Не могу понять, почему мысль о лодке не пришла мне в голову в первую очередь. Разве что из-за денег, точнее, по причине их отсутствия. Я ведь недавно работал в яхт-клубе, так что знал, как это дорого — взять лодку напрокат, а кроме того, конечно же, надо будет и документы предъявлять и все прочее. В одной из бухточек валялось вверх дном несколько алюминиевых лоханок, и я даже подумывал позаимствовать одну из них — вероятно, именно так и сделан бы, будь у меня пара приличных весел. Я запомнил один лодочный причал, когда шел из Данкреа в Пэссидж-Саут, по крайней мере полагал, что помню, где он расположен, хотя он и не был обозначен на выцветшей карте, которую я обнаружил в коттедже. У меня было смутное предположение, что причал находится неподалеку от старого моста, в том месте, где дорога подходила к реке ближе всего, но это было довольно далеко, добрых три-четыре мили по дороге на Данкреа от дамбы. Нужно было, наверное, поискать другие возможности, поближе, прежде чем тащиться туда. Конечно, в Пэссидж-Саут имелся и свой лодочный причал, и мастерская рядом с яхт-клубом, но там все было слишком на виду, да и народу много толкалось. А мне не хотелось ни с кем объясняться — слишком рано на данной стадии моего расследования. Да и вообще ни на какой его стадии мне этого не хотелось. Невыносима была мысль, что кто-то будет рыться в наших семейных тайнах, и уж тем более что посторонний человек раскопает эту историю прежде меня. Думаю, я и сам опасался того, на что могу наткнуться в этих своих поисках прошлого. Пока же я вроде как наслаждался ощущением полной свободы. В любом случае первые три дня шли сплошные дожди. Небывалое явление. Вода просто лилась с неба час за часом. Полагаю, такое бывало и во времена моего детства, однако — странная вещь! — я помнил только солнечные дни.
В конечном итоге меня одолел голод, а вовсе не любопытство. Топая однажды поздно вечером по дамбе в поисках чего-нибудь перекусить, я заметил огни придорожного паба, который пропустил, когда разыскивал коттедж Джона Спейна. Рядом стоял черный «мерседес». Внутри было всего несколько человек, но паб был такой маленький и так скверно освещен, что казался забитым до отказа. Возле стойки был один мужчина, еще двое сидели за столиком в стороне, погруженные в разговор. На черной доске мелом обозначено меню: свежие мидии с жареной картошкой. Я заказал двойную порцию, пинту пива и уселся ждать заказ возле камина. Человек, стоявший у бара, прошел мимо меня, и мне показалось, что я узнал его — тот самый тип, которого я видел в пабе Хасси в свой первый день здесь. Он был один — никакой подружки, — но по-прежнему в кепочке и солнечных очках. Пижонистый, видать, мужик. На плечи накинул кожаное пальто. А мы ить могем заставить тебя гаварить. Позер, смотреть противно. А сидевшие у стола — на вид крепкие такие ребята — продолжали свой разговор, который, насколько я мог судить, состоял сплошь из добродушных междометий. На двоих у них было не больше шести зубов.
Я наполовину покончил со своими мидиями, когда один из них встал и вышел, а второй, более жилистый и гибкий, пододвинул свой стул к моему столу.
— Вкусная штука? — спросил он, показывая на мидии. — Нравится?
— Ага, — ответил я. — А вам?
Он расхохотался:
— Терпеть их не могу! Ну, не считая того, что я их собираю. Мы с братом, — тут он кивнул в сторону двери, — владеем отмелями в устье реки. Так что мидии у нас собственные. Значит, вкусно?
— Хорошие мидии. Просто отличные, — подтвердил я, и он явно остался этим доволен. И тут мне в голову пришла блестящая мысль. — У вас работы не найдется? Любой. На время.
— Ну, может, и найдется. На сколько времени?
— На пару недель. Я тут в гостях у друзей. Но хотел бы сам за себя платить, — добавил я, не совсем уверенный, что он мне верит. Вид у него был прямо как у страшно любопытного хорька.
— Временная работа, и никаких отчислений в пенсионный фонд, так, выходит? Во здорово! Ты прям как в десятку попал! В университете учишься?
Я хотел было отрезать: «Что-то в этом роде» или «А вам-то что за дело?», но у хорька было то, что мне было необходимо, и я сказал правду:
— С октября.
— Ты вроде как сильный малый. С лодкой умеешь обращаться? Тут бывают сильные шторма.
— Ага. В школе греблей занимался и под парусом ходил. Отец научил, — прибавил я, улыбнувшись, чтобы добавить достоверности.
Он взял меня за руку, перевернул ее ладонью вверх:
— Трудновато тебе придется, руки-то нежные. Все ладони изрежешь этими раковинами. Сам-то как считаешь? — вдруг спросил он и уставился на меня маленькими моргающими глазками. Вопрос — как пробный камень.
— Я ж могу перчатки надеть, так?
Он откинул голову назад и рассмеялся.
— Ну вот что, молодой человек, перчатки и в самом деле можно надеть. Подберу тебе что-нибудь. Повезло тебе — мой племянничек, он мне раньше летом всегда помогал, нынче смылся. Неблагодарная скотина, — добавил он, и я задумался, во что это я ввязываюсь. Поздновато задумался. — Могу предложить работу на неделю, не больше. Четыре часа каждый день, по утрам. Подходит? На неделю — точно, а потом туристический сезон пойдет на убыль, и мы с братом сами сможем управляться. Шесть фунтов в час — сам можешь посчитать, сколько это в евро. Я вообще-то редко посторонних нанимаю. Значит, ежели желаешь попробовать, встречаемся завтра утром — там поглядим, на что ты годишься. Возле старого слипа ровно в шесть утра. Знаешь, где это?
— Найду, наверное, — с некоторым сомнением ответил я.
— Ну и отлично. До завтра, значит. — Он отодвинул свой стул и встал, сморщив лицо в ехидной ухмылке. — А как тебя зовут, молодой человек? — спросил он, но врасплох меня не застал.
— Холинг.
— Холинг, да? Ладно. — И он протянул мне руку: — А я Мик Салливан. Брата звать Джордж. А слип — он позади старого зернохранилища, это около мили вниз по реке от бухты Спейна. — Он хихикнул. — При отливе можно по берегу добраться, а иначе — только по шоссе. Знаешь, где это?
Надеюсь, он не обратил внимания на то, как у меня отвисла нижняя челюсть.
Е-мейл от Шона Брофи Фионе Мур
Фи! Мне тут прислали два билета на премьеру пьесы Тома Мерфи[18] — это завтра вечером. Может, пойдем вместе? Думаю, надо подробнее обсудить эту вашу отличную идею, вам так не кажется? Что-нибудь узнали про этого старикашку из Западного Корка? И еще нам надо обговорить вопрос о соотношении между jeu dʼesprit и coup de foudre[19] — что вы думаете на этот счет. Или я слишком забегаю вперед?
Шон
Глава 9
— Она серьезно больна? — спросила Крессида у Муррея, садясь в машину.
— Да. Оба легких поражены. — Его мягкий американский акцент не исчез за годы, проведенные в Оксфорде. Обычно, когда они виделись регулярно, Муррей был сама приветливость и любезность, но сейчас, все время их поездки до больницы в Клонмеле, когда у обоих на уме были лишь мысли о будущем Алкионы, они мрачно молчали. Если бедняга поправится, на них свалятся постоянные заботы о том, чтобы обеспечить ей новое пристанище и должный уход. Если умрет, облегчение будет подпорчено чувством вины, но жить, несмотря ни на что, станет легче. Крессиде отчаянно хотелось все это обсудить, но Муррей не был расположен к разговорам — из него с трудом удавалось вытянуть хоть слово. Она оставила попытки, и оба погрузились в мрачное, тревожное молчание.
Муррей как-то изменился. Не проявлял больше желания обсуждать или анализировать свои ощущения — ему вполне хватало всего этого с Грейс. В своем нынешнем положении он полностью винил Суини, а в его отсутствие — Крессиду. Понимал, что это несправедливо, но ничего не мог с собой поделать. Того, что она пыталась искупить жестокость своего покойного мужа, его пренебрежение собственной дочерью, для Муррея было недостаточно. Совершенно недостаточно. «Кресси ни в чем не виновата, — всегда твердила ему Грейс. — Нельзя же валить на нее все, в чем виноват Суини! Сам подумай, как ей самой тогда приходилось!»
С самого начала поведение Крессиды заставляло Муррея чувствовать себя ни на что не годным. Его бесило, что эта женщина безо всякого принуждения, по собственному желанию посещала Алкиону, тогда как сам он делал это только в силу клятвы, которую из него насильно вытянула покойная кузина. С годами он начал признавать, хотя и неохотно, что Крессида освободила его от изрядного бремени. А нынешнее раздражение было не таким уж сильным: если он не сумел отыскать подходящий приют для своей двоюродной племянницы, то Крессида нашла для нее место в частном заведении совсем рядом с Оксфордом, причем тогда, когда сама уже собиралась распрощаться со здешними местами и вернуться в Дублин. «Ты что же думаешь, она это специально сделала? — ехидно спросила его Грейс. — Господи помилуй, Муррей, посмотри на вещи реально! Ты несколько месяцев пытался найти для Алкионы приют в Ирландии. И сам заявил, что это безнадежно. Посмотри на себя! Ты же весь вымотался от этих бесконечных перелетов туда и обратно!» К счастью, Грейс вовремя прикусила язык и не задала мужу вопрос, почему это он, если уж был так озабочен положением Алкионы, столь долгое время держал ее взаперти в закрытом приюте. Подальше, по принципу «с глаз долой, из сердца вон».
— А если тут ничего не получится? — жалобно вопрошал он. — Я правда не представляю, как она будет жить с нами. У меня наверняка случится нервный срыв!
Грейс посмотрела на него своим ясным и чистым взглядом.
— Только у тебя? — тихо спросила она. — Мне кажется, ты забываешь, дорогой, что заботиться о ней придется нам обоим. — Ни в тот момент, ни в другое время оба не вспомнили о том, что Грейс предвидела такое развитие ситуации, хотя это ее предвидение и висело над ними как дамоклов меч. Грейс, у которой никогда не находилось доброго слова для Эванджелин, всегда утверждала, что кузина Муррея подло воспользовалась его добротой, но при этом она имела в виду, что ни ее муж, ни его двоюродная сестрица не соизволили выяснить ее мнение на сей счет.