь через Фрэнка и так далее.
Линус, разумеется, этого не делает.
МОЕ БЕЗМЯТЕЖНОЕ ЛЮБЯЩЕЕ СЕМЕЙСТВО – РАСШИФРОВКА ФИЛЬМА
ИНТЕРЬЕР. РОУЗВУД-КЛОУЗ, 5. ДЕНЬ
Камера приближается к двери кабинета. Протискивается внутрь. ПАПА сидит за столом. С закрытыми глазами. На экране уже другая «Альфа-Ромео».
ОДРИ (за кадром):
Пап? Ты спишь?
Папа вздрагивает, открывает глаза…
ПАПА:
Разумеется, нет. Работаю. Делами занят.
Он мышью убирает машину с экрана.
ОДРИ (за кадром):
Мне надо взять у тебя интервью.
ПАПА:
Супер! Давай.
Он крутится на стуле, поворачивается к камере и елейно улыбается.
ПАПА:
Крис Тернер к вашим услугам. Что вы хотите знать?
ОДРИ (за кадром):
Гм…
ПАПА:
Хочешь, расскажу, как я в колледже занимался греблей?
Он небрежно демонстрирует бицепсы.
ПАПА:
Все еще при мне. Или про группу спроси.
ОДРИ (за кадром):
А, да. Точно. Эти… «Черепахи»?
ПАПА:
«Подлунные черепахи». Подлунные. Я тебе диск давал, помнишь?
ОДРИ (за кадром):
Да, пап! Классная музыка.
Папе в голову приходит идея. Он возбужденно тычет в камеру, не в состоянии даже ни слова вымолвить.
ПАПА:
Я понял! Тебе к фильму саундтрек нужен? Я могу тебе его обеспечить – бесплатно. Оригинальная музыка в исполнении «Подлунных черепах», одно из самых потрясающих студенческих выступлений девяностых!
ОДРИ (за кадром):
Ага.
(Пауза.)
Или сама что-нибудь выберу…
ПАПА:
Нет! Дорогая, я с радостью ПОМОГУ. Получится совместный проект. Семейный. Будет весело! Я куплю софт, смонтируем вместе, а ты сможешь выбрать песни, какие нравятся…
Он открывает плей-лист на компьютере.
ПАПА:
Давай послушаем. Говори, что тебе больше всего нравится, поставим, прикрутим.
ОДРИ (за кадром):
Что мне вообще больше всего нравится?
ПАПА:
Нет! Из «Подлунных черепах». Любимая песня в исполнении твоего старика. Есть же такая? Самая?
Долгая пауза. Папа выжидающе смотрит в камеру.
ПАПА:
Ты мне говорила, что столько раз этот диск слушала.
ОДРИ (за кадром, поспешно):
Да! Я слушала его постоянно. Так что. Гм. Любимая песня. Их так много.
(Пауза.)
Наверное… Та, громкая.
ПАПА:
Громкая?
ОДРИ (за кадром):
Ну… эта. С барабанами. Очень хорошая.
В комнате начинается грохот тяжелого рока, камера пятится. Папа качает головой в такт.
ПАПА:
Эта?
ОДРИ (за кадром):
Да! Как раз она! Супер. Отличная. Пап, я пойду…
Камера уходит из комнаты.
ОДРИ (за кадром):
Ох, господи.
В ту ночь перед сном я думаю о Линусе. Пытаюсь вообразить, как поздороваюсь с ним у входной двери, когда он придет в следующий раз. Как обычные люди. Как нормальные. Сценарий-то мне известен.
«Линус, привет».
«Привет, Одри».
«Как дела?»
«Да хорошо».
Может, мы хлопнем друг друга по рукам. Может, обнимемся. И уж точно обменяемся улыбками.
Я могу придумать шестьдесят пять причин, почему этого в ближайшее время не произойдет. Но ведь могло бы, да? Могло?
Доктор Сара говорит, что позитивная визуализация – очень важное оружие в моем арсенале и что мне следует почаще воображать себе реалистичные успешные сценарии, потому что они должны меня поддерживать.
Проблема только в том, что я не знаю, насколько мой идеальный сценарий реалистичен.
Хотя нет, знаю: ни разу не реалистичен.
В идеале у меня нет допотопного мозга. Все просто. Я могу общаться, как все люди. Волосы у меня подлиннее, одеваюсь я лучше, а в последней фантазии Линус не пришел к нам домой, а повел меня в лес на пикник. Вообще не знаю, как мне такое пришло в голову.
Но неважно. Сегодня был последний день запрета. И Линус снова придет. А там посмотрим.
Хотя я не рассчитывала на апокалипсис, настигший наш дом в 03:43 ночи. Именно в это время я проснулась, продрала глаза и стеклянным взглядом уставилась на часы, думая, не начался ли где-то пожар. Издалека доносился пронзительный звук – сигнализация или сирена, так что я схватила с пола одежду, засунула ноги в тапочки и в ужасе задумалась: «Что взять с собой?»
Я схватила своего старинного розового медвежонка и фотографию, где мы вместе с бабушкой до того, как она умерла, и побежала по лестнице. Только на середине лестницы я осознала, что это была не сирена или сигнализация. А мама. Она визжала в игровой комнате: «Ты что ДЕЛАЕШЬ?»
Я подбежала к двери, и у меня от удивления чуть ноги не подкосились. Фрэнк играл в «Завоевателей». В 03:43 ночи.
То есть, понятное дело, в ту самую секунду уже не играл. Поставил на паузу. Но на экране были «Завоеватели», а у него на голове – наушники, и брат смотрел на маму, словно загнанная в угол лиса.
– Ты что ДЕЛАЕШЬ? – снова заорала она, потом повернулась к папе, который тоже только что подошел к двери. – Что он ДЕЛАЕТ? Фрэнк, что ты ДЕЛАЕШЬ?
Родители, бывает, задают совершенно бессмысленные вопросы, ответ на которые очевиден.
Ты что, в этой юбке собралась куда-то идти?
Нет, сниму ее, как только за дверь выйду.
Ты что, считаешь, что так правильно?
Нет, я думаю, что это ужасная ошибка, именно поэтому я это и делаю.
Ты меня слышишь?
Да у тебя голос 100 децибел, как я могу не слышать.
– Что ты ДЕЛАЕШЬ? – все еще орала мама, папа взял ее за локоть.
– Энн, Энн. У меня работа в восемь утра.
Вот это большая ошибка. Мама накидывается на него, словно папа тоже в чем-то провинился.
– Да мне плевать на твою работу! Это твой сын, Крис! И он нас обманывает! Играет в компьютер по ночам! А чем он еще занимается?
– Я просто не мог заснуть, – ответил Фрэнк. – Ясно? Не мог уснуть, решил почитать, но книгу не нашел, поэтому подумал… ну, понятно. Чтобы устать.
– И как давно ты не спишь? – рявкнула мама.
– Часов с двух, – жалобно сказал брат. – Не мог уснуть. У меня, наверное, бессонница.
Папа зевнул, мама бросила на него страшный взгляд.
– Энн, – сказал он, – нельзя ли оставить это до утра? Если мы сейчас все переругаемся, спать он лучше не станет. Прошу тебя, идем в кровать. – Он снова зевнул, весь такой лохматый, как медвежонок. – Пожалуйста.